Игорь Всеволжский - Ночные туманы

• Название: Ночные туманы
• Автор: Игорь Всеволжский
• Жанр: История

---

- То-то. Соловья баснями, говорят, кормить не положено. Пойдемте-ка поедим.

Они поели тут же на рынке, в "обжорке", тонких, как лепестки, чебуреков.

- Флот по-прежнему любите? - спросил командующий.

- Я думаю, это осталась единственная моя привязанность и любовь, устало ответил Дмитрий Михайлович.

- А Советскую власть признаете?

- Я же здесь, а не за морем.

- Вижу. Назначаю вас командиром тральщика. Нынче отдам приказ, тральщик примете в мастерских. Не удивляйтесь, он сильно смахивает на колесный буксир.

Других пока нет, а мины вылавливать надо. Вы минер опытный. Придет время, разживемся чем и получше.

Так Стонов стал командиром "Чонгара". Команду было набрать нелегко и, кроме настоящего моряка Прокофия Ипатыча Юрко, тоже истосковавшегося за эти голодные годы по службе, остальные были набраны с бору да сосенки. Нас троих Юрко стал ревностно жучить, гонять на заштопанной шлюпке по бухте, знакомить с тральным хозяйством, с машиной, с морской терминологией, которую он знал в совершенстве. Хлебнули мы лиха и на погрузке угля, на собственных спинах почувствовав, что за штука - погрузка.

Мы "оморячивались" со сказочной быстротой, и я до сих пор вспоминаю Прокофия Ипатыча.

На тральщике было еще трое таких же, как мы, неразлучных друзей. Всех троих звали Жорами, и они, смеясь, называли себя "Три-Жоры-Три", словно в цирке артисты. Фамилии у них были разные: Жора Капитанаки, Жора Белоцерковский и Жора Ахметов. Они считали себя забубёнными моряками, нас называли салагой и сусликами, рассказывали лихие истории о дальних плаваниях и разухабистые анекдоты о победах над женским полом.

Мы получили побывавшие в употреблении брюки и форменки, фланелевки и тельняшки, а у трех Жор все было с иголочки, новенькое, брюки с широчайшими клиньями. С особым удовольствием они, задрав на животе тельняшки, демонстрировали умопомрачительную татуировку.

- Тьфу! - сплюнул, посмотрев, Прокофий Ипатыч. - Закройсь!

Жоры смачно захохотали.

- Боцман, и тот не выдержал! Лихо!

Кроме них было еще два члена команды, не очень молодые и очень серьезные: рулевой Кныш и механик Кублицкий. Эти с нескрываемым презрением смотрели на Жор, снисходительно терпели нас и уважали Стонова и Юрко.

Я никогда не забуду, как мы в первый раз вышли в море. Машина, хрипя и отплевываясь, вдруг застучала, отдали швартовы, и наш "Чонгар" медленно отвалил от причала, послушный командам с мостика. Берега скользили от носа к корме, удивительно густой, едкий дым вырывался из толстой трубы и тянулся за кормой черной кишкой, а пепел сыпался в глаза и на плечи. Но все же приятно было идти в море на своем корабле, а не на каком-то паршивом санитарном транспорте, где ты моешь вонючие палубы и выносишь горшки. Мне подумалось, что мы - Сева, Васо и я, - возможно, первые комсомольцы, попавшие на плавающий военный корабль (первый призыв комсомола на флот во всероссийском масштабе был позже, через год полтора, после комсомольского съезда), и сердце наполнилось гордостью. Сердитый окрик Прокофия Ипатыча привел меня в чувство:

- Ты что, Тучков? Замечтался? А работать кто будет? Медведь?

Выход в море был пробным и непродолжительным:

испытывали машины.

Прокофий Ипатыч с механиком ушли к своим семьям, Жоры, как всегда, смылись на берег, а рулевой спал на ветоши, сваленной в углу кубрика. Вдруг вошел командир. Сева вскочил и скомандовал:

- Смирно!

- Вольно, - сказал командир. - Хочу поближе познакомиться с вами. Не возражаете? Вы для меня люди новые, я к вам пришел, как говорится, из старого мира, и представления у меня кое о чем допотопные. Не возражаете, я посижу?

Он присел рядом с нами. Теперь у него был не такой истощенный вид, как в первые дни, когда мы пришли на "Чонгар". Паек был неважный, но, видно, командир так тяжело голодал, что и на этом скудном пайке откормился. Лицо у него было мужественное. Я думаю, надо было набраться немало мужества, чтобы испортить торпедные аппараты, за которые ты целиком отвечаешь, ведь за это прямой путь в контрразведку, а в контрразведке не шутили!

Командир наш и смерти не побоялся. И все потому, что не хотел никуда уходить от родных берегов.

- В мое время, - сказал он, - матросы редко шли с охотой служить. Потом привыкали, служили исправно, но многие тосковали по берегу. А вот вы, например, - похлопал он по плечу Севу, - пришли по собственной воле. По горячей любви своей к морю, насколько я понимаю?

