Михаил Шевердин - Вверяю сердце бурям

• Название: Вверяю сердце бурям
• Автор: Михаил Шевердин
• Издательство: Издательство литературы и искусства имени Гафура Гудяма
• Жанр: О войне
• Год: 1988

Новое, последнее произведение М. Шевердина, которое подготовлено к изданию после его смерти, завершает сюжетные линии романов «Джейхун» «Дервиш света» и «Взвихрен красный песок». Его герои участвую! в революционных событиях в Средней Азии, названных В И Лениным «триумфальным шествием Советской власти». Показаны разгром остатков басмаческих банд, Матчинское бекство, подъем к сознательному историческому творчеству горских племен Таджикистана, пославших своих делегатов на первый курултаи в Душанбе.

---

Одетый в полуевропейское одеяние с элегантным небольшим тюрбаном на черных длинных волосах, с изящнейшими усиками, без столь непременной для узбека того времени бороды, поэт и летописец Али походил на молодого индусского раджу. И держался он так, что казался белым лочином-соколом среди мрачных неуклюжих чалмоносцев, ввалившихся гурьбой в залу — мехмонхану, где хозяин поместья Мирза, бледный и хилый, совершенно потерялся.

Но именно к ней обращался надменно державшийся,— это что-то новое, подумала, скромно опустив глаза и наблюдая за поведением присутствующих, Наргис — все еще напыщенно говоривший Али:

— Что вы так недовольно смотрите, дорогой братец Мирза? Да, да! Говорю полным голосом и пусть все слышат. Я кланяюсь госпоже, супруге халифа, и осмеливаюсь смотреть на красоту ее лица без всякого смущения, ибо я смотрю на сияющий лик, как на солнце. И пусть все слышат мое слово: «Клянусь, если кто хоть пальцем коснется золотого луча из кос госпожи, тому не жить...»

И Али наполовину выхватил клинок из ножен, усеянных драгоценными камнями, и, полюбовавшись блеском дамасской стали, снова поклонился Наргис и почтительно прикоснулся губами к подолу ее парчового длиннополого камзола.

Как и подобает супруге халифа правоверных, Наргис даже не улыбнулась — хотя ей и хотелось от души посмеяться над поведением своего старого поклонника, усвоившего за годы эмиграции нравы и обычаи этой страны — обычаи пуштунских и хазарейских кочевников, у которых женщина пользуется большой свободой и во всяком случае отнюдь не может считаться гаремной затворницей. Но эта легкость и свобода, конечно, не распространялась на городских жителей Мазар-и-Шерифа и тем более на городскую знать.

Поведение Али многим в мехмонхане не понравилось.

Надменнее всех держался Мирза, боясь за свой авторитет в глазах всех этих фанатиков — курбашей и беков, которые явились к нему в дом, прослышав о прибытии из-за рубежа самой супруги халифа, каким в то время провозгласил себя бывший эмир Бухарский

Сеид Алимхан. Стараясь проявить свои верноподданические чувства, главари басмаческих шаек принесли с собой подарки и заверения в преданности, чтобы попросить ханум эмиршу замолвить словечко за них, попросить побольше английского оружия и всякого рода боеприпасов, каковыми распоряжался, сидя в Кала-и-Фату господин эмир. Свое недовольство поведением Али они не выказали. Все знали, что Али сын муфтия, что за последние годы он еще более разбогател, что у него на пастбищах Гиндукуша пасется по меньшей мере сто тысяч каракульских баранов, а в приамударьинских долинах полтора десятка табунов чистокровных карабаиров и «арабов», что, наконец,— и это, может быть, самое главное — он содержит свыше четырехсот вооруженных с головы до пят воинов, готовых по малейшему его знаку скакать, рубить, жечь.

Ибрагимбек, который был назначен эмиром Сеидом Алимханом главнокомандующим армией ислама, тяжело зашагал по бесценному ковру к возвышению, на котором восседала Наргис в драгоценных монистах, поклонился не очень низко — на нем было по меньшей мере полдюжины халатов по локайскому обычаю — но достаточно подобострастно:

— Госпожа бегим, позволь сказать слово.

Он говорил глухо, невнятно. И Наргис думала:

«Вот он какой, Ибрагимбек, мрачный и дикий, видимо, здесь играет первую скрипку. Почему и другие курбаши, узнав о моем приезде, сбежались сюда. Мирза говорил, что со мной, женой халифа, они пошлют в Кала-и-Фату свои «ариза» — прошения и заверения, они только ждут сигнала от эмира из Бухарского центра, чтобы вторгнуться в пределы Таджикистана и Узбекистана...»

Она старалась запомнить каждое слово Ибрагимбека.

Монгольские складки век курбаши, несколько деформированные глазными болезнями, превращали глазницы в щелочки, сквозь которые хитро поблескивали черные зрачки. Широкий тупой нос шевелился и лоснился меж широченных скул, обрамленных от висков черной курчавой бородой. Губы шлепали и брызгали слюной и, в такт им, грозно шевелились борода и кожа на лбу, и небольшая, по-афгански завязанная на голове темно-красная чалма, и даже многочисленные болтавшиеся на груди тумары с заговорами колдунов и молитвами ишанов от вражеских пуль.

