Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

• Название: Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
• Автор: Курт Давид
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0124-8

Книги известного немецкого писателя Курта Давида посвящены жизни Чингисхана, великого воителя и создателя огромной империи. В первой книге Чингисхан показан в годы мужания, когда он только думал о сплочении племен Степи и создавал свою непобедимую армию. Во второй — в годы его победоносных походов.

Романы о страшных потрясениях, кровопролитных войнах, искренней дружбе и подлом предательстве рассчитаны на широкий круг читателей.

---

Потом призвав всех к спокойствию, властитель сказал:

— Если вы желаете, чтобы я был вашим господином, готовы ли вы все, исполнены ли вы все решимости выполнить то, что я прикажу, прийти, когда я позову, скакать, куда я вас пошлю, и убить каждого, на кого я вам укажу?

— Мы готовы, Ха-хан! — воскликнули вожди, нойоны и военачальники, ибо вопрос был обращен к ним одним.

— Да воцарятся порядок и мир!

Он поднял свой золотой кубок над головой, все благородные последовали его примеру, а народ поднял свои чаши, и радость озарила лето, мужчин, женщин и детей. Зазвучала музыка — били в барабаны, дули в трубы и рога, зазвенели сотни и сотни больших и маленьких колокольцев.

Мужчины танцевали перед ханом, а женщины перед Бортой.

Седовласый старый табунщик пробился к трону и попросил хана разрешить ему спеть песню.

— Тихо! — потребовал Темучин, и шум сразу улегся.

Старик запел песню. Он пел хриплым низким голосом песню о своей единственной овечке. Однажды эта овечка, его единственная, убежала от него в густой-прегустой лес, в самую чащобу. И ему пришлось переплыть пять озер и перейти через восемь холмов в поисках овечки. Он нашел ее. Она лежала в кустарнике, в глубине его. Но колючки у кустов были все равно что железные наконечники стрел. Когда он все же протиснулся в кустарник, схватил ее и потянул на себя, одна из колючек вонзилась ему в глаз и погасила свет этого глаза. «Но овечку свою, — завершил песню старый табунщик, — единственную мою овечку я все-таки спас!»

Чингисхан бросил одноглазому золотой пояс. Согбенный, тот поспешил замешаться в толпе. Я долго смотрел ему вслед. Прежде чем скрыться в своей юрте, тот несколько раз оглянулся, словно опасаясь, что его догонят и отнимут подарок.

А празднество опять разгоралось. Барабаны, трубы и рога вперемежку с сотнями и сотнями колокольцев.

Властитель воскликнул: «Ха-ха!»

И все выпили.

Властитель воскликнул: «Кху-кху!»

И все вскинули мечи к небу. Солнце смеялось.

И хан смеялся. И Борта. И сыновья.

Народ танцевал.

«Ха-ха!»

«Кху-кху!»

Иногда Темучин узнавал и отличал кого-нибудь из своих воинов. Тогда он подзывал его к себе:

— Послушай, это не ты отдал мне свою лошадь у Килхо, когда моя подо мной пала?

— Да, мой Ха-хан!

И тут же героя брали в круг и хлопали ему в ладоши.

На третий день празднеств голос хана снова перекрыл общий шум на широкой площади перед его дворцовым шатром:

— Я хочу огласить вам закон, ибо не было до сих пор порядка в степи. Дети не следовали заветам отцов, младшие братья не подчинялись старшим, мужья не доверяли женам, а жены не подчинялись слову мужа, подданные не воздавали подобающих почестей стоящим выше их, а вышестоящие не выполняли своих обязанностей перед подданными, богатые не поддерживали властителей, и никто не довольствовался тем, что имел. В родах начались смуты, люди перестали понимать друг друга, появилось множество недовольных, лжецов и клятвопреступников, воров, подстрекателей и грабителей. Когда Чингисхан возвысился и все пришли под его руку, он решил властвовать, руководствуясь жестким законом, чтобы в степи установились наконец спокойствие и благоденствие!

После этих слов он подозвал к себе юношу, которого мне никогда прежде не приходилось видеть. Властитель обратился к нему так:

— Ты — мудрый Тататунго и, как ты показал мне, умеешь прорезать на дощечке палочкой те слова, что я произнес. С сегодняшнего дня ты всегда будешь подле меня и будешь записывать все, что я скажу, потому что я хочу составить яссу{11}, которая будет для всех, кто придет после меня, непререкаемым законом. Если потомки, которые народятся через пятьсот, тысячу и даже через десять тысяч лет после нас, будут сохранять в неприкосновенности и соблюдать законы и обычаи Чингисхана, Небо всегда будет благосклонно к ним и ниспошлет им свою помощь. Они будут долго жить, наслаждаясь земными радостями. Если же они не станут строго придерживаться яссы, империя сотрясется и рухнет. Они снова станут взывать к Чингисхану, но он к ним не придет.

Праздновали все лето.

Когда оно прошло, Ха-хан собрал вокруг себя своих ночных телохранителей и сказал им:

— Я обращаюсь к вам, мои старые верные стражи. К тем, кто в безлунные и беззвездные ночи охранял мою юрту, чтобы я мог спокойно и мирно смежить веки, к тем, кто возвел меня на трон, к тем ловким, сильным и смелым, кто был готов идти за меня на смерть, едва заслышав легкий шорох вдали, даже если это были не шаги подкрадывающегося врага, а шелест листьев березы. Отныне вас будут называть «Старыми ночными стражами». Сейчас, когда мне предопределено Небом владычествовать над всеми народами, я приказываю вам отобрать из всех тысяч и сотен еще десять тысяч человек для моей личной охраны. Эти воины, которые всегда будут при мне, должны быть высокого роста, сильными и бесстрашными. И вдобавок из родов вождей, нойонов и военачальников. А из этих десяти тысяч отберите тысячу для постоянной охраны моей дворцовой юрты.

Главный шаман Гекчу прошептал что-то хану на ухо. Это было против правил, хотя для многих не осталось незамеченным, что наш святой в последнее время то и дело появляется во дворцовой юрте. Люди в орде уже начали перешептываться: он-де начал оказывать влияние на хана, что ему вовсе не положено.

Только я захотел удалиться, как кто-то громко воскликнул:

— Разве есть такой обычай, чтобы шаман, даже если его зовут Гекчу, давал советы хану, прежде чем выскажутся его приближенные?

Шаман, весь сморщившись, неприязненно спросил:

— А если того желает Небо?

— Все наши обычаи в воле Неба! — ответил ему неизвестный мне человек, которого толпа как бы выдавила из себя и выдвинула вперед, чтобы властитель мог хорошо его слышать.

Однако Ха-хан промолчал.

Тогда Гекчу снова обратился к Чингисхану:

— Пока жив Хазар, твоя власть под угрозой, ибо Небо сказало: «Сначала над народами будет владычествовать Чингис, а потом властителем станет его брат Хазар».

— Что это за речи? — послышалось из толпы.

А властитель по-прежнему хранил молчание. Я хорошо видел его и заметил, как налился кровью шрам на его шее и как он задергался, хотя хан старался с невозмутимым видом смотреть поверх голов стоящих перед ним людей. Посланец Неба ухмыльнулся. Он знал хана не хуже меня и догадывался, наверное, что не хватает всего нескольких слов, чтобы навязать Темучину какое-то решение.

И шаман проговорил:

— Видел ли ты, великий хан, как твой брат Хазар держал за руку твою любимую младшую жену красавицу Хулан и…

— Стража! — взревел Темучин.

Толпа в испуге отступила.

Этот крик низвергся на них как раскаленная лава с горы. А потом люди все-таки подняли головы, любопытствуя узнать, какой приказ отдаст хан.

— Снимите с Хазара шапку и пояс и приведите на допрос связанным!

Посланец Неба прижмурил глаза и с нескрываемым торжеством бросил взгляд на мужчину, усомнившегося в его всесилии.

Когда стражи и телохранители притащили Хазара, к дворцовому шатру на белом верблюде подъехала Мать Тучи и, увидев лежавшего на земле Хазара, разрезала на нем ремни и веревки, выхватила из рук стража его шапку и пояс и вернула сыну. Потом старуха села, поджав под себя ноги, расстегнула халат и обнажила свои ссохшиеся груди. И сказала Оэлон-Эке:

— Видите их? Это те самые груди, из которых вы сосали молоко! Что такого сделал Хазар? Темучин обычно высасывал одну мою грудь, Хазар же — обе и приносил мне облегчение. Вот почему моему мудрому Темучину дарованы силы духовные, а Хазару даровано умение натягивать тетиву и сила богатыря. Сколько раз он своей меткой стрелой разил в боях тех, кто поднимался против тебя, сколько раз его стрела опрокидывала наземь разведчиков врага, пытавшихся скрыться? Сколько племен благодаря ему стоят теперь за твоей спиной? И сейчас, когда враги повержены вами, Хазар тебе больше неугоден? Видеть больше его не можешь, да?

— Мать! — сказал Темучин, желая умерить ее гнев. — Наш шаман…

— Умолкни! Шаман нашептывает! Разве боги приказывали говорить тихо, когда говорят правду?

Гекчу отступил на шаг назад.

Хан уставился на него.

А Мать Тучи не унималась:

— Какие у нас порядки, Темучин, если даже твои родные братья должны дрожать за свою жизнь? Что ты за Ха-хан, если прислушиваешься к наветам шамана? Если он уже сейчас не благоговеет перед тобой и тебя не страшится, что же будет после твоей смерти? Кому будет охота повиноваться твоим сыновьям? Для кого ты создал свою империю: для своих родов или для него?

Властитель приказал толпе отойти подальше от дворцовой юрты. Не хотел, наверное, чтобы мы и дальше были свидетелями этого нелицеприятного разговора. Но телохранители и стражи не слишком-то на нас нажимали: им самим хотелось не упустить ни слова из этой перепалки перед дворцовой юртой.