Александра Свида - Паника в Борках

• Название: Паника в Борках
• Автор: Александра Свида
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2016

В подмосковской дачной местности ширятся слухи о нежити. С таинственным медиумом Прайсом соперничает международная шайка преступников. Взрыв кареты новобрачных, гибель богатого фабриканта и опереточной дивы ставят сыщиков в тупик. Параллельно разворачивается кровавая сага миллионера-убийцы и череда вампирических нападений.

Захватывающий фантастический детектив А. Свиды — вторая часть дилогии об агенте уголовного сыска Зенине и расследовании, ставшем делом его жизни. Роман вышел в свет в начале 1930-х гг. и переиздается впервые.

Книга А. Свиды продолжает в серии «Polaris» ряд публикаций фантастических и приключенческий произведений писателей русской эмиграции и новую подборку «Русский оккультный роман».

---

— Что вы, бабы, что ль? О чертях рассказываете? И так уж от ихних глупостев места нет, ребятишки боятся нос высунуть за околицу; за грибами и не посылай, а теперь на них самый спрос!

— Дядя Ермолай, — заговорил трясущийся с ног до головы самый разбитной изо всех парней — маляр Васютка, — вот те хрест, его, окаянного, видел!

— С пьяных глаз тебе, видать, непутевое привиделось. Где он тебе показался?

— В лесу, дядя Ермолай, не будет и версты отсюда. И не один я, значит, а целой конпашей шли; только я по надобности отделился немного в сторону, в кусточки, да на него прямо и напоролся!

— Окстись, дурной! Какой же он из себя-то?

— Ростом быть не особо велик. Сам черный, а руки, ноги, да рога красным огнем горят; длинный хвост по земле стелется.

— Ну и что ж он тебе?

— Не своим я голосом закричал и давай Бог ноги!

— Назад, значит, как бегли, то его еще Митька видел; на березе сидит, качается!

Гробовое молчание среди мужиков; разахались и разохались бабы.

— Ну, закудахтали, — прикрикнул на них Ермолай. — Никшните, а то добьетесь, что ребятишки в дому не останутся, когда завтра в поле пойдете!

Притихли мужики и бабы… Торопливо запрощались кухарки… Расстроился так хорошо начавшийся праздник.

Глава XXVIII Карьера Бобки

Унесли на кладбище милую старушку и затих, нахмурился так недавно гостеприимный, веселый, беленький дом. На среднем окне по-прежнему висит канарейка, но не поет уж с восхода до заката солнца и часто сидит, нахохлившись. Перестал умильно на нее поглядывать Пушок. Он сам тоскует по ушедшей куда-то хозяйке и ни за что не обидел бы в ее отсутствие канарейку. Пусть себе сидит в своей клетке, я не хочу огорчить добрую хозяйку, когда она возвратится, да и птиц этих летает в саду сколько угодно; только нет у него больше желания за ними охотиться. Он совершенно спал с тела от кормежки Оксаны и, если бы молодой хозяин не наливал ему на блюдечко сливок, когда сам пьет так остро пахнущую жидкость, ему пришлось бы очень плохо.

— Говорят о нас часто: ловите мышей! а хотел бы я, чтобы какой-нибудь человек попробовал посидеть, как дурак, не шевелясь и почти не дыша, над норкой час или два, — а мышь возьмет, да и не выйдет! Хорошую бы он скорчил гримасу, я уверен. Заветнейшее мое желание заставить ловить мышей Оксану. Ну, для такой ли жизни я воспитан? Я, привыкший валяться по мебели и кроватям, меняя место по своему капризу, есть разнообразное сырое мясо, пить сливки, и, как одолжение, попробовать особо вкусный суп, и вдруг все это кончилось! Я предоставлен самому себе, — глубоко вздохнул Пушок.

По комнате деловито прошел Бобка, посмотрел на пригорюнившегося Пушка, с которым еще так недавно со звонким лаем по целым часам носился по комнатам и саду, и жаль ему стало старого товарища веселых игр.

— Перестань бесплодно скучать, Пушок, — ласково под-визгнул Бобка, виляя хвостом. — Хозяйки не вернешь, нужно приспособляться к иной жизни!

— Почему тебе кажется, что она не вернется?

— Если бы ты не прятался от одетых в черное чужих людей, приехавших на невиданном экипаже, запряженном лошадьми в черных попонах, а побежал бы, как я, за ними, когда они поставили на эту колесницу ящик с хозяйкой, то увидел бы страшную, невиданную картину. Знаешь ли ты, что они заколотили этот ящик, где лежала, вся убранная цветами, наша милая хозяйка, и зарыли ее в глубокую, глубокую яму…

— Я ушел потому, — не признался в своем страхе к одетым в черное людям кот, — что этот несносный старик в сияющей одежде снова накадил в комнатах каким-то пахучим дымом. А если ты бежал до самой ямы, где ее зарыли, почему не сказал мне? — мы бы общими силами попробовали освободить ее ночью, пригласив на помощь кривоногую безобразную Мими, за которой ты без стыда бегаешь, и если бы не боялся хлыста ее хозяйки, то..

— Не будем считаться, — перебил Бобка, — я остался там, пока все не ушли из этого сада, и принялся раскапывать яму. Неужели ты не заметил, что я не возвратился до утра. Я всю ночь, почти без отдыха, копал и докопался уже глубоко!

