Петр Валуев - У покрова в Лёвшине

• Название: У покрова в Лёвшине
• Автор: Петр Валуев
• Жанр: Литература 19 века

«– Опять за книгой, – сказала сердито Варвара Матвеевна, войдя в комнату, где Вера сидела у окна за пяльцами, но не вышивала, а держала в руках книгу и ее перелистывала. – Урывками мало подвинется работа, и ковер к сроку не поспеет.

– Я недавно перестала вышивать, тетушка, – сказала молодая девушка, покраснев и встав со стула, на котором сидела. – Я целое утро работала и только хотела дать глазам поотдохнуть…»

---

– Не спорю, не был.

– А что касается отдаленности, то разве вам так близко было ездить и в Сокольники? И до Покровки нелегко добраться; а там еще нужно было проехаться по Басманной, потом по скучной Красносельской улице, прежде чем попасть на шоссе. По-моему, конца не было тому пути.

– Не спорю, путь длинен; в Москве во все концы далеко; но все-таки путь туда короче, чем сюда. Взгляните только на план.

– Спасибо за ваши планы – я в них ничего не понимаю. Да и верны ли они? Ведь их не снимают вновь, а только переписывают со старых, переделывая то одно, то другое как придется. В натуре все давно переменилось, и я уверена, что во всех планах ошибок тьма.

Алексей Петрович встал и, не продолжая разговора, сошел с полубалкона или полукрыльца, на котором он сидел с Варварой Матвеевной, в принадлежащий к даче садик. У невысокого, в так называемом русском стиле, выведенного вдоль улицы сквозного забора, стояли Вера, студент Невзоров и сестра Невзорова Софья Ивановна Турова, жена одного из командиров расположенных в Москве полков. Г-жа Турова проводила лето в Кускове. Она познакомилась со Снегиным у Чугуниных и заехала случайно с братом в предвечернее время, на возвратном пути из лагеря под Михайловским. Благодаря хорошей погоде проезжих и прохожих в тот день было довольно много. В ту минуту, когда Алексей Петрович спустился в сад, по улице проехала коляска, в которой сидели два господина из статских, один в форменной фуражке, другой в круглой шляпе. Оба внимательно посмотрели на дам и на молодого человека, стоявших у забора, и, по-видимому, сами обращали на себя внимание прохожих, потому что некоторые из них останавливались и что-то долго смотрели вслед коляске.

– Кто из них главный? – спросила Вера.

– Тот, который в фуражке, небольшой ростом, – отвечал Невзоров. – Мне говорил о них отец; он их видел у генерал-губернатора.

– Мне кажется, что я угадала, что они подумали о нас, – сказала, смеясь, Софья Ивановна.

– Что вы очень любопытны насчет приезжих из Петербурга? – сказал Невзоров. – То есть ты, а не Вера Алексеевна, – потому что она только взглянула на них, а не провожала так упорно глазами, как ты.

– А я думаю, что ты ошибаешься, – отвечала Софья Ивановна. – Мне показалось, что они прежде всего о себе подумали, а потом, конечно, и о нас, с благодушным сожалением. Я прочитала на их лицах следующее: хорошо, что мы здесь только проездом, а не живем в этой трущобе, как вот, например, они, то есть мы.

– Вы не расположены к петербургским приезжим, Софья Ивановна, – сказала Вера. – Я уже раза два имела случай это заметить.

– О нет, – отвечала с радушной улыбкой г-жа Турова. – Я более или менее ко всем расположена; но петербургские гости вообще не расположены к нам. Они большей частью как-то свысока к нам относятся. Мне все кажется, что они говорят с нами с подножки своей кареты или коляски, не спускаясь на землю, на которой мы стоим. Я вовсе не сетую на них, но только вижу и подмечаю.

– Кто проехал в той коляске? – спросил подошедший Алексей Петрович. – Мне показалось, что вы за ней наблюдали.

– То были важные лица из Петербурга, – отвечал Невзоров. – Они посетили институт и теперь, по-видимому, ехали обратно в город.

– Слышал об этом. Их приезд, кажется, в связи с недавним здесь происшествием.

– Какое происшествие? – спросила Софья Ивановна.

– Не знаю в точности подробностей; но помню, что недели две тому назад я случайно был свидетелем начала дела. Кончилось оно, то есть на первых порах кончилось, как уже не раз, к сожалению, бывало, обыском и арестами. Вы, конечно, об этом также слышали, Константин Иванович?

– Да, слышал, – нерешительно отвечал Невзоров.

– Софья Ивановна, не пора ли нам вернуться к нашему балкону? – сказала Вера. – Тетушка там одна осталась.

– Пойдемте, – отвечала г-жа Турова. – Мне, впрочем, скоро и пора будет с вами проститься.

Снегин и Невзоров остались одни у забора.

– Странное дело, – сказал Алексей Петрович. – Здесь все что-то не ладится. На время стихнет. Думаешь, что и впрямь затихло. Не тут-то было. Вдруг опять какая-нибудь новая вспышка. Неужели и у вас, в университете, то же самое?

– Не совсем так, хотя и у нас многое неладно, – отвечал Невзоров. – Впрочем, теперь, в вакантное время, никаких вспышек у нас быть не может.

– Мне говорил Чугунин, что его сын иногда не ходит на курсы из опасения быть вовлеченным в какую-нибудь историю или иметь неприятности с товарищами.

– Это и со мной бывает. Мы на одном курсе.

В это время у боковой калитки остановились дрожки. С них сошел человек высокого роста, еще молодых лет, который на минуту остановился, увидя собеседников, но потом отворил калитку и, войдя в садик, прямо к ним направился. Невзорову показалось, что он его где-то уже видел.

– Кто это? – спросил он Снегина.

– Глаголев, – отвечал Алексей Петрович, – сын протоиерея Глаголева; он служит в судебном ведомстве.

– Глаголев? – повторил Невзоров. – Это Глаголев?

Приезжий торопливо подошел к Снегину, поздоровался с ним, потом подал руку Невзорову и скороговоркой шепнув ему: «Прошу забыть о Барсове», снова обратился к Алексею Петровичу, осведомился о Варваре Матвеевне и Вере Алексеевне и спросил, можно ли их видеть.

– Они на балконе, – отвечал Снегин, – пойдемте к ним.

Невзоров остался один.

«Глаголев! – повторил он про себя. – В синих очках он Барсов. Без очков он Глаголев. Какое счастье, что меня выпустили!..»

Молодой человек прислонился к забору и долго стоял неподвижно, в раздумье припоминая все, что происходило в ночь обыска и на следующий день, при свидании с генералом.

– Константин! – сказала подошедшая к нему, но им сначала незамеченная Софья Ивановна, – о чем задумался ты? Нам пора ехать.

Алексей Петрович и Вера проводили г-жу Турову и ее брата до ожидавшей их коляски, потом возвратились на балкон, где между тем происходил оживленный разговор между Варварой Матвеевной и Глаголевым; но разговор прекратился, когда Снегин и Вера подошли к балкону.

– Нас прервали, – сказал Снегин, садясь и обращаясь к Глаголеву, – и вы чего-то недосказали о результатах бывшего здесь обыска.

– Мне нечего было досказывать, – небрежно отвечал Глаголев. – Все эти полицейские проделки всегда безрезультатны и только портят дело и дразнят и ожесточают молодежь. Кое-что захватят, но захватят пустое, внимания не заслуживающее; кое-кого арестуют, но потом выпустят, потому что, в сущности, не было повода арестовать. А между тем арест все-таки состоялся, и чтобы не признаться в ошибке, иногда кого-нибудь вышлют или сошлют. Таким образом, кроме все большего и большего раздражения, ничего не выходит.

– Нельзя, однако же, Борис Поликарпович, не принимать никаких мер против беспорядков в заведениях и против таких беспорядочных попыток и замыслов, которые из заведений идут далее, в общество.

– А я скажу наоборот, что такие замыслы и попытки, буде есть, идут из общества в заведения. Молодежь только жертва, козлище искупления. Если есть виноватый – то само общество. Пусть с ним и расправляются.

– Это легко говорить. У общества нет ни лица, ни имени. Кто общество? Мы с вами принадлежим к нему; все наши знакомые также к нему принадлежат. Но разве мы и они к таким делам причастны?

– Мы, конечно, не причастны, – сказал Глаголев, – но есть еще другие, кроме нас и наших знакомых, и мы не должны все валить на голову студентов. Нужно войти в их положение. Что привлекает их в университет или хоть в здешний институт? Жажда образования, жажда знаний, вера в науку, желание сделаться полезными членами общества. Следует их ободрять, им помогать, широко отворять двери в храм просвещения, быть внимательными к их нуждам, снисходительными к их ошибкам и увлечениям. У нас в России везде недостаток в образовании, недочет в людях – а мы всячески загораживаем путь к тому, чтобы образования и людей было побольше.

– Как прекрасно вы говорите! – сказала Варвара Матвеевна мягким, почти нежным голосом; но эта мягкость тона тотчас исчезла при обращении к Снегину. – А вы, Алексей Петрович, – продолжала она, – постоянно нападаете на бедных студентов.

– Нисколько не нападаю на них, – отвечал Снегин. – Я только жалею о том, что они сами себе враги, а другим быть приятными не желают. Я говорю, что их вид, приемы, манеры обличают большое пренебрежение ко всему и всем на свете, кроме их самих, – а этого нельзя одобрить и такому смирному, скромному и даже несколько робкому человеку, каким я себя считаю. Когда я один, мне, пожалуй, можно не обращать на то внимания; но когда я не один, когда, например, я иду с дочерью и встречаюсь с этими господами, то дело меняется, и я в беспрерывной тревоге.