А Чэн - Современная новелла Китая

• Название: Современная новелла Китая
• Автор: А Чэн
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-280-00474-X

В сборник включены китайские новеллы, созданные за последнее десятилетие, в том числе и в самые последние годы, изображающие сложные, нередко драматические перипетии в жизни страны и ее народа.

Состав сборника и справки об авторах подготовлены издательством «Народная литература», КНР, Пекин.

---

Чэнь Хуаньшэн, в прошлом бедняк по прозвищу Дыра, не спеша собирался в город.

Холода миновали, потеплело, дул легкий ветерок, ласково пригревало солнце. Плотно поев и переодевшись в чистое, он взял доверху набитую дорожную сумку и понес ее легко, как пучок сухой травы для запала, — то ли сил было много, то ли сумка оказалась совсем не тяжелой. Высокий и длинноногий, он без отдыха пробегал тридцать ли[19] до города, только пятки сверкали. Чэнь и с тяжелой поклажей не любил ездить поездом, а уж налегке, как сегодня, и подавно. Солнце стояло еще высоко, и он мог, чего доброго, оказаться в городе слишком рано. Поэтому, замедлив шаги, он, словно на прогулке, всю дорогу любовался пейзажем.

Зачем ему понадобилось в город? Торговать. Урожай риса он собрал, грядки перекопал, зерном с государством рассчитался, излишки продал, кроме того, припас на зиму муку, сено, дрова и теперь, пользуясь передышкой, хотел выручить немного денег на всякую мелочь. Торговля с рук была разрешена, и ехал он не спекулировать, не барышничать, а честно торговать тем, что сделано собственными руками.

Чем он торговал? Соломкой из теста, жаренной в кипящем масле. Приготовленная своими руками, из своей муки, на своем масле, свежая, она прямо таяла во рту; такого лакомства, конечно, не купишь в магазине. Этой соломкой и была набита сумка Чэня; аккуратно упакованная в полиэтиленовые пакеты, соломка выглядела весьма аппетитно. Ее было шесть цзиней, что, не считая себестоимости, три юаня чистой прибыли.

Что он собирался купить на эти деньги? Шапку. Чэнь давно о ней мечтал. По правде говоря, с трехлетнего возраста, с тех пор как он себя помнит, то есть за сорок пять лет, ему так и не довелось поносить шапку. До освобождения не на что было купить, после освобождения у молодежи вошло в моду ходить с непокрытой головой, во время «культурной революции» приходилось больше думать о пропитании, чем об одежде, хотя пора бы уже носить шапку, и к тому же с годами он стал побаиваться простуды. Потом, как нарочно, прицепилось к нему прозвище Дыра, своего рода колпак, который на него напялили, благо бесплатно. В конце семидесятых, когда жизнь в деревне наладилась, колпак этот словно ветром сдуло, — Чэнь почувствовал огромное облегчение и перестал думать и о холоде и о шапке. Но в том году здоровье его пошатнулось, и от малейшего ветерка он, словно изнеженная барышня, начинал ежиться, кутаться, чихать. В общем, жизнь без шапки становилась невыносимой. Да не так уж и дорого она стоила, теперь, когда в семье появился достаток, он мог потратить на нее несколько юаней.

Чэнь Хуаньшэн действительно зажил без забот и печалей, и на душе было легко. Чего только не пережил он на своем веку. Но вот ему улыбнулось счастье, и он верил, что жизнь станет еще лучше. Мог ли он не радоваться? Он просто был наверху блаженства. Стал гладким, появился даже жирок, с лица не сходила улыбка. Случалось, проснется среди ночи, вспомнит, что в амбаре — рис, в шкафу — одежда, что живет он по-человечески, и от радости даже спать не хочется — он будит жену и принимается с ней болтать.

Тут, пожалуй, мы затронули самое больное место героя: с женой он еще кое-как мог поговорить, а вообще слова из него не вытащишь — он охотно поговорил бы, просто сказать было решительно нечего. Он завидовал всем, кто умел болтать о всякой всячине. Не понимал, как это некоторым удавалось увидеть вокруг столько нового, придумать что-то забавное, пережить разные чудеса, все запомнить и потом складно рассказать. Он повторял лишь давно известное, набившее оскомину, а сам ничего не мог ни узнать, ни придумать. Вернется, бывало, домой и с важным видом сообщает: «На улице много людей» или «Людей что-то мало», «В мясном ряду торгуют свининой», «Зелень подешевела, никто не покупает». Такими новостями в деревне мало кого удивишь. А рассказывать начнет, так смех разбирает. «Мать в детстве меня шлепала, а отец был добрый…», «Я, считай, четыре года учился в школе, но давно все перезабыл…», «В тридцать девятом году во время засухи реки пересохли, все ели рыбу…», «В сорок девятом произошла смена династий, компартия разбила гоминьдан…», «После женитьбы у нас сначала родился сын, потом — дочь…». Тоска, да и только. Что говорит, что не говорит — все равно. Чэнь ничего не читал, а услышит что-нибудь или увидит — тут же из головы вылетит. Как-то раз посмотрел он популярную пьесу о том, как Сунь Укун [20] тремя ударами уничтожил духа Белой Кости. Жена попросила рассказать, что за пьеса… «Сунь Укун был самый сильный, — сказал Чэнь, — всех перебил». — «А дух Белой Кости это кто?» — спросила жена. «Оборотень», — только и мог сказать Чэнь. Хорошо, что подоспел сын и все объяснил. Даже о работе в поле он ничего не мог толком сказать, кроме прописных истин: «Прежде чем сеять, надо как следует взрыхлить мотыгой землю…», «Высаживать рассаду надо по шесть штук…». Никто и слушать не хотел. Или взять, к примеру, торговлю соломкой. В деревне этим давно занимались, и все как следует было продумано — способ изготовления, расход продуктов, упаковка, цена, прибыль. И уж конечно, знали, где и когда можно выгод нее продать. Вот и получалось, что тут он тоже ничего нового не придумал. Стоило ему слово сказать, как тут же находился зубоскал: «Эхе-хе! Чэнь Дыра опять всех удивить хочет. Как же: торгует соломкой из собственной муки!» Нет, уж лучше помалкивать.

