Игорь Забелин - Пояс жизни

• Название: Пояс жизни
• Автор: Игорь Забелин
• Жанр: Научная Фантастика

---

А Батыгин думал, что вот таким и должно быть руководство при коммунизме - без мелочной опеки, без начальственного окрика. В сущности оно сведется к выработке общего плана и контролю за выполнением. А фактическое выполнение плана, осуществление идеи - это уже дело самого народа, сложившихся производственных коллективов сих выборными правлениями. Например, как протекает жизнь у него в экспедиции?.. Есть идея, которая всем понятна и близка, которой все увлечены, и люди вдохновенно трудятся, не думая, какой пост они занимают - руководящий или рядовой, потому что им дорого дело, а не собственная карьера... А он, Батыгин, давший людям эту идею, сейчас только наблюдает, правильно ли воплощают ее, нет ли диспропорций в выполнении общего задания...

И Батыгин с радостью думал, что если такие же люди прилетят на Венеру через несколько десятков лет, то дела тут пойдут отлично и история человечества на Венере действительно сложится совершенно иначе, чем на Земле.

Чаще всего рядом с Батыгиным сидел Денни Уилкинс: рука у него заживала медленно, и он не мог работать.

- Я вам не мешаю? - спрашивал он обычно у Батыгина.

- Нет, - отвечал тот, потому что Денни Уилкинс действительно не мешал ему.

- Хорошо мне с вами, - объяснил он как-то Батыгину. - Спокойно. Вот сидеть бы так и сидеть... И смотреть, как волны набегают на берег. Больше ничего и не нужно...

- О чем ты тоскуешь? - спрашивал Батыгин. - О Земле?

- Так вообще, о жизни, - уклончиво отвечал Денни Уилкинс.

- Что же тебе тосковать? - улыбался Батыгин. - Ты еще молод, жизнь у тебя впереди, и ты сможешь сделать ее такой, какой захочешь...

- Не так-то это просто...

- Не узнаю тебя, Крестовин. Ты всегда казался мне энергичным, решительным, смелым...

Когда разговор принимал слишком рискованное направление, Денни Уилкинс умолкал, но не уходил, потому что рядом с Батыгиным было не только хорошо и спокойно, но и легко мечталось. Денни Уилкинс думал, что его жизнь могла бы сложиться иначе и тогда он не продался бы Герберштейну и, может быть, стал бы таким же человеком, как Батыгин, и уж наверняка таким, как Виктор... А теперь? Кто он теперь?.. Агент под кличкой "Найденыш"! Герберштейн не ошибся - он ловкий агент, он сумел открыть тайну Батыгина и не навлек на себя ни малейших подозрений; наоборот, он завоевал всеобщее расположение... Но разве сможет этот агент "Найденыш", вернувшись на Землю, погубить дело, которому эти замечательные люди посвятили свою жизнь?.. А что ждет "Найденыша" на Земле, если он не раскроет замысла Батыгина? Самое меньшее - разоблачение перед Надей, перед всеми товарищами. Самое большее - страшная смерть: если он попадет в лапы Герберштейна, тот пытками постарается вырвать у него все сведения... Не соверши он этого дурацкого убийства Юры Дерюгина, - такого же хорошего парня, как все они! - тогда бы он не раздумывал, не боялся бы разоблачения и еще потягался бы силами с Герберштейном! Но Юрий Дерюгин мертв, и что теперь делать, что?.. И не с кем посоветоваться, - никому, даже самому лучшему другу, нельзя открыть душу...

Прибежал Виктор и радостно крикнул:

- Николай Федорович! Пшеница зацвела!

Все население Землеграда, как в тот день, когда прокладывали первую борозду, отправилось на поле. И Батыгин тяжело зашагал вместе со всеми.

Пшеница цвела, и ветер нес над полем зеленоватые облачка пыльцы.

- Понимаете теперь, почему мы взяли с собой только ветроопыляемые растения? - спросил Батыгин. - Ведь на Венере нет насекомых, и вся наша затея провалилась бы, если бы мы не учли этого обстоятельства... А в том, что на Венере дуют ветры - сомневаться не приходилось! Через тридцать-сорок лет здесь будет в миллионы раз больше жизни, чем мы завезли!..

На следующий день Шатков доложил, что батискаф готов к погружению.

- Что ж, начинайте, - сказал Батыгин, а Виктор, которому Громов так и не уступил своего места, горько вздохнул. - Счастливого погружения!

Батискаф своим ходом вышел из реки в море и исчез под водой. В небольшой кабинке было очень тесно - Шатков и Громов сидели, вплотную прижавшись друг к другу.

В лучах прожектора, освещавшего темную воду, изредка мелькали тени подводных обитателей. Внезапно картина резко изменилась: вокруг батискафа засеребрилась, закопошилась сплошная масса каких-то мелких, быстро прыгающих в воде существ. Это было настолько неожиданно, что даже всезнающий астрозоолог Шатков растерялся:

- Что это? - спросил он у Громова.

Громов с неменьшим удивлением рассматривал крохотные создания, но внезапно его осенило:

- "Призрачное дно"! - сказал он. - Это "призрачное дно"!