— Ну и что же?

— Чуть свет обходил сад человек, который ее закапывал, кричал неслыханные слова и опять привел все в прежний вид. На следующий вечер я вернулся к этой страшной яме, но и этот ужасный человек спрятался где-то близко, и едва я увлекся работой, а главное, углубился в землю, он набросился на меня. У меня долго не заживала перебитая нога!

— Так вот почему ты лежал два дня, а потом долго скакал на трех лапах. О, тогда я ни за что не пойду ее откапывать… пусть лежит там, сколько ей угодно. А как ты думаешь дальше устраивать свою жизнь?

— Что ж моя жизнь! нужно мириться с тем, что есть. Хозяйка очень любила своего сына, да и он часто ласкал тебя и меня; будем служить ему изо всех сил!

— Фырь-фр-фр, — презрительно засмеялся кот, — служить ему за блюдечко сливок, да еще изо всех сил! О, я не так глуп, можешь этому верить!

— Что же ты собираешься предпринять?

— Я уже предпринял!

— Поделись со мной, если не секрет.

— Какой же секрет, когда я делаю это открыто. Вот уже несколько дней я осматриваю соседние дома. Не забывай, что я чистокровный ангорец; посмотри на мою шелковистую длинную шерсть и на широкий, увенчанный кисточкой хвост; во всяком доме меня примут с восторгом. Меня уж несколько дней ласкают и кормят вкусными вещами дети из большого серого дома; но я не хочу жить, где есть эти дети: они вечно пристают и не дают полежать спокойно. Я приглядываю, нет ли где дома, как был у нас, и если найду, в тот же миг переселюсь!

— И не жаль тебе старых друзей!

— Друзей? Фр-фр-фр. Как ты наивен! Люди — самые неблагодарные существа на свете, и я имею этому неоспоримое доказательство!

— Какое?

— А ты разве забыл Белянку? Сколько раз мы слышали, как ее называли кормилицей семьи; и на самом деле: какими прекрасными сливками она нас кормила; какое молоко, какой творог мы ели — и помнишь ее смерть?!

— Нет, меня тогда нечаянно заперла в чулан Оксана!

— Ну и счастие твое. А я в то время сидел на сеновале и видел в щелку все!

— И что же?

— Белянка была очень больна, лежала на боку и стонала. Пришел чужой человек и длинным блестящим ножом перерезал ей горло!

— О, как ужасно! Может быть, этого не знали наши хозяева?

— Не утешайся, мой милый, хозяйка следила за тем, как ее закапывали в яму!

Громкий звонок прервал их разговор.

Пришел Зенин.

С радостным визгом бросился к нему Бобик, стараясь достать и лизнуть ему руки. Кот презрительно щурился… Зенин с тоской оглядел комнату. Как без мамы все стало пусто и грустно… Бедные животные; вы тоже заброшены, нет вашей баловницы, а я редко бываю в доме!

Отстранив рукой радостно прыгавшего Бобика, просунул сквозь прутья клетки палец, погладил канарейку, посмотрел, есть ли у нее вода и корм и, нагнувшись к свернутому клубочком пушистому котику, нежно погладил его по спинке, и, посадив его к себе на плечо, прошел в кабинет.

Из кухни раздавалась тягучая заунывная песня:

Ах, як болит мое сердце,
Сами слезы льются…

… — Бедная, веселая Оксана, и она теперь поет только о слезах и горе. Как бы в подтверждение его мысли, Оксана продолжала:

Где ты милый, чернобривый,
Где ты, отзовыся,
Тай на мою злую долю
Прийди, подывыся!

— Нет, я больше этого не могу! — вскочил Зенин. — Лучше уйти из дому!

В это время раздался звонок, и пришел Орловский. Сброшенный с колен Пушок сердито взглянул на молодого хозяина, презрительно отряс лапки и ушел спать на мягкий диван. Зенин приказал подать чай, и полилась между друзьями деловая, захватившая их беседа. Бобик сел на зад-ния лапы и, не спуская глаз с хозяина, старался понять его слова и быть готовым исполнить всякое его приказание.

* * *

— Вот, посмотри, что я нашел в карете Данилова под сидением, — вынул Зенин из ящика стола тонкий носовой платок без всякой метки; он издавал странный запах: очень легкий, но усыпляющий.

— Смотри, не нюхай сильно, — протянул он платок Орловскому, тот осторожно понюхал его и положил на край стола.

— Запах так слаб, что его мог свободно не почувствовать Данилов, садясь в свою всегда надушенную карету!

— Но тогда кто-то должен был открывать эту карету, а бедный Васильев утверждает, что он не отходил от автомобиля и не спал!

— Да, бедняга делает все, чтобы погубить себя; с тем большим усилием мы должны искать истинного виновника!

Под шум разговора Бобик, понявши, что для его хозяина громадную важность составляет запах вынутого платка, подошел к столу и, прижавшись носом к платку, сильно потянул воздух. Исходивший от него запах одурманил бедного пса, и он не раз и не два сильно чихнул и даже потер нос двумя лапами. Оба друга невольно расхохотались. Но когда отчихавшийся Бобик хотел еще раз приблизиться к платку, Зенин прикрикнул на него, отгоняя прочь.