Из-за этого своего недостатка Чэнь считал, что он хуже других. Вечерком, когда в деревне любят посидеть, посудачить, Чэнь рта не раскрывал, да к нему никто и не обращался, словно его тут не было. Унижения и зависть — единственное, что выпало на его долю. Чэнь раньше понятия не имел о «духовной жизни», но теперь, когда пришел достаток, потянулся ко всем ее радостям, не упуская случая послушать и посмотреть. Он жаждал новых впечатлений, без них жизнь казалась неинтересной. Однажды какой-то любитель задавать вопросы спросил его: «Кого ты больше всего уважаешь в нашей бригаде?» — «Лу Лунфэя!» — не задумываясь, выпалил Чэнь. «Да он только и умеет, что книги пересказывать. Что в нем особенного?» — «За то и уважаю, что умеет рассказывать, за бойкий язык», — под дружный смех ответил молчун.

Пристыженный, он зарекался вступать в разговоры, чтобы не становиться мишенью для насмешек. А как было бы хорошо. Вот бы случилось с ним что-то необыкновенное, чего еще ни с кем не случалось. Тогда было бы о чем рассказать! Каким гоголем ходил бы он тогда!

2

Нельзя сказать, что он денно и нощно мечтал об этом, но мысль о чем-то из ряда вон выходящем, занозой засев где-то в подсознании, в трудные минуты напоминала о себе, принося утешение и надежду. Сегодня же, собравшись в город продавать соломку, он думал только о шапке.

Как ни тянул он время, в город все равно пришел рано, не было и шести. Поэтому он выпил за один фэнь стакан горячего чаю, закусил домашними лепешками и пошел к вокзалу. По пути таращился на все витрины и зашел в магазин присмотреть себе шапку, прицениться.

Потом он зашел во второй магазин и только в третьем выбрал наконец шапку по вкусу, но тут спохватился, хлопнул рукой по карману — ведь денег с собой он не взял! Собирался купить шапку на вырученные от продажи соломки, совершенно забыв, что к тому времени магазины закроются. Теперь придется ждать до утра, но в городе нет у него ни родных, ни знакомых, переночевать негде. Придется, видно, ему еще несколько дней мерзнуть без шапки.

Чэнь приуныл, а ветер, свистевший в ушах, пока он шел на вокзал, показался особенно свирепым.

Было около восьми, когда, добравшись до вокзала и выбрав подходящее место, он вынул из сумки и разложил на лотке пакетики с соломкой. Хотя на станции было довольно много народу, Чэнь наперед знал, что все эти люди поужинали, прежде чем прийти на вокзал, и вряд ли станут покупать его товар, разве чтоб побаловать малышей. Настоящая торговля начнется после десяти часов, с приходом вечерних поездов. Магазины и столовые к тому времени закроются, и соломка пойдет нарасхват. На крайний случай есть еще один одиннадцатичасовой поезд, но это, пожалуй, слишком поздно, лучше не все продать, чем всю ночь провести в пути. Обратная дорога, как ни крути, тоже тридцать ли.

Но торговля шла как по маслу, и к половине одиннадцатого лоток опустел. У Чэня голова шла кругом от непрерывно валившей толпы пассажиров, тянувшихся рук, а тут еще, подсчитав выручку, он обнаружил — недостает трех мао. Видно, кто-то из мастеров брать то, что плохо лежит, воспользовавшись суматохой, схватил пакет и был таков. Он вздохнул: тьфу ты, и тут не повезло! Чэнь знал: расходы на соломку на казенный счет не спишешь. Вот иной приезжий и норовит словчить, только бы не платить из своего кармана, поэтому продавец всегда начеку, а тут, как нарочно, он дал маху. Да разве уследишь, когда у тебя всего два глаза!

Тяжко вздыхая, он решил подобру-поздорову возвращаться домой. Но тут ноги у него подкосились, колени задрожали, слабость охватила все тело. Чэнь встревожился: уж не занемог ли? Только что торговал, суетился, в горячке ничего не чувствовал, теперь же, распродав товар, ощутил ломоту во всем теле. В горле першило, дышать было трудно, потрогал лоб — как крутой кипяток. Нет, не потому он охрип, что выкрикивал цену. Он весь горит, как огнем полыхает. А тут, как назло, ледяной ветер дует в затылок. Что делать? Хорошо бы глотнуть горячего чаю, утолить жажду. Чайные закрыты, но на станции есть кипяток, вспомнил Чэнь и с трудом поплелся туда. Вот и титан. Поискал глазами стаканы — ни одного не видно. А, все ясно: в связи с развернувшейся борьбой за санитарию и гигиену пассажиры предпочитают пользоваться своей посудой, и станционное начальство не долго думая вообще убрало стаканы. Чэню было не до гигиены: набрав воды в пригоршню, он с жадностью ее выпил. Кипяток обжигал, но у Чэня был сильный жар, и он ничего не почувствовал. Он немного приободрился, однако о возвращении домой нечего было и думать.