Ибрагимбек говорил, а Наргис, стараясь уловить смысл его путаной речи, в то же время разглядывала его:

«И этот тупой, морщинистый скотовод, с противно оттопыренными, звериными ушами, с выпирающими надбровными дугами первобытного человека, — орудие эмира и тех, кто заседает в Бухарском центре».

И невольно она перевела взгляд с багрового потного лица Ибрагима на бледно-мертвенное лицо Мирзы. И надо же — в то самое мгновение Мирза поднял веки, и в глазах его Наргис прочитала все, о чем она думала...

«Боже! Не Ибрагим, не тупые курбаши, не эмир Сеид Алимхан — зачинщики и виновники разорения, крови, страданий народа... А вот он, ее «братец», елейный святоша и дипломат! Он!»

А Мирза прочитал в прекрасных глазах Наргис ненависть и презрение... Иначе он мгновенно не опустил бы синеватые, больные веки и не прикрыл бы глаз бессильно приподнятой ладонью...

Наргис перевела взгляд на курбашей. Но их физиономии слились в безобразное серое пятно, из которого выделялся своими малиново-красными скулами и чернющей бородой Ибрагимбек. Поймав взгляд госпожи эмирши, он заговорил:

— О, ханум, о, бегим! Мы подняли зеленое знамя и скоро большевики затрепещут от грома нашей конницы. Мы приказали нашим людям отправить письмо в Локай, в Гиссар, в Нурек, в Кабадиан всем нашим родичам и друзьям, чтобы нас встречали, дабы наш поход был победоносным и успешным. Эй, писец, прочитай-ка, что мы написали.

— Не надо! — воскликнул Али и встал между Ибрагимбеком и Наргис. — Зачем утруждать слух госпожи сердец всякими там писаниями?!

— Нет, пусть прочитают, — вмешался тихо и вкрадчиво Мирза, он даже слегка поднял руку от лица и пристально поглядел на возбужденного Али.

— Читайте! Читайте! — забурдели курбаши.

Выскочивший из толпы курбашей человечек быстро произнес «бисмилля!» и принялся гнусаво читать:

«Командующий армией ислама мусульманам Гиссар-ского вилайета домулле Хаку, домулле Асадулле Мак-суму. Рады вашему письму. Но все, что вы писали — ложь. Вы пишете — «Советская власть сильная». Нет.

Бог сильнее. Нет никого сильнее аллаха, так как бог создал на свете все существа. Из этого следует, что создающий существа сильнее существ. Советская власть-существо, и она не сильнее бога.

Сила Советской власти против бога тоже ничего не стоит. Вы написали нам: «Советская власть помогает дехканам, вспахивает землю машинами, получает много хлопка». Все это «курук гап» — сухой разговор. А до Советской власти вы видели, что ли, чтобы кто-либо умирал от голода и холода. Бог всем дает. Вы упрекаете нас, что мы были на стороне Баче Сакао... А мы вам говорим, что сейчас падишахом здесь Надир-Хани. По закону шариата мы должны все исполнять. Мусульманин мусульманину никогда не будет врагом. Слава богу, Афганистан — ислам. Падишах Надир — ислам, эмир Сеид Алимхан — ислам, и мы мусульманин. Вы стали грешниками. Мы ваших посланцев хотели убить. Но для того, чтобы они передали вам мое слово, я их велел отпустить.

Не бойтесь казни от большевиков. Бойтесь,казни от бога. Скоро мы придем к вам с войском и тогда спросим с вас исполнение воли аллаха. Мы хотим освободить правоверных от большевиков и наставить их на путь ислама. Если бог позволит, в скором времени будет такой конец».

Писарь замолк и вопросительно взглянул на Ибрагимбека. Тот напыжился, упер руки в бока и посмотрел на Наргис, словно ожидая одобрения. Но она молчала.

— Пусть их высочество Сеид Алимхан знает, что мы бьем в барабан похода! Две тысячи наших всадников точат сабли! — довольный, выкрикивал Ибрагимбек.

Тут Али выхватил клинок из ножен и двинулся на укутанного халатами Ибрагимбека.

— Уходи! Госпожа утомилась слушать тебя, Ибра-гим-конокрад!

Но Ибрагимбек меньше всего собирался слушать этого изысканного красавчика и тоже обнажил свою саблю. Так они и стояли друг перед другом, похожие на двух бойцовых петухов. Мирза суетливо метался вокруг Ибрагима и Али, готовых кинуться друг на друга.

— Прекратите спор, — сказала с возвышения Наргис. — Спрячьте свое оружие. Нечего спорить. Через неделю мы прибудем к эмиру, и он все решит.

Али со звоном послал клинок в свои драгоценные ножны и приказал:

— Госпожа супруга халифа изволит удалиться! Всем почтенным бекам отправиться на покой!

На возвышение взбежали закутанные в чадры прислужницы и увели Наргис.

Курбаши цепочкой, один за другим, направились к выходу. Мехмонхана опустела.

Посреди ее остался Ибрагимбек, который держал в нервно-вздрагивающей руке саблю и тупо поглядывал на нее, а в стороне стоял Мирза, сосредоточенно перебирая зерна четок.