Фаддей Булгарин - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Фаддей Булгарин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-8159-0172-5

«Обо мне что угодно говорят и печатают… Неужели я таков?! Скажите, что я еще в сто раз хуже — и из двадцати человек десять поверят. Худому верится как-то легче, нежели хорошему… С тех пор, как я начал мыслить и рассуждать, я мыслю вслух, и готов был всегда печатать, во всеуслышанье, все мои мысли и рассуждения. Душа моя покрыта прозрачною оболочкой, через которую каждый может легко заглянуть во внутренность, и всю жизнь я прожил в стеклянном доме, без занавесей… Понимаете ли вы, что это значит? Оттого-то я всегда имел так много врагов! И пламенных друзей, из которых один стоил более ста тысяч врагов! Почти двадцать пять лет кряду прожил я, так сказать, всенародно, говоря с публикой ежедневно о всем близком ей, десять лет, без малого, не сходил с коня, в битвах и бивачном дыму, пройдя, с оружием в руках, всю Европу, от Торнео до Лиссабона, проводя дни и ночи под открытым небом, в тридцать градусов стужи или зноя, и отдыхая в палатах вельмож, в домах граждан и в убогих хижинах. Жил я в чудную эпоху, видел вблизи вековых героев, знал много людей необыкновенных, присматривался к кипению различных страстей… и кажется… узнал людей! Много испытал я горя, и только под моим семейным кровом находил истинную радость и счастье, и, наконец, дожил до того, что могу сказать в глаза зависти и литературной вражде: что все грамотные люди в России знают о моем существовании! Много сказано — но это сущая правда! Вот права мои говорить публично о виденном, слышанном и испытанном в жизни».

Текст печатается полностью по первому и единственному изданию М. Д. Ольхина, в шести томах (части первая–шестая), Санкт-Петербург, 1846–1849, с максимальным сохранением особенностей этой публикации полуторавековой давности.

---

— Не знаю.

— Постель и платье изобличают вас, — возразил офицер.

Женщина опустила глаза. На бледном лице ее выступил румянец, и она наконец проговорила шепотом:

— Я спала с маленьким…

— А платье?

— Оставлено перед отъездом.

Офицер сделал шаг вперед, и тут собачонка стала лаять, то оглядываясь на шкаф, то бросаясь на офицера. Молодая женщина снова побледнела и едва держалась на ногах… но вдруг, как вдохновенная, приблизилась на шаг к офицеру и сказала с сильным выражением чувства:

— Если б даже муж мой и был дома, то неужели вы решились бы взять его от жены и ребенка, и передать на явную погибель? Мы знаем, что ожидает его… мы читали ваши прокламации! Погубя его, вы убьете весь род его, отца его, мать, меня и это несчастное дитя! Я не переживу его ни одной минутой и брошусь в воду с этим несчастным сиротой!.. — Молодая женщина воспламенялась с каждым словом. — Камень у вас или сердце? Есть ли у вас отец, если ли мать, сестра или брат? Неужели вы их обнимаете теми же руками, которыми умертвите целое семейство?.. Хотите крови, хотите видеть смерть человека — убейте меня!.. — Раздражительность молодой женщины дошла до высочайшей степени; глаза ее пылали, лицо покрылось не румянцем, а багровым цветом, голос дрожал, грудь сильно вздымалась… Офицер боялся за нее…

— Успокойтесь! — сказал он, прерывая речь ее. — Зачем же ваш муж подвергал такой страшной участи себя и свое семейство? Зачем он не оставался спокойно в своем доме?

— Клянусь вам Богом, и прошу его, чтоб он настолько был милостив ко мне и к этому младенцу, насколько я говорю правду; клянусь Богом, что муж мой никогда не думал вмешиваться в восстание народа! Его принудили, взяли насильно! Ландсман пришел сюда с толпой вооруженных, хмельных крестьян, и как ближние к пасторату крестьяне не хотели вооружиться, то это приписали внушению моего мужа, его и принудили идти с ними невзирая на мои просьбы и слезы. Ландсман враг моего мужа, и как я ничего не хочу скрывать перед вами, то скажу, что вражда их происходит от соперничества. Ландсман — сватался за меня… он хотел скомпрометировать моего мужа, и он же верно известил вашего генерала об участии его в восстании… Муж мой невиновен; он не хотел сражаться с русскими, не стрелять в них, не предводительствовал… он был между крестьянами, как в плену…

— Ужели все это правда?

— Клянусь! — сказала торжественно женщина, подняв ребенка и устремив глаза к небу.

— Можете ли вы дать мне честное слово за вашего мужа, что он не только не примет никакого участия в войне, но и удалится немедленно в Швецию? Теперь еще пора. Ваше войско верстах в тридцати отсюда…

— Могу дать честное слово и даю его, и притом уверяю вас, что он и без того завтра же будет в шведском войске, и при первом случае переедет в Швецию.

— Итак, вашего мужа нет дома? — промолвил офицер.

Молодая женщина снова опустила газа, и тихо произнесла: «Я уже вам все сказала…»

— Итак, прощайте! — сказал офицер, взглянув в последний раз на молодую женщину; но она бросилась к нему, как исступленная, и схватив за руку, воскликнула: «Постойте! Скажите мне вашу фамилию?»

— Зачем? Это лишнее!

— Нет, счастье мое, счастье всего нашего семейства будет неполное, если мы не будем в состоянии произносить вашего имени при каждой молитве, благословлять вас! О, скажите, скажите, ради Бога, как вас зовут?

Офицер сказал свою фамилию.

— Еще одна просьба, — прибавила молодая женщина. — Возьмите на руки этого младенца, благословите и поцелуйте! Это будет ему на память и принесет счастье!

