Ольга Елисеева - Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века

• Название: Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века
• Автор: Ольга Елисеева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03686-4

Так уж получилось, что именно по текстам классических произведений нашей литературы мы представляем себе жизнь русского XVIII и XIX веков. Справедливо ли это? Во многом, наверное, да: ведь следы героев художественных произведений, отпечатавшиеся на поверхности прошлого, нередко оказываются глубже, чем у реально живших людей. К тому же у многих вроде бы вымышленных персонажей имелись вполне конкретные исторические прототипы, поделившиеся с ними какими-то чертами своего характера или эпизодами биографии. Но каждый из авторов создавал свою реальность, лишь отталкиваясь от окружающего его мира. За прошедшие же столетия мир этот перевернулся и очень многое из того, что писалось или о чем умалчивалось авторами прошлого, ныне непонятно: смыслы ускользают, и восстановить их чрезвычайно трудно.

Так можно ли вообще рассказать о повседневной жизни людей, которых… никогда не существовало? Автор настоящей книги — известная исследовательница истории Российской империи — утверждает, что да, можно. И по ходу проведенного ею увлекательного расследования перед взором читателя возникает удивительный мир, в котором находится место как для политиков и государственных деятелей различных эпох — от Петра Панина и Екатерины Великой до А. X. Бенкендорфа и императора Николая Первого, так и для героев знакомых всем с детства произведений: фонвизинского «Недоросля» и Бедной Лизы, Чацкого и Софьи, Молчалина и Скалозуба, Дубровского и Троекурова, Татьяны Лариной и персонажей гоголевского «Ревизора».

знак информационной продукции 16+

---

По поводу производства в новые звания множества Скалозубов Ермолов, человек огромного чувства юмора (вот чьи шутки смешны до сих пор), издевался в письме Закревскому: «Истолкуй мне, почтенный Арсений, какой злой дух понуждает вас производить подобных генералов? Не изобрел ли кто системы, доказующей, что генералы суть твари, совсем для войск ненадобные, и что они могут быть болванами для удобнейшей просушки с золотым шитьем мундиров? Это было бы преполезное открытие, которое бы многим простакам доказало, как грубо доселе они ошибались. Сообщи мне о сем для моего успокоения, если то не тайна государственная»[230].

Еще хуже было отношение к Скалозубам за пределами армейской среды. Так сказать, снизу и сбоку напирали «младшие братья» — статские, не служащие, хорошо образованные, но не нашедшие себе дела или себя в деле. Словом, Чацкие. У них Скалозубы перебивали всё, на что те рассчитывали, — и женщин, и должности. Единственным оружием против «болванов для… просушки… мундиров» был смех. Отсюда проистекало беспощадное издевательство над «героями», ставшее заметной чертой культурной жизни тех лет. Чему богатую дань отдал Пушкин;

В сраженьи смелым быть похвально,
Но кто не смел в наш храбрый век —
Все дерзко бьется, лжет нахально,
Герой, будь прежде человек

Это не просто раздраженная филиппика, вызванная личными взаимоотношениями поэта с одним из героев — М. С. Воронцовым, которому Александр Сергеевич вообще отказывал в праве на героизм. Частный случай — лишь маркер общей тенденции. Ощущение, будто живые, думающие люди, как стеной, окружены вчерашними «героями» и теснимы ими по всем фронтам, показательно. Оно порождало ответное желание объявить последних не настоящими, ложными. Не зря у Пушкина: «лжет нахально».

Храбрецы-то вы храбрецы, но если разобраться… В конце 1820-х годов был популярен анекдот о супруге генерал-адъютанта, позднее военного министра А. И. Чернышева. Достойная дама так восхищалась подвигами супруга, с таким жаром рассказывала о них в гостях, что перегибала палку. У нее благоверный чуть не в одиночестве занимал французские города и громил целые армии. Однажды она забыла название населенного пункта, куда Чернышев действительно ворвался во главе отряда. Обратившись к окружающим, госпожа Чернышева воскликнула: «Подскажите! Ну какой же город взял Александр?» Кто-то, слушавший ее вполуха, ответил: «Вавилон!»[231]

«Засели мы в траншею»

Эта история как нельзя лучше иллюстрирует общественное настроение: блиставших орденами военных подозревали в ложном героизме. Поэтому широко известное предположение советского историка М. В. Нечкиной, будто Скалозуб не мог участвовать 3 августа 1813 года в боях, хорошо ложится в анекдотическую традицию тех лет. Суть концепции состояла в том, что 3 августа действовало перемирие, русские войска стояли в Богемии, а офицерство веселилось в Праге на балах, где состоялось свидание Александра I с австрийским императором Францем II. Таким образом, согласно Нечкиной, подвиг Скалозуба с братом состоял только в том, что они просто «засели в траншею»[232].

Мнение, будто имелся в виду не 1813-й, а 1812 год, когда во время отступления русской армии 3 августа действительно происходили горячие бои, вряд ли справедливо, так как Скалозуб сам назвал дату:

В тринадцатом году мы отличились с братом
В тридцатом егерском, а после в сорок пятом
За третье августа, засели мы в траншею;
Ему дан с бантом, мне на шею.

Однако если вспомнить, что именно говорит о своей службе Сергей Сергеевич, то картина приобретет новые детали. Он состоял в егерском полку. Траншеи времен Наполеоновских войн функционально отличались от траншей Первой и Второй мировых. Они представляли собой длинные, прорытые в земле ходы к осажденной крепости, по которым минеры подбирались к стенам, а затем сооружали подкопы и закладывали порох. Минеров прикрывали егеря. Фактически смертники, поскольку со стен в них стреляли почти в упор. Каждые полгода офицеры траншейных команд (те, кто выжил) получали автоматическое повышение в чине или награду. Не зря Скалозуб «счастлив в товарищах своих» — «другие, смотришь, перебиты». В 1813 году он был таким траншей-майором. На время перемирия осада не снималась, а траншеи нужно было охранять. Так что комичным в ситуации с 3 августа было не реальное отсутствие подвига, а тот факт, что бедняга торчал в траншее даже тогда, когда другие офицеры развлекались в Праге.

Проследить боевой путь Скалозуба не слишком трудно. Ведь он назвал подразделения, в которых служил. По сведениям на июнь 1812 года, 30-й егерский полк, где Сергей Сергеевич встретил войну, входил в 3-ю бригаду полковника Я. А. Потемкина 17-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта З. Д. Олсуфьева 2-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта К. Ф. Багговута 1-й Западной армии под командованием генерала от инфантерии М. Б. Барклая де Толли. То есть Скалозуб честно протопал всё отступление и действительно принимал участие в жарких августовских боях 1812 года, а после, естественно, — в Бородинском сражении.

45-й егерский полк, в который Сергей Сергеевич перешел позднее, входил в 3-ю бригаду полковника И. Н. Дурново 22-й пехотной дивизии генерал-майора С. А. Тучкова 1-го корпуса генерала от инфантерии А. Ф. Ланжерона Дунайской армии адмирала П. В. Чичагова[233]. Это значит, что Скалозубу довелось принять участие в провалившейся попытке войск под руководством Чичагова разгромить остатки наполеоновской армии при переправе через Березину.

Что касается осады крепостей, то после удачного Дрезденского маневра в апреле 1813 года, позволившего Кутузову не пустить Наполеона в Саксонию, в тылу у союзников остались крупные гарнизоны врага: в Данциге, Ченстохове, Торне, Модлине, Шпандау и Штеттине. Они притягивали к себе заметную часть армии. 26 января генерал-майор И. Ф. Паскевич (прототип Скалозуба) занял с 7-м пехотным корпусом местечко Закрочим и выставил казачьи посты для наблюдения за Модлином, где под самой крепостью были захвачены 30 пленных.

Чуть позже, 16 февраля, корпус Паскевича блокировал Модлин, гарнизон которого состоял из 4500 польских пехотинцев и трех артиллерийских рот. С этого времени началось рытье траншей к стенам крепости, и егерские команды стали прикрывать работу минеров. 3 марта противник предпринял вылазку из Модлина, но после недолгой перестрелки отступил. Новая вылазка для сбора дров и провианта была совершена 15 апреля и также отбита.

23 мая было заключено перемирие между российскими, прусскими и французскими войсками. По нему осажденные союзниками крепости Данциг, Модлин, Замостье, Штеттин и Кюстрин должны были снабжаться провиантом на время прекращения военных действий. 23 июля (4 августа) корпус генерал-лейтенанта А. А. Клейнмихеля из Резервной армии сменил корпус генерала от инфантерии Д. С. Дохтурова при блокаде Модлина. За день до этого — 3 августа по новому стилю — могла произойти вылазка неприятеля, когда Скалозуб с братом «засели в траншею» и за которую получили ордена Святой Анны. Старший — 2-го класса, «на шею», а младший — 3-го класса, «с бантом».

29 октября гарнизон Модлина капитулировал. 13 декабря крепость заняли русские войска, взявшие 143 орудия, более пяти тысяч ружей и много снарядов[234].

Скалозуб говорит Хлестовой, что служил не в гренадерском полку, а в «Его высочества… Новоземлянском мушкетерском». В детстве меня всегда забавляла мысль о том, что туповатый полковник — на самом деле мушкетер, эдакий Портос: и силы немерено, и умом не боек. Мушкетеры же представлялись воплощением дерзкой отваги. В реальности Скалозуб — та самая черная, неблестящая сила армии, которая если вроется в землю, то будет стоять и ничем ее не сдвинуть. Он просидел в «траншее» с февраля по август, а может, и дольше. Это не героическое взятие бастиона Сен-Жерве, видное для всех осаждавших и вознагражденное уже одним восхищением товарищей. Новоземлянского полка в реальности не существовало, был Новоингерманландский пехотный[235], который, возможно, и имел в виду Грибоедов.

Таким образом, как ни глуп Скалозуб, но в ложные герои он не годится.

В высшей степени интересно его происхождение. Он явно чужой в Москве. Когда Фамусов начинает «считаться» с ним «родством», полковник откровенно не понимает, о чем его спрашивают. А Павел Афанасьевич изо всех сил старается притянуть хоть кого-нибудь из известных фамилий, чтобы потом, когда дочь выйдет за «золотой мешок», было не так стыдно перед коренной московской знатью: «Кем вам доводится Настасья Николавна?» Скалозуб отвечает с простодушной глупостью: «Не знаю-с, виноват; / Мы с нею вместе не служили». Его фамильные корни заменены выслугой, а родство — служебными связями. Для москвичей, которые одни «еще и дорожат дворянством», он пока не свой.