- Да, - сказал Сева.

- Вы что, родились у моря?

- Нет.

- Станюковича начитались?

- Прочел. Да и дядька рассказывал.

- Он моряк?

- На "Императрице Марии" взорвался.

- А-а... - протянул командир. - И вы что же, Гущин, собираетесь флоту служить, как у нас говорят, до самого гроба?

- Мечтаю!

- Мечтаю... Это хорошо вы сказали. Вы знаете, командующий убежден, что мы будем поднимать корабли со дна моря и у нас будет флот. Черноморский, достойный им давно заслуженной славы. И на флоте будут командовать красные офицеры. Может быть, вам суждено ими стать. Но для этого надо учиться. Какое у вас образование?

Мы признались, что нас вышибли из училища.

- Меня тоже когда-то чуть было не вышибли из морского корпуса, едва уцелел, - улыбнулся командир. - Но потом все же кончил с отличием. А хотите вы учиться всерьез, чтобы вернуться на флот командирами?

- Командирами?

Мы об этом, признаться, не думали. Стонов заронил в мое сердце искру, она ярко вспыхнула. Встать на мостик!

Служить на прекрасных голубых кораблях, горделиво выходящих на морские просторы!

И я вдруг отчетливо осознал, что командир одинок.

Он пришел к нам, чтобы найти в нас поддержку. В тот вечер мы, ничего не тая, рассказали ему о своей жизни.

Время текло незаметно. Командиру некуда было спешить, и он подробно рассказывал нам, как плавал на паруснике, на эсминце, как чуть не умер от горя, когда видел гибель своего корабля...

- И вы знаете, на что я надеюсь? - сказал он с просветлевшим лицом. На то, что увижу эсминец свой на плаву.

С палубы донеслась похабная ругань. Это вернулись клешники.

Командир взглянул на часы, прихлопнул тяжелую золотую крышку, поморщился. Пожелал нам спокойной ночи и поднялся по трапу. Мы видели его длинные ноги в начищенных до блеска очень старых ботинках, в аккуратно отутюженных, но поблескивающих от долгого употребления брюках.

Перед первым выходом на траление командир собрал нас и стал рассказывать о специфике нашей профессии:

- По тихому гладкому морю скользит корабль. Но видно вокруг никакой опасности, но смерть стережет под водой. Корабль встречает на пути невидимую плавучую мину. Толчок приводит в действие взрыватель. Все с грохотом летит вверх в огненном смерче: люди, обломки мачт, клочья железа и стали. Море успокаивается, и вокруг все так же тихо, как пять минут назад. От мины взлетают корабли водоизмещением в пять и в тридцать тысяч тонн.

- Что же такое морская мина? - говорил Стонов. - Это шар, начиненный взрывчатым веществом. Шар притянут ко дну тяжелым якорем. Его держит веревка, называющаяся минрепом. Мина качается как бы на стебле.

В минном поле мины рассажены в шахматном порядке. Поле смерти простирается на много десятков, а иногда и на сотни миль.

Прикосновение к мине грозит смертью;

Тральщики идут специальным строем, попарно, уступами. Между двумя кораблями протянут длинный трос - трал. Все, что встречает трал на пути, он выбрасывает на воду. Веревка зацепляет за мину и выдергивает ее с корнем. Она выскакивает на поверхность, как воздушный шар.

За первыми тральщиками идет корабль-вехостав. Он ставит вехи. Они указывают: море распахано, здесь могут безопасно ходить корабли.

За вехоставом идет корабль-подрывник. Он уничтожает мины, пляшущие на волнах...

Мы выходили вместе с другими, такими же, как и наш, колесными тральщиками, и с колес стекала вода; небо над бухтами заволакивало густыми дымными тучами, и, наверное, за десять миль в море было видно, что шествует наша армада. Море было пустынно до самого горизонта. Кому охота было подрываться на набросанных интервентами минах!

Наши бравые, татуированные от пяток до шеи ТриЖоры-Три оказались в море никудышными моряками.

При малейшем волнении они начинали травить. Прокофий Ипатыч сердито приказывал им прибрать за собой.

Во время тральных работ они путались под ногами, галдели, - словом, устраивали невообразимый кабак. Они появились на "Чонгаре" до нас, я не знал, откуда они взялись, но подозревал, что военными моряками они никогда не были.

А мы и наш командир никогда не думали о подстерегающей нас опасности. Лицо командира никогда не выражало тревоги. Даже в самые опасные моменты он был спокоен.

Корабли медленно тащили трал. Все чаще раздавалось: "Крак! Крак!"

Черный орех танцевал на волнах. Иногда его расстреливали из пушки.

Всплывала вверх брюхом оглушенная рыба. Мы ее собирали, и она нам была хорошим подспорьем в то голодное время.