Офицер взял младенца на руки, перекрестил и прижал к сердцу. Мать залилась слезами и, положив руку на плечо офицера, сказала сквозь слезы: «Да воздаст вам Бог добром, благородный человек!.». Она не могла долее выдержать, и бросилась в кресло, рыдая…

Офицер сам прослезился, отдал ребенка матери молодой женщины, взглянул еще раз на красавицу, еще раз поцеловал младенца, и вышел из комнаты.

— А что, ваше благородие, ведь разбойник-то, кажется, дома? — сказал унтер-офицер, ожидавший развязки в первой комнате. — Вишь как все перетрусили!

— Нет, братец, я обыскивал; ушел сегодня к шведам, да и нам пора скорее убираться в лагерь, чтоб не попасть к ним же в руки. Вели скорее садиться на кон!

Ветер не переставал бушевать, дождь лил по-прежнему, но офицеру было душно. Кровь его была в волнении. Он был растроган и не в ладах с самим собою. Хорошо ли он сделал, или дурно, этого не мог он разрешить, потому что увлекся чувством, а не рассудком, поверив на слово жене и матери… Точно ли пастор спрятан был в шкафу, к которому приступ защищала собачонка? А если пастора там не было? Если пастор в самом деле невиновен и увлечен был насильно, мог ли бы он это доказать, да и стали ли бы его слушать в такую пору, когда нужен был пример строгости; а против него было показание? Граф Н. М. Каменский был добр, но он был скор и притом выведен из терпения. Одним словом, он мог решить участь человека! Такими мыслями обуреваем был офицер, когда возвратился в лагерь. Надлежало отдать отчет графу Каменскому.

— Не застал дома пастора, ваше сиятельство; он с вечера отправился в шведский лагерь.

— Быть не может! Мне донесли наверное, что он дома и до сегодня будет ждать отца…

— Верно, донесение несправедливо, ваше сиятельство! А впрочем, жена его уверяла меня под присягой, что пастор вовсе не намерен был действовать против нас, но что был увлечен насильно взбунтованными мужиками, которыми предводительствовал враг его, Ландсман!..

— Шашни и сплетни! А вы и поверили! Ландсман донес на пастора; пасторша сваливает вину на Ландсмана — а вы и уши развесили!.. Верно, пасторша хороша собой?

Офицер молчал.

— Отвечайте!

— Не дурна.

— Ну вот и беда посылать молокососов!.. Извольте идти на гауптвахту… под арест!

Тем дело и кончилось. На другой день выступили в поход; через три дня завязалось сражение, и офицеру возвратили саблю.

На возвратном пути из Улеаборга в Петербург, в Гамле-Карлеби офицеру отведена была квартира в весьма хорошем доме. Хозяйка была зажиточная и пожилая вдова. Едва офицер успел переодеться, служанка пришла просить его к хозяйке в гостиную. Офицер исполнил желание хозяйки. Она сидела на софе, а возле столика, в креслах помещались две ее дочери, прекрасные собою и в полном цвете юности. Когда офицер вошел в комнату, все встали, и хозяйка подошла к нему, взяла за руку и посадила возле себя на софе. Офицер заметил, что дамы были встревожены, и не понимал причины.

— Ваша фамилия N, как мы узнали от вашего слуги? — спросила хозяйка.

— Точно так, — отвечал офицер, не постигая, к чему это клонится.

Хозяйка взяла офицера за руку, пристально смотрела ему в лицо, и сказала с чувством: «Вы добрый человек, господин N, и мать ваша должна быть счастлива!» Офицер все еще не догадывался, в чем дело, но, взглянув на девиц, увидел, что они утирали слезы… Он смешался. В двадцать лет от роду сердце восприимчиво.

— Признаюсь, я не понимаю всего этого! — сказал офицер.

— Помните ли пасторшу Луизу N? — сказала хозяйка.

— А, а! Теперь догадываюсь, — возразил офицер. — Жива ли она, здорова ли; где муж ее?

— На другое же утро после вашего посещения они уехали из пастората, и отсюда, из моего дома, отправились на военном бриге в Швецию, в Стокгольм. Пасторша — моя племянница; она мне все рассказала, и мы записали вашу фамилию. Все, что сказала вам моя племянница, совершенно справедливо. Муж ее точно насильно уведен был крестьянами, и вовсе невиновен. Вы спасли безвинного! Когда ваша армия шла вперед, меня здесь не было. Мы боялись русских, и я уехала вовнутрь края с моими детьми, а если б я была в городе то непременно отыскала бы вас. Случай! Нет, промысел Божий послал мне в постояльцы того, кого я жаждала видеть! Вы возвращаетесь в отечество — молитвы добрых людей дошли до Бога, и вы вышли из войны невредимы!.. Вы так еще молоды, что можете принять мой совет: будьте всегда добры, будьте всегда счастливы!..

Кажется, в этих словах не было ничего трогательного, но голос, которым говорила хозяйка (по-французски), чувство, которое все смягчает, произвели на офицера сильное впечатление. Мать и дочери ее плакали от умиления. Как ни крепился офицер, но выронил слезу…

— Сын мой служит поручиком в шведской артиллерии. Его не было в Финляндии; он на Норвежской границе. Как бы он был счастлив, если б мог обнять вас!..

Хозяйка упросила офицера пробыть в ее семействе все время пребывания полка в городе. На другой день была дневка. Офицер провел в этом доме один из счастливейших дней в своей жизни. К хозяйским дочерям собрались на вечер подруги. Все обходились с ним, как с другом, как с братом, откровенно, даже нежно. Откровенность дошла до того, что девицы пели перед офицером патриотические песни и переводили их по-французски, и наконец советовали остаться навсегда в Финляндии и сделаться… шведом! Милые, добрые, простодушные существа!