- Правильно! - поддержал Шатков. - Горизонт океана, заселенный так плотно, что звуковая волна отражается от него. Но ты обратил внимание на разницу в глубине? На Земле "призрачное дно" находится примерно на глубине ста пятидесяти метров, а на Венере - семидесяти-восьмидесяти. Из-за постоянного облачного слоя солнечные лучи проникают в воду лишь на небольшую глубину, и зона фотосинтеза здесь совсем маломощна!

- Да, - согласился Громов.

- А это означает, что мы не можем рассчитывать на богатую жизнь в абиссальной толще океана - слишком мало пищи поступает туда...

- Ну, с этим я не соглашусь - пищи должно хватить! - Громов подумал и добавил: - Очень уж мне хочется посмотреть этих диковинных глубоководных рыб!

- Мало ли, что хочется! - возразил Шатков.

"Призрачное дно" осталось наверху. Батискаф погрузился в ту часть океана, куда никогда не проникают солнечные лучи, процеженные сквозь облака.

- Абиссаль, - коротко сказал Шатков. - Приступаем к специальным наблюдениям.

Но "наблюдать", собственно говоря, было нечего: сколько ни всматривались Шатков и Громов, им ничего не удавалось заметить в освещенном столбе воды.

- Н-да, невесело, - заключил Шатков.

А Громов все смотрел в окошко, надеясь увидеть причудливую рыбу.

К сожалению, прогноз Шаткова оправдался: они спустились на глубину более километра, но ниже "призрачного дна" жизни не обнаружили...

- Дело тут не только в недостатке питания, - объяснял Шатков погрустневшему астроботанику. - Глубоководная фауна всегда возникает позднее мелководной, и на Венере она, видимо, еще не успела сформироваться.

- Как жаль! - неутешно вздыхал Громов. - Как жаль! Ведь на Земле мне не придется заниматься абиссалогией!

- Зато ты первый начал абиссалогические исследования на Венере. А если учесть, что в задачи абиссалогии входит изучение не только животных, но вообще природных условий в глубинных частях океана, то мы свое дело сделали...

А Батыгин по-прежнему сидел на берегу в шезлонге, тепло укрытый шерстяным одеялом. Костик держал постоянную связь с батискафом, и Батыгин знал, что исследователи достигли и миновали "призрачное дно", что батискаф погрузился в безжизненную, еще не заселенную зону океана. Все это было очень интересно, и Батыгин охотно выслушивал сообщения Костика и сам расспрашивал, уточняя детали, но иногда казалось ему, что невидимая дымка времени отделяет его и от Костика, и от Виктора, бродящего по берегу, и от Шаткова и Громова; что он уже не современник их, что он в прошлом и смотрит из этого прошлого на них, своих потомков, продолжающих начатое им дело, к которому он уже не имеет прямого отношения, потому что он не здесь, а в другом мире, в мире прошлого...

Он не один был там - он чувствовал рядом товарищей по первому космическому путешествию, друзей, с которыми пятьдесят лет назад лазал по крышам, гонял голубей, мечтал; в мире настоящего он не встретил бы и половины из них, но здесь они собрались все, и Батыгин радовался, что смог еще раз увидеть их. В мире прошлого он встретил и тех, кто в годы его молодости были или казались ему стариками. Эти люди, еще на заре социализма начавшие выковывать новый тип человеческого характера, теперь словно спрашивали отчет с него, Батыгина, и он отчитывался, но не словами: он просто предлагал им посмотреть на своих учеников и соратников... И конечно же в этом мире прошлого он встретил жену, - встретил человека, разделившего с ним все невзгоды и успехи долгой жизни. Ей не суждено было дожить до его последней экспедиции, но она первая узнала о замысле. Он попрощался с ней перед вылетом, но сейчас она и сама могла убедиться, что он сдержал слово, что он на Венере и что над Утренней звездой скоро займется заря новой жизни, жизни, управляемой разумным, чистым человеком... Батыгин не чувствовал, что отделен от Земли многими миллионами километров. В мире прошлого, как, впрочем, и в мире будущего, все было едино, неразрывно. И Батыгин ничуть не удивился бы, увидев здесь, на Венере, склоненные до земли березы и услышав шорох моросящего листопада, как не удивлялся другим земным картинам: низкому осеннему небу над крышами Землеграда, шуму волн и влажному ветру, дувшему с океана. Ведь действительно все это могло быть на Земле: и волны, бьющие в пустой берег, и ржавая пена, клочьями падающая у самых ног... И действительно будет так: ветви плакучих берез опустятся на Венере к самой земле, желтая листва прикроет почву, побуреет под затяжными дождями, а когда запорошат декабрьские снега, - исчезнет под белым покровом... Зато весною, когда снега стекут в моря и реки, чуткое ухо уловит слабое шевеление в прошлогодней листве, а внимательный наблюдатель, если у него хватит терпения тихо посидеть в пробуждающемся лесу, заметит, как бурые листики один за другим чуть-чуть приподнимаются над почвою, чтобы дать воздух и свет крепким зеленым росткам, пробивающимся на волю...