Сергей Белошников - Ловкач и Хиппоза

• Название: Ловкач и Хиппоза
• Автор: Сергей Белошников
• Издательство: АСТ, Олимп
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-014264-1,5-8195-0264-7

…Ему не повезло. И в самом деле, зачем тертому во всех возможных переделках и прошедшему через ВСЕ возможные «горячие точки» бывшему спецназовцу, втянутому в не слишком-то чистый бизнес перегона иномарок, подбирать на дороге странную девчонку по кличке Хиппоза? Только-то и хотел – не скучать в дороге. А теперь? А теперь он – в самом центре паутины криминальных интриг. Интриг, непонятным, немыслимым образом связанных как с его юной попутчицей, так и с его «работой». Интриг, цель которых он должен отследить до конца… если, конечно, хочет выжить.

---

– Ух, как же я рада тебя видеть, Миц-Миц! – завопила она, втаскивая меня в квартиру.

И именно тогда я отчетливо поняла: впереди замаячил реальный шанс на спасение.

Она, не дав сказать ни слова, протащила меня в самый конец изломанного полутемного коридора коммуналки: ее комната была почти рядом с огромной, безалаберно заставленной кухней: в кухне стояло три плиты, сушились на веревках пеленки и теснились кухонные столики всех остальных семи жильцов, с которыми она делила эту некогда роскошную барскую квартиру.

В коридоре мы никого не встретили, только из-за многочисленных разнокалиберных дверей доносились невнятные голоса да детский плач.

Так же деловито она втолкнула меня в свою комнату, и немедленно заставила скинуть не только плащ, но и джинсы, и свитер, и мокрые колготки. Натянула на меня огромную, явно мужскую, мохеровую кофту, заставила залезть с ногами в старое продавленное кресло и укрыла потрепанным, но очень теплым пледом из толстой шотландки. И тут же сунула мне в одну руку фарфоровую кружку с горячим кофе, а во вторую – стопарь этак грамм на сто, полный коньяка.

– Пей, Миц-Миц. Сразу. До дна, – безапелляционным тоном заявила она, нависая надо мной.

Лучше с ней не спорить, это я знала по собственному опыту. И потому безропотно махнула стопку. Отдышавшись и запив коньяк кофе (который оказался еще и с молоком – именно так, как я люблю), я посмотрела на нее.

Она совсем не изменилась. Все такая же стройная, примерно моего роста и комплекции. Из-под темно-каштановой челки, перехваченной тонким кожаным ремешком, внимательно смотрят на меня чуть смеющиеся глаза. Хиппоза немного похожа на молодую Ахматову. Но только посимпатичней будет – у Хиппозы не такой ярко выраженный рубильник, как у покойной Анны Андреевны. И одета Хиппоза была примерно так же, как всегда: драные голубые джинсы "Рэнглер" (при этом – невообразимый клеш), поверх джинсовой же рубашки с закатанными рукавами – какой-то немыслимый вязаный то ли жилет, то ли сюртук без рукавов (явно из "сэконд-хэнд – такие сто лет, как вышли из моды), и целый хомут серебряных цепей, цепочек и побрякушек на шее. И на тонких запястьях – тоже фенечки-мулечки позвякивают.

В общем, Хиппоза, она и есть Хиппоза.

Хиппоза – это ее давнее, школьное прозвище, слегка видоизмененная цитата из романа всеми нами тогдашними одноклассниками и одноклассницами любимого стиляги Васи Аксенова. В миру же Хиппозу зовут Валентина. Валентина Авдюшко. Не Авдюшкина, а Авдюшко, как она любит уточнять при знакомстве. Она девушка старомодного воспитания (как и я, впрочем), и всегда при знакомстве называет свою фамилию.

А Хиппозой она стала в десятом классе, когда буквально у всего нашего класса поехала крыша, у каждого по-своему, – видать время такое было. Кто-то ударился в бизнес, кто-то стал мажором, один запанковал, другой крепко запил. А Валентина, по-моему единственная из всей нашей элитарной школы, что находится в переулке возле Поварской улицы, подалась в хиппи. И не просто подалась, а убежала из дому с компанией старомодных динозавров-хиппарей, каковыми они казались мне тогда, да и кажутся по сей день. Родители нашли ее где-то на юге, со скандалом вернули домой, она снова сбежала, потом еще и еще – так она окончательно стала Хиппозой. А я с шестого класса, как раз с того времени, как наша семейка вернулась из Забугории, получила не без помощи Хиппозы кличку "Миц-Миц". А все потому что я, по приобретенной у тевтонов скверной привычке, всех отечественных кошек (а кошек я просто обожаю) неизменно подзывала не русским "кис-кис", а немецким "миц-миц". Что вызывало почему-то дикий восторг у моих необразованных обалдуев-одноклассников.

Сразу после окончания школы Валентина-Хиппоза вообще послала своих стариков на три буквы и переехала жить в эту самую коммуналку к своей престарелой бабуле, которая ее родителей-артистов на дух не переносила, а во внучке души не чаяла. Даже закрывала глаза на то, что Хиппоза иногда в открытую покуривала в этой комнате дурцу. Хотя, может быть, наивная бабуля и не врубалась до конца в это дело. Потом бабуля окончательно закрыла глаза, а двадцатисемиметровая комната с большим пятиугольным эркером, из которого видны водопады московских крыш, досталась Хиппозе по бабулиному завещанию. Где она с тех пор и жила-поживала беспечально в гордом одиночестве, лишь время от времени с треском выгоняя очередного любовника-нахлебника – характер у Хиппозы тот еще: свирепый, как у меня. А вообще-то Хиппоза девушка во всех отношениях симпатичная, хотя и суровая временами.

Существовала же Хиппоза за счет того, что верные дружки-обожатели толкали на разных вернисажах и художественных толкучках ее картины, которые она пекла с неимоверной быстротой. Особенно, когда была под кайфом. Сама Великая Хиппоза никогда не опускалась до того, чтобы лично менять свой талант на презренный металл на какой-нибудь тусовке, покупателей она и на порог своей комнаты не пускала. Поэтому на Хиппозу работали ее многочисленные приятели. Все они, как правило, были хиппарями и все хоть немного, но в Хиппозу были влюблены. И поэтому отдавали ей все до последнего цента. А она, знай милостиво принимала эти подношения.

Изготовляла Хиппоза свои нетленки в какой-то непонятной, ею самой изобретенной технике: пастелью и маслом с дальнейшей прорисовкой флюоресцентными и люминисцентными красками, а потом еще присобачивала на картины кусочки фольги, клочки меха, ракушки, старые ручные часы, шкурки ящериц (я сама видела!) и прочие невероятные прибамбасы. Но на зрителей и особенно (что важно) на потенциальных покупателей, впечатление эти ее экзерсисы производили просто умопомрачительное. Особенно на иностранцев. Я это утверждаю, потому что в чем, в чем, а в живописи я все-таки прилично разбираюсь. Тем более, что все работы Хиппозы были сделаны, как ни странно, в достаточно реалистичной манере. А ко всему прочему ее полотна были насквозь пропитаны отчаянной эротикой – по этой части Хиппоза всегда была дока.

Плюс к этому, насколько я знала, Хиппоза пользовалась в тусовочно-киношных кругах большой популярностью, выступая время от времени (только после длительных уговоров и если ей давали полную свободу действий) в качестве художника-постановщика на съемках всяких авангардных клипов наших молодых волков-клипмейкеров. Ее комната-мастерская, насколько я успела рассмотреть, по-прежнему была завалена разнообразным хламом и старьем, из которого Хиппоза на съемочной площадке ваяла свои клиповые фантазии. Она даже пару раз работала на съемках у Владика. У покойного Владика. Больше она у него не поработает. Эта мысль мигом вернула меня в сегодняшний день, и мне опять стало так тошно, что, видимо, это тут же отразилось на моей физиономии.

Потому что Хиппоза плюхнулась в кресло напротив и, привычными движениями набивая пустую беломорину смесью травки и табака, сказала:

– У тебя что-то случилось, Миц-Миц. Иначе ты бы не прикатила так поспешно. Давай, давай, выкладывай. Не стесняйся, все свои.

Я внимательно посмотрела на Хиппозу, прикидывая – какое количество безопасной для нее же правды можно вывалить. И то ли коньяк на меня так расслабляюще подействовал, то ли полная безысходность, – не знаю. В общем, я рассказала ей абсолютно все, без утайки. Со всеми подробностями, именами и своими переживаниями. Даже про Ломоносова поведала.

Рассказывала я долго, бессвязно и испуганно. Время от времени меня начинало колотить, и тогда Хиппоза подливала мне в рюмку коньяка. Хиппоза сидела молча, слушала, почти не перебивая. Только иногда задавала вопросы о каких-нибудь не совсем понятных ей деталях и событиях – я ведь перескакивала с пятого на десятое. Она засадила косячок, а второй мы с ней дружно выкурили на пару во время моего бесконечного монолога. После косячка я почти совсем успокоилась и закончила свою печальную повесть уже без истерического надрыва. Не то что начала.

Наконец я замолчала.

– Это все? – спросила Хиппоза.

– Да вроде, – не очень уверенно сказала я. – Может, я чего и забыла… Но так, несущественное.

– Понятно, – кивнула Хиппоза и встала.

Подошла к окну и стала смотреть на мокрые от дождя крыши, утыканные антеннами, как ежики иголками. А я уставилась на ее худую спину и ждала, чем же она мня порадует.

– Насколько я поняла из твоего почти полуторачасового лепета, влипла ты – по самые, что называется, не балуйся, – утвердительно сказала Хиппоза.

– Угу, – буркнула я.

– И ты, видимо, придумала, как вылезти из этой жопы?

– Угу, – опять буркнула я.

– И тебе нужна моя помощь.

– Нужна, – подтвердила я, потихоньку закипая.

– Но это будет немного рискованно, не так ли? – задала она очередной вопрос, по-прежнему не оборачиваясь ко мне.

– Ну, да! А то ты не понимаешь? Что ты мне допрос с пристрастием устраиваешь? – не выдержала я.