Наталья Муравьева - Беранже

• Название: Беранже
• Автор: Наталья Муравьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1965

Книга посвящена французскому поэту-сатирику Пьеру Жану Беранже.

---

Именно на такую роль прочили Бонапарта заговорщики-роялисты. Этот генерал, мол, сковырнет республику, а «законные государи» тут как тут — сядут на трон.

Предположения Беранже были ближе к истине, но ему и в голову тогда не приходило, что Бонапарт, если он станет диктатором, окажется вовсе не защитником революции, а ее душителем.

* * *

Пьер Жан бредет по предместьям Парижа, путается в каких-то чужих улицах и переулках, даже не представляя себе, где он находится. Дальше!

Еще дальше! Лишь бы уйти, убежать от позора, не встречаться с теми, кто может схватить его за полу, закричать: «Ага! И ты виноват в моем разорении!»

Катастрофа, которую он предвидел, разразилась в 1798 году. Предприятие отца лопнуло. Касса пуста. Кредиторы подают в суд. Многие из них винят и младшего Беранже, хотя уже почти целый год, как он вдали от руководства делами.

И он и тетушка Мари Виктуар давно предсказывали такой исход. «Богатство твоего отца непрочно», — писала ему из Перонны тетка. Пьеру Жану ничуть не жаль этого богатства, но его угнетает мысль, что пострадала не только их семья, но и много других людей.

Приятели отца предлагали молодому Беранже взять денег в долг, попытаться спасти «дело». Он отказался.

Пусть они твердят о его талантах финансиста, ни за что и никогда он не вернется к денежным делам. Воспоминания о бирже, о сделках, о подсчетах отвратительны ему. Он все стерпит, только бы не кривить душой, не «ловчить», быть в ладу с самим собой.

Как жалеет он теперь, что не обучился типографскому делу! Ведь он мог бы стать хорошим наборщиком, если б захотел по-настоящему, если б занялся как следует изучением языка. А сейчас — к чему он пришел в восемнадцать лет?

Никакой специальности! Никакого образования. Неизвестно, чем и как зарабатывать на жизнь.

Он идет по лабиринту грязных переулков. Торопится, будто хочет нагнать что-то. Голова опущена, пальто забрызгано, ботинки промокли.

Талая вода бежит ручьями. В их гребешках сияет солнце, лужи ослепительно голубые. Весна. А он и не замечал ее!

Пьер Жан поднимает голову, удивленно щурит близорукие глаза, оглядывается вокруг. Оборванные мальчишки пускают в ручей бумажные корабли. На деревянное крыльцо выходит девушка и развешивает во дворе белье.

Весна! И он свободен и еще молод. Неужели это правда, что он навсегда освободился от этой проклятой конторы? И цифры уже больше не будут прыгать перед его глазами, сверлить мозг, заслонять солнце, небо, людей, песни?

«Жить одному и писать стихи, когда тебе вздумается, — да ведь это же настоящее блаженство!»

МАНСАРДА

Неунывающий Беранже де Мерси выпутался и на этот раз. Кое-как поладив с кредиторами, вышел из тюрьмы и на остатки своего «состояния» открыл библиотеку-читальню на улице Сент-Никез. На себя он возложил «общее управление», а сыну поручил практическую работу, определив ему в помощники кузена из Перонны, веселого малого Форже. Помощник предпочитал втихомолку развлекаться в других местах, в то время как Пьер Жан усердно обслуживал читателей.

За работу отец дает ему гроши — хватает только на то, чтоб не умереть с голоду, но он и не претендует на большее, ведь отец сам теперь беден. Пьер Жан снял мансарду на седьмом этаже на бульваре Сен-Мартен. Ни печки, ни мебели. Хромой стол, два шатких стула да старая кровать. Крыша течет, от стен дует. Не беда! Зато никто не мешает ему, он может до позднего вечера сидеть у окна, любоваться на Париж, писать стихи, читать.

Книги! Они окружают Беранже, беседуют с ним, заменяют ему учителей, профессоров. Он хочет наверстать упущенное и наметил себе обширную программу. Ведь чтобы сделаться поэтом — а он твердо решил это для себя, — нужны не только способности и влечение к литературному делу, нужно знать его до тонкости, проникнуть и в свойства языка и в тайны стиля.

Язык и поэтика занимают главное место в его «программе». Он изучает их на живых образцах литературы. Но и учебники грамматики и теоретические труды тоже не обходит стороной. Понять особенности каждого жанра поэзии, в каждом жанре испробовать свои силы и в конце концов выработать собственную практическую поэтику — далеко идущие планы!

В знаменитой книге Буало «Поэтическое искусство» установлены «правила» для каждого жанра. Этими правилами руководствовались в XVII веке, им подчинялись поэты XVIII века.

Но ведь времена меняются, думает Беранже, почему же и теперь, как в век Людовика XIV, поэты уснащают свои оды мифологическими именами и сравнениями, боятся просторечья, избегают «слов-плебеев»? Конечно, Пьер Жан чувствует себя учеником и не осмеливается поднять руку на «скрижали» классицизма, незыблемые для стольких поколений. Но ему не по душе высокопарность и напыщенность. К чему напихивать в стихи жеманные перифразы, надутые олицетворения, мифологический реквизит? Не лучше ли называть вещи своими именами? В спорах, которые иногда завязываются в библиотеке, Пьер Жан отстаивает свои взгляды. Читатели старшего поколения обычно привержены традициям и неодобрительно относятся к «дерзким» выпадам против них.

— Ну вот, если вы, например, хотите сказать в стихах о море, — обращается к Беранже пожилой любитель поэзии. — Как вы поступите в таком случае?

— Так и напишу «море», — отвечает Пьер Жан.

— Как? А Нептун, Борей, Фетида? Неужели вы с легким сердцем поставите крест на всем этом?

— Безусловно!

Старик укоризненно качает головой.

Среди прославленных поэтов прошлого Беранже привлекают те, которые умели сочетать великое с простым, с обыденным и, поднимаясь на Парнас, протягивали руку простому смертному, а не одним «избранным».

Он преклоняется перед великим Корнелем и Расином («Гофолию» Расина он еще в Перонне переписал несколько раз, чтобы понять, как построена эта трагедия), но предпочитает им Мольера. Мольер для него высший образец, «солнце поэзии». Только Лафонтен, по его мнению, в какой-то степени приближается к Мольеру. Лафонтена Беранже почти всего знает наизусть. А из прозаиков прошлых веков он особенно любит Рабле.

Античную литературу Беранже может читать только в переводе, так как не знает древних языков.

Это удручает его, ведь человек, не изучивший латыни и греческого, в глазах высокообразованной публики — ученых, писателей — всегда будет профаном, недорослем. Благо что на французский переведены некоторые шедевры античности. Беранже читает жизнеописания Плутарха, сатиры Ювенала, комедии Аристофана. Плутарх воспевает царей, полководцев, героев; Пьер Жан критически относится ко всем этим великим мужам, да и к самому Плутарху, «этому греку, не осмелившемуся признать ни политическое величие Демосфена, ни гений Аристофана».

Вот Аристофан — это настоящий друг народа. Беранже восхищается его комедиями. Прямо трудно поверить, что они написаны так давно — в V веке до нашей эры! И сейчас они живут и разят ложных мудрецов, надменных олигархов, мерзких «паразитов» новых времен.

А Ювенал! Появись бы такой поэт во Франции времен Директории, он нашел бы здесь не менее подходящий материал для сатиры, чем у себя в древнем Риме. Он сумел бы отхлестать нынешних предателей, распутников и грабителей, оседлавших нацию.

Пьер Жан проводит долгие часы у окошка своей мансарды за сочинением сатирических стихов. И пишет их не столько для овладения жанром, сколько по велению сердца. В «гневных александринах» он клеймит Директорию во главе с Баррасом.

Политическая сатира — один из первых жанров, которому отдал дань Беранже, начиная свой поэтический путь. К сожалению, ранние его опыты в этом жанре не сохранились.

* * *

Он вздрагивает и просыпается. Брр!.. Холодные мутные капли, просачиваясь сквозь щели в крыше, падают ему на лоб, на шею. Дождь! Надо передвинуть кровать, чтоб избегнуть в будущем таких душей. Поневоле вскочишь чуть свет! Пьер Жан быстро одевается, туже подтягивает пояс — ой, как хочется есть! «— и сбегает вниз по бесконечной темной лестнице, распугивая стаи голодных кошек. Из дверей уже доносятся смех, ругань, воркотня — дом просыпается. И предместье проснулось. Оно как будто и не засыпало: опухшие или осунувшиеся от недоедания лица прохожих выглядят как-то не по-утрен-нему хмуро. У дверей лавок очереди. Пронзительно кричат мальчишки-газетчики:

— Последние новости! Заседание Совета пятисот! Положение в Италии!

В Париже выходит более 60 газет — утренних и вечерних. Печатают их так быстро, что речи, произнесенные с трибуны, через два часа уже опубликованы. Но людям надоело читать о войне.

— Вот если б мы услышали о мире, газеты бы расхватали мигом, — говорит один из прохожих. — Войны да голод! Хватит с нас. Мы хотим такого режима, при котором едят. — Эти слова Пьер Жан постоянно слышит в предместьях.

— Директор Баррас небось жрет трюфеля, купается в винах вместе со своими дружками-казнокрадами, а тут трясись над хлебной коркой!