. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ)

• Название: Лиловый (I) (СИ)
• Автор: . Ганнибал
• Издательство: СИ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2016

Глубоко темнело, уходя в бездну лилового, ночное небо над Саидом. Рассыпали боги на нем свои слезы, блестящие, яркие, будто бриллианты на платье богатой женщины. На губах была соль уходящей дневной жары, ноги начинали мерзнуть. Он стоял, не замечая подкрадывающегося холода.    Сабаин был невелик, всего пятьдесят с небольшим жилищ да окружающая плато стена. Саид -- огромен. Саид простирал свои могучие барханы на многие, многие фарсанги: десятки, сотни дней караванного пути, ледяные ночи, огненные рассветы. Он стоял на стене поселка и смотрел вперед, чувствуя себя стоящим на краю гигантской чаши. Было почти страшно свалиться туда, покатиться по пологому склону, оказаться на дне. Что там, на дне? Он никогда не покидал свой сабаин.

---

Мархаба подбоченился и крякнул. Он уже догадывался, с чем будет связана весть, принесенная кочевниками. Весть, которая наверняка приведет дедушку Михнафа в состояние ужасного волнения, заставит детей бегать по дому с радостными воплями, изображая войну, а старший сын Леарза только фыркнет и уйдет к себе в мастерскую.

-- Мы обошли уже одиннадцать сабаинов, -- добавил моложавый Джаддин с белым шрамом на щеке. -- Эти люди слишком привыкли к миру и спокойствию. Вы, оседлые, слишком мягкий народ, если случится какая беда -- вы не уцелеете...

Его спутник предупреждающе вскинул ладонь.

-- Прости моего сородича, Мархаба, сын Михнафа, он молод и вспыльчив. Изволите ли вы выслушать нашу весть? Конечно, -- по его смуглому лицу скользнула усмешка, -- правила вежливости не одобряют того, что мы так сразу приступаем к делу, но оно не терпит отлагательств.

-- Разумеется, -- отозвался Мархаба. -- Рассказывайте.

Кочевники подобрались, обменялись темными взглядами. Ульфар поднял глаза на Мархабу.

-- На юге объявились безумцы, -- наконец сказал он.

В зале воцарилась тишина.

-- Они носят серые одежды, -- продолжал Ульфар. -- И молятся темному богу, имя которого называть не принято.

-- Это значит, что темный бог снова поднимается, -- буркнул Джаддин и уставился на сидевших напротив него китабов, готовый защищаться или атаковать -- в зависимости от их ответа.

-- Мы слышали такое мнение, что этот мир приближается к своему концу, -- наконец осторожно произнес один из старейшин, хмурившихся по обе стороны от Мархабы. -- Я молюсь Хубалу, чтобы он не допустил такого.

-- Мы молимся Сирхану о том же, -- отозвался Ульфар. -- Но одними молитвами ничего не сделать. Мы прибыли на север для того, чтобы поднять вас на войну, китабы. Пока атаки одержимых немногочисленны, но это быстро изменится. Мир вообще быстро меняется.

Мархаба вздохнул.

-- Мы обсудим эту новость завтра утром на общем собрании, -- сказал он.

Темные глаза кочевников несли в себе сомнение, сомнение было и на светлых лицах китабов. Ужас был на бледном лице жены Мархабы, когда она услышала от него новости, а в морщинах дедушки Михнафа было "я же вам говорил".

Все было так, как и ожидал Мархаба, приведший двух джейфаров в свой дом. Взволнованная до дрожи Тейфин, его жена, повела кочевников в комнаты для гостей, младшие дети бегали по залу и радостно верещали, играя в войнушку, дедушка Михнаф качал седой головой и еле слышно бормотал молитвы, а Леарза, только закончивший ужинать, фыркнул и ушел к себе, не сказав ни слова.

-- И в такое время в племени Китаб нет ни одного Одаренного, -- произнес дедушка Михнаф. -- Хубал, за что ты гневаешься на нас?

-- Мы не знаем наверняка, -- отрезал Мархаба, устало опускаясь в кресло. -- Быть может, кто-то и обладает Даром, но пока еще не раскрыл его. Китабов много. Судьба любит играть шутки, мы же понимаем это лучше всех, а, отец? Мало ли что, вдруг наш Леарза -- Одаренный, только еще и сам этого не знает.

-- Леарза? -- Михнаф рассмеялся. -- Нет, сын. Я видел сон. Я не могу сказать тебе, о чем он был, но я скажу тебе одно -- Дар ему не откроется...

Мархаба пожал плечами.

Фарсанг первый

Безбрежное янтарное море окружало их.

Во все стороны, куда ни глянь, бесконечные барханы, золотящиеся в лучах заката, и только в этой крошечной точке, которая была ничем в сравнении с целым Саидом, зеленели четыре пальмы, окружавшие небольшой журчавший источник.

Племя издавна выбрало это место и каждый год приходило сюда, сколь бы ни был труден и далек путь. Людям нравится постоянство, особенно в этом изменчивом мире, в котором ничто не живет долго, а барханы меняют свои очертания день за днем.

Назначенный час приближался, и люди бегали вокруг костров, смеясь. Дяде Мансуру никогда не нравилось это, старик жаловался, что мельтешение вызывает у него острое желание схватиться за лук и подстрелить движущуюся добычу; под смех Острона он оседлал своего любимого скакуна и скрылся в пустыне. Острон еще стоял на краю лагеря, глядя ему вслед. Дядя был непревзойденным охотником на львов: наверняка вернется к утру, перекинув через спину жеребца здоровую золотистую тушу.

Про Мансура, сына Рафида, в племени любили говорить, что он и сам похож на льва, только старого и ворчливого. При этом обычно смеялись. Рафид, отец Мансура и Мавала, был богатым кочевником, гонял по барханам пустыни табун коней, его верблюды были всегда тяжело нагружены. Даже ушлые марбуды уважали Рафида из Нари, никогда не обсчитывали его, если доводилось торговаться. Рафид умер в пустыне, когда пытался найти отбившегося от табуна жеребенка, -- просто не вернулся, а тело искать в пустыне -- все равно что за миражами гоняться. Мансур и Мавал разделили наследство поровну, погоревали положенное время. Мавал женился на первой красавице племени, только вот характер у нее оказался тот еще, и когда их первенцу Острону было не больше пяти, наследство деда уменьшилось втрое.

Острону было тогда шесть. Смутные воспоминания о том, что было раньше, иногда снились ему во сне, но тот день он помнил хорошо и ясно. Утром мать сильно нервничала, постоянно гоняла маленького сына прочь, то велела ему сидеть в шатре и носа не казать, то отправляла к отцу, но отец был занят и возвращал его назад окриком. Острон как раз высунулся из шатра в очередной раз, -- ему очень хотелось посидеть на коленках у мамы, хотя бы недолго, -- и видел, как молодой кочевник, имени которого мальчик не знал, подъехал к шатру на бодром жеребце, ведя второго в поводу. Мать вскочила на коня, и они ускакали. Острон выбежал из шатра, раскрыв рот, он не знал, что ему делать, бежать ли следом, -- но разве шестилетний мальчишка угонится за быстроногим жеребцом? -- звать ли отца...

Он заплакал, глядя, как они тают в зыбком тумане, и громко закричал:

-- Мама!

Что было дальше, Острон узнал только много лет спустя, когда вырос. В тот день его, все еще плачущего, отдали в руки каким-то бабкам, не пускали из шатра, а наутро за ним пришел дядя Мансур. С тех пор ни отца, ни матери Острон не видел. Дядя рассказал ему, когда ему исполнилось двадцать, что мать его была влюблена в нищего молодого кочевника и сбежала с ним, бросив отца. Мавал всегда был горяч, злопамятен, и если кто-то смел оскорбить его, он преследовал обидчика до конца, будто настоящая гончая. Мавал преследовал свою жену и ее любовника восемь дней. Он убил их, потеряв голову от ненависти. А когда понял, что натворил, темный бог предъявил свои права на его душу.

Мавал в племя больше не вернулся. Мансур нагнал его, попытался остановить, но привести в чувство уже не смог.

Дядя Мансур не женился никогда, вел уединенную, тихую жизнь, часто отлучался в пустыню на охоту, оставляя племянника сердобольным бабкам. Острон привык. Когда он подрос, дядя стал брать его с собой.

Теперь, конечно, прошлое давно уже кануло в пески, не оставив видимых следов. От наследства богатого деда не осталось и намека, у дяди было два коня, четыре верблюда да небольшая юрта. Острон ухаживал за лошадьми, за оружием, собирал и разбирал юрту, когда племя вставало лагерем, и мечтал однажды когда-нибудь стать самостоятельным. Нет, с дядей было не плохо, но ему часто бывало скучно. Он мечтал, что когда-нибудь, когда у него будет свой собственный конь, он отправится в путь один. Быть может, станет известным воином, обретет славу... быть может, даже окажется Одаренным?.. Это были его самые сокровенные мысли. Бабки часто рассказывали старые истории об Одаренных, еще когда Острон был совсем мальчишкой. Времена наступают темные, говорили они. Одаренных в племенах шести богов все меньше и меньше, поговаривают, будто в племени Китаб на севере и вовсе не осталось ни одного. Это значит, скоро миру, каким они его знали, наступит конец. Темный бог погрузит его в вечный мрак. Люди сойдут с ума и превратятся в жалких животных, на которых будут охотиться куда более опасные звери, прихвостни зла.

Он в последний раз окинул взглядом темнеющую пустыню, поглотившую дядю, улыбнулся и пошел назад. Дядя нелюдим и терпеть не может больших сборищ веселых людей, это, возможно, только подчеркивает его собственное одиночество, -- Острон теперь догадывался уже, почему дядя никогда не женился, после истории своих родителей, -- но племянник вовсе не таков. Острону нравились люди. Не все из них, конечно, были приветливы с ним, да и не все обладали добрым нравом, но кто совершенен? Острон любил и этот праздник, ежегодно справлявшийся в честь бога огня Мубаррада, покровителя племени. На празднике можно было забыть о различиях между людьми, о том, кто богат, а кто беден, у кого одна лишь юрта, а у кого огромный шатер, чьи предки обладали Даром, а чьи -- нет...

-- Мы ведем свой род от знаменитого Одаренного, -- сказал ему однажды дядя Мансур, когда они коротали очередную холодную ночь у походного костра, -- ты и сам наверняка не раз слышал его имя. Эль Масуди его звали.