Герберт Вотте - Давид Ливингстон (Жизнь исследователя Африки)

• Название: Давид Ливингстон (Жизнь исследователя Африки)
• Автор: Герберт Вотте
• Жанр: История

---

"15 декабря. В Уджиджи. Готовлюсь в поход на восток за своими товарами.

16 декабря. Вербую гребцов и проводника для похода в Тонгве".

17 декабря записей нет.

"18 декабря. Занят письмами.

21 декабря. Сильный дождь, наступило время обработки полей.

22 декабря. Стэнли заболел лихорадкой.

23 декабря. То же самое; очень болен. Дождливо, неприятно".

О рождественском празднике он написал лишь несколько слов: "26 декабря. Вчера прошел у меня грустный рождественский праздник".

В новогодний день 1872 года, отправившись из Уджиджи в последнее путешествие, он записал следующее: "Да поможет мне всемогущий бог завершить мой труд!" Да! Именно в этом году! Он, видимо, уже чувствовал, что надолго его не хватит.

Записи января и февраля - это уже сообщения о красоте ландшафта, характере погоды, богатстве животного мира. Имя Стэнли в них появлялось лишь изредка в виде кратких замечаний, вроде таких: "Мистер Стэнли подстрелил хорошо упитанную зебру... Стэнли уложил буйвола... У Стэнли лихорадка... Стэнли болен... Стэнли стало лучше... Стэнли так болен, что нам пришлось в течение трех часов нести его в гамаке по равнине, покрытой редколесьем, с низкой травой на прогалинах..."

Даже 14 марта, день их расставания, несомненно глубоко растрогавшего Стэнли, в дневнике Ливингстона было отмечено лишь коротенькой, чисто деