Михаил Заборский - Голубые разговоры - Рассказы аэронавигатора

• Название: Голубые разговоры - Рассказы аэронавигатора
• Автор: Михаил Заборский
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

А уж Туполева мы узнавали вообще издалека по его характерному излому слегка сутуловатой фигуры.

В перерыв мы наскоро закусывали и, если оставалось свободное время, до изнеможения сражались в городки.

Это была самая любимая и популярная игра авиационной братии, где не оперившемуся еще курсанту предоставлялась равная возможность помериться силами и искусством с заслуженными героями не так давно отгремевшей гражданской войны...

Ранним утром в один из "аэродромных" дней перед входом в школу остановился мотоциклет с прицепом. Из люльки вылез длиннолицый человек со спутанными, слегка курчавыми волосами, похожий на поэта Блока. В отличие от Блока, читавшего свои стихи несколько монотонно, но четко, приезжий выговаривал слова не очень ясно и при этом сильно картавил. Он был одет в мятые зеленые галифе и такую же гимнастерку с голубыми "разговорами". На его наручном шевроне были несколько кривовато нашиты три красных суконных ромба.

Это оказался военком Главного управления учебных заведений воздушного флота, или, сокращенно ГУУЗа, по фамилии Гоз.

- Гоз из ГУУЗа, - так он и представился стоящему у входа дежурному и предъявил свое удостоверение.

Дежурный поста оставить не мог, телефона у него также не было. Поэтому он попросил посетителя несколько обождать, послав доложить о нем начальнику школы через оказавшегося поблизости слушателя Женьку Данилина. Братья Данилины - будущий Герой Советского Союза Сергей и Евгений учились в школе. Евгений немного заикался.

Вновь назначенный начальник школы - полный большелобый блондин Кринчик сидел у себя в кабинете, прихлебывал жидкий чай из прессованной малинки и просматривал утреннюю почту. Он долго не мог сообразить, кто, собственно, дожидается у ворот. Кстати, начальство в управлении учебных заведений менялось довольно часто.

- Так что из Г-гооза Г-гууз! - вытянувшись, рапортовал Женька.

Кринчик нахмурился, потер крутой лоб, а потом неожиданно ахнул и поспешил к воротам.

А нас в это время как раз выстраивали на улице против школы.

Кринчик отдал рапорт прибывшему, подозвал кивком комбата и попросил продемонстрировать строевую выучку курсантов. Тот взял под козырек и, щеголяя старой офицерской выправкой, отрывисто скомандовал:

- Шагом арш! - Спустя секунду он добавил: - Запевай!

И мы с ухарским присвистом, радостно гаркнули:

Три деревни, два села,

Восемь девок, один я!..

Военком болезненно поморщился и жестом приказал отставить пение. Мы оборвали песню, сделали полуоборот и, печатая шаг, остановились на месте.

- Надо сменить репертуар, - картавя, выговаривал Гоз Кринчику. - Это же сплошная похабщина! И потом, что они у вас, маленькие? Без дядьки не могут сами до аэродрома добраться? Не забывайте, это же без пяти минут летчики!.. Что?

Конечно, в значительной мере он нам льстил.

Насчет "репертуара" мы впоследствии договорились и приспособили для строя безупречное "Скажи-ка, дядя, ведь недаром". Но тут же было узаконено и другое приятнейшее для нас решение - на аэродром можно было добираться вольным порядком.

После короткого напутствия, радостные и возбужденные, мы, обретя свободу, дружно шагали по Тверской в направлении ныне перенесенных Триумфальных ворот, соблюдая указания, преподанные сквозь зубы нашим комбатом: "Не чтобы очень по мостовой, но и не слишком по тротуару!"

Было пыльно и жарко. Вокруг гулял сухой ветер, и то и дело завивались циклончики всякого мусора. О регулярной поливке и уборке улиц тогда еще и не помышляли, хотя уже была организована Московская чрезвычайная санитарная комиссия, проделавшая титаническую работу по очистке столицы. Но это сказалось несколько позже, а пока мы жмурились от едкой пыли, кашляли, чихали, терли покрасневшие глаза.

Пилотки мы сняли, ремни ослабили, расстегнули вороты гимнастерок. Имущество тащили по очереди, его необычный вид вызывал удивленные взгляды прохожих.

Наверно, со стороны мы напоминали какую-нибудь стрелецкую ватагу, вооруженную копьями и бердышами.

Ужасно хотелось пить. По этой причине мы несколько задержались около бородатого дядьки в белом грязном фартуке, торговавшего теплым пунцовым морсом. Собственно, вот такие, изготовленные на сахарине, подозрительные напитки да еще черные рифленые ириски кустарного производства были единственным товаром, продававшимся на улицах города. Нэп еще не набрал силы, и торгаши, желавшие побыстрее обогатиться, только принюхивались к окружающей обстановке.

Мы шумной толпой окружили "негоцианта". Утолившие или, наоборот, возбудившие жажду отходили в сторонку.

Из глубин соседнего двора показалась старушка, облаченная, несмотря на африканскую температуру, в разлапанные белые валенки с малиновыми разводами и старый, замызганный ватник. Почему-то она своими красными глазами и слегка вытянутым вперед лицом напомнила мне крольчиху. Тем более что бабушка что-то непрерывно жевала.

Старушка была явно заинтересована и подошла ближе.

- Вы из чьих, робятки, будете? - чуть пришамкивая, спросила она. - Да всё молоденькие какие! Да пригожие! Ну чистые некрута! Бог-то куда несет?

И тогда, утерев рот тыльной стороной ладони, только что набравшийся от пуза пунцовой отравы долговязый и хлыщеватый слушатель Колька Натансон стал перед бабкой по стойке "смирно" и, поедая ее, словно начальство, оловянными выпученными глазами, громко отрапортовал:

- Мы, товарищ бабуся, - красные военные аэронавигаторы и направляемся все, как один, не щадя живота, уничтожать девиацию!

Бабушка ничуть не удивилась. Она и сама как-то подобралась, застегнула верхнюю пуговицу на ватнике, скрестила под грудью руки и, полупоклонившись изумленному Кольке, суровым военным голосом ответила:

- Спасибо, радетели вы наши! Уничтожайте до последнего ее, окаянную! Пошли вам царица небесная успехов в ратном деле!

И мы тронулись по пыльной Тверской, унося вместе с аэронавигационным имуществом напутствие патриотически настроенной бабки в замызганном ватнике и белых валенках с затейливыми малиновыми разводами.

Композитор Сеня Резник

По вечерам наша Аэрофотограммшкола жила хотя и несколько сумбурной, но полнокровной жизнью.

Часто устраивались самодеятельные концерты, вечеринки, танцульки, на которые стягивались окрестные девушки от Кудринской "тарелочки" и патриархальной Малой Никитской до оживленных Грузин и кривых Пресненских переулочков.

"Тарелочка" - Кудринская площадь, или ныне площадь Восстания, получила от нас такое прозвище за совершенно круглую форму, отлично приметную с воздуха. Поднимаясь над Москвой в южном направлении, мы всегда замечали этот характерный ориентир.

На вечерах мы пели хором под аккомпанемент рояля: "Как родная меня мать провожала", "И вся-то наша жизнь есть борьба!", "Вечерний звон" и "Славное море, священный Байкал".

Мы очень любили выступления синеблузников, потрясавших на сцене красными флагами и кулаками и отрывисто скандировавших боевые революционные лозунги.

Фотограмметрист Володька Бобров неизменно исполнял "Левый марш" Маяковского. Перед выступлением он почему-то мазал румянами щеки, подводил жженой пробкой глаза и требовал, чтобы конферансье представлял его публике не иначе, как Вольдемара Бабира.

Он читал стихи, притоптывая в такт американским ботинком на толстой прессованной подошве с такой экспрессией, что мы опасались за дощатый накат нашей самодельно построенной сцены.

Как-то нам удалось залучить к себе на концерт эстрадную знаменитость Лидию Николаевну Колумбову. Она была артисткой известного московского театра-кабаре "Летучая мышь", из которого впоследствии родился "Кривой Джимми", - одного из предков Московского театра сатиры.

Жила Колумбова на Кудринской площади, в большом, ныне снесенном доме, за которым начинались тенистые аллеи Новинского бульвара, то есть никак не дальше пятисот шагов от нашей школы.

Для респектабельности решено было послать за ней легковой автомобиль "Бенц", имевший привычку время от времени издавать на ходу звуки, схожие с выстрелами из зенитного орудия.

Доставить артистку поручили мне.

По замогильно освещенной лестнице я ощупью добрался до площадки шестого этажа, чиркнул серной духовитой спичкой, нашел номер квартиры и деликатно постучал.

Открыла сама Лидия Николаевна. Она показалась мне безумно красивой. От нее сильно пахло пряными заграничными духами и чуть послабее жареным луком. Надо полагать, артистка недавно поужинала.

Содрогаясь от ответственности и восторга, я, как умел, галантно усадил ее в автомобиль, чему она несказанно удивилась, и примерно через сорок секунд нас уже встречал у ярко освещенного входа в школу бессменный конферансье Пашка Батурин.

Колумбова имела потрясающий успех. Мы трижды заставили ее исполнить романс, от которого сходили с ума многочисленные поклонники этой действительно замечательной певицы: