Семен Экштут - Юрий Трифонов: Великая сила недосказанного

• Название: Юрий Трифонов: Великая сила недосказанного
• Автор: Семен Экштут
• Издательство: «Молодая гвардия
• Жанр: Филология
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03747-2

Юрий Трифонов (1925–1981), популярнейший писатель эпохи позднего социализма, родоначальник городской/московской прозы как литературного направления, до сих пор остаётся «недочитанным», полагает автор книги. «Я пишу о смерти („Обмен“) — мне говорят, что я пишу о быте; пишу о любви („Долгое прощание“) — говорят, что тоже о быте; пишу о распаде семьи („Предварительные итоги“) — опять слышу про быт; пишу о борьбе человека со смертельным горем („Другая жизнь“) — вновь говорят про быт», — сетовал Трифонов. Вместе с тем и в самой его судьбе, и в произведениях отразились как провалы, так и вершины великого советского эксперимента по справедливому переустройству жизни. Сын репрессированных родителей — и, несмотря на это, выпускник престижного Литературного института, уже за дипломную повесть «Студенты» получивший Сталинскую премию; связанный по первому браку с «подругой» Берии, — и позже, минуя «железный занавес», объехавший полмира как спортивный журналист; преуспевающий литератор — и не дождавшийся издания отдельной книгой своего главного произведения «Дом на набережной»… Семён Экштут, историк, доктор философских наук, попытался взглянуть на писателя в контексте «большого исторического времени» и обнаружил масштабно мыслящего философа, предсказавшего в творчестве причины, по которым великий эксперимент не удался. Многие суждения С. Экштута, как всегда, неожиданны, полемичны, провокативны — с установкой на споры, — но этим и интересны, а может быть, и полезны, о чём судить, конечно, читателю.

знак информационной продукции 16+

---

В 1921 году Паша Летунов на вопрос следователя, допускает ли он возможность участия Мигулина в контрреволюционном восстании, ответил искренне: «Допускаю». Это мучило его всю оставшуюся жизнь. Долгие годы Павел Евграфович самоотверженно боролся за реабилитацию Мигулина, изучал архивные документы и опрашивал свидетелей, преодолевая сопротивление тех, кто не желал возвращать герою честное имя. Его изыскания никому не были нужны и никого не интересовали — ни уцелевших ветеранов Гражданской войны, ни детей старика. Ветераны не желали ворошить далёкое прошлое и пересматривать давний приговор. У детей старика была другая жизнь, никак не связанная, как им казалось, со временем давно прошедшей юности их отца, и история Гражданской войны не входила в круг их интересов. Точно такая же ситуация сложилась и в семье Аси Игумновой, превратившейся в сгорбленную старушку. Её единственный сын, отцом которого был Мигулин, умер, а невестку и внука не интересовало прошлое Аси.

Трифонов очень точно запечатлел парадоксальную ситуацию, сложившуюся в советском обществе. Образованные люди, постоянно ведущие споры о смысле и назначении истории, готовые до хрипоты пререкаться об Иване Грозном, его опричниках и расширении границ Московского государства, сравнивая времена опричнины в России с тем, что происходило в это время в Европе, и неявно проводящие аналогию между бесчинствами опричников и сталинскими репрессиями, — эти люди абсолютно не интересуются тем временем, которое опалило Летунова, и не замечают, что оно продолжает тлеть в виде непогасших головешек. Ведь Павел Евграфович был участником грандиозных исторических событий, определивших судьбу страны! Но их не интересует подлинная история. Они не способны постигнуть суть вещей и скользят по поверхности явлений. Они существуют внутри некоего мифа и не собираются выходить за его пределы. Слабые попытки старика рассказать о Мигулине наталкиваются на стену равнодушия. Павел Евграфович как очень чуткий и деликатный человек мгновенно ощущает эту реакцию своих детей и их друзей — и обрывает свой рассказ на полуслове. Почитающие себя интеллигентными людьми дети старика упускают уникальную возможность услышать рассказ живого свидетеля трагедии страны.

При этом Юрий Валентинович Трифонов не спешит никого осуждать. Руська, сын старика, человек достойный. Он воевал во время Великой Отечественной, а в мирное время уже немолодым пятидесятилетним человеком добровольно отправился на тушение пожаров в подмосковных лесах, едва не погиб и попал в больницу. Его жизнь нельзя назвать счастливой. Он работает главным инженером на каком-то заводике. Отношения с сослуживцами не заладились, Руслан Павлович и в зрелом возрасте оставшийся всё тем же Руськой, конфликтует с коллегами и намеревается сменить работу. По сути этот конфликтный и прямолинейный человек сбегает от надоевших сослуживцев на тушение пожара. Не сложилась и его семейная жизнь. Руслан второй раз женат, но его брак находится на грани распада: в его жизни появилась новая женщина, которая и ухаживает за ним в больнице. Ни жену, ни сестру он не хочет видеть и даже запретил приезжать им в больницу. Он много пьёт и, когда выпьет, теряет контроль над собой.

«Царь Иван разорвал Россию надвое и развратил всех: одних сделал палачами, других жертвами… Ах, да что говорить! Когда напал Девлет-Гирей и надо было… надо было… Тут Руслан вдруг поник, опустился на стул и слабым, задушенным голосом закончил: — Опричники, сволочи, и воевать-то не умели… Откуда им?.. И сам сбежал, царь называется… Отдал нас на поругание, спалили Москву поганые… — Ещё что-то бубнил невнятное, вытирая ладонью щёки, бороду. Ну, конечно, слёзы. Когда выпивал, становился безобразно слезлив»[329]. Эта живописная сцена стоит иного романа и не требует комментариев: в ней заключена квинтэссенция тех многочисленных споров, которые велись шестидесятниками.

Конкурент Руслана Летунова за обретение сторожки Олег Кандауров далёк от подобного рода размышлений. Он не задумывается о смысле истории, а успешно решает свои проблемы, действуя настойчиво и до упора. Он не заморачивается, как бы мы сейчас сказали, никаким абстрактным философствованием. Во всём доходить до упора — такова суть его практической жизненной философии. И она не подводит Олега Васильевича. Он самый успешный из всех героев трифоновской прозы. В конце 1970-х олицетворением успешности стал не высокооплачиваемый учёный, кандидат или доктор наук, а человек, работа которого предполагала длительные, продолжавшиеся несколько лет заграничные командировки. В условиях товарного дефицита, усиливавшегося с каждым годом, даже высокая зарплата не была гарантией высокого жизненного уровня. Вспомним, что доктор наук и директор института Глебов был вынужден, как простой смертный, чтобы купить нужный ему стол, разыскивать какого-то Ефима из мебельного магазина и в нечеловеческую жару ехать в этот магазин на другой конец города. Сейчас уже нужно подробно объяснять, почему для любого советского человека заграничная командировка была столь вожделенна. Во-первых, такая поездка позволяла выбраться за пределы железного занавеса, что само по себе уже резко выделяло человека в глазах окружающих. Во-вторых, работая за границей и экономя на всём, можно было скопить валюту и приобрести товары, о которых в Советском Союзе можно было только мечтать. Недавно опубликованные дневники Леонида Ильича Брежнева донесли до нас выразительную деталь: Генеральный секретарь ЦК КПСС просит посла в ГДР Петра Андреевича Абрасимова о личной услуге — привезти ему хороший немецкий фен[330]. Комментарии излишни. В-третьих, в Москве, Ленинграде, столицах союзных республик и некоторых крупных портовых и курортных городах Советского Союза существовали закрытые для обычных граждан магазины «Берёзка». В этих магазинах иностранцы — за валюту, а работающие за рубежом советские граждане — за сертификаты, а позднее чеки Внешторгбанка и Внешпосылторга могли приобрести дефицитные товары, отсутствовавшие в обычных магазинах, — от чёрной и красной икры до автомашины «Волга» в экспортном исполнении.

Киноактриса Марина Влади, имевшая французское подданство, вспоминает о своей жизни с Владимиром Высоцким в Москве, и этот абзац из её воспоминаний стоит иной монографии по истории повседневной жизни советского человека. «Я устраиваю нашу комнату наилучшим образом, чтобы здесь можно было жить и работать. В свободные дни я готовлю, навожу лоск, учусь бегать по магазинам, стоять на холоде в очередях за продуктами. Я хожу на рынок, где втридорога продают фрукты, овощи, мясо. Ещё, конечно, я могу покупать на валюту в „Берёзке“. Здесь можно найти всё, чего нет в магазинах: американские сигареты, растворимый кофе, туалетную бумагу и даже яйца, картошку, салат, которых иногда нет неделями. У тебя много приятелей среди директоров продуктовых магазинов. Чтобы порадовать тебя, они оставляют нам дефицитные вещи: парное мясо, копчёную рыбу, свежие фрукты. Ты приносишь все эти сокровища домой, для меня»[331].

Внимательные читатели «Старика» без дополнительных комментариев прекрасно понимали, что синяя «Волга», на которой разъезжает Кандауров, куплена им в «Берёзке», а двухкомнатная квартира его приятеля Игоря, в которой происходят интимные свидания Кандаурова и его любовницы Светланы, оснащена импортными вещами, двумя японскими вентиляторами и немецкой сантехникой, приобрести которые мог только человек, постоянно работающий за границей. «У Игоря была царская ванная, всё замечательно оборудовано, со всякими новейшими приспособлениями, которые он вывез из ФРГ. Был даже телефон в особой маленькой нише, вделанной в стену: если станет дурно, успеете дотянуться до телефона и вызвать „03“»[332]. О подобном великолепии в своей кооперативной квартире вполне успешный и состоявшийся Глебов из «Дома на набережной» не мог даже мечтать. А не очень успешный интеллигентный читатель и почитатель Трифонова из числа инженеров, мэнээсов или эсэнэсов воспринимал этот абзац как повествование о Зазеркалье или обратной стороне Луны — для него всё это было какой-то фантастикой. Но этот интеллигентный читатель был прекрасно осведомлён о том, что продолжительная заграничная командировка, вне зависимости от занимаемой должности и страны пребывания, выводит человека на качественно иной уровень материального потребления, принципиально недостижимый для тех, кто профессионально состоялся и хорошо зарабатывал, но никогда не бывал за границей. Не лётчик, не полярник, не офицер, не остепенённый научный сотрудник, не вузовский профессор и даже не член творческого союза, нет, не они были в 1970-е годы олицетворением безусловного жизненного успеха. Воплощением успеха стал загранработник. Не только примитивными обывателями и озабоченными лишь повышением своего материального благосостояния мещанами, но и образованной частью общества продолжительные заграничные командировки воспринимались как необходимое и достаточное условие жизненного успеха. Это было аксиомой, которую никто не рискнул бы подвергнуть сомнению, справедливо опасаясь, что его обвинят либо в лицемерии, либо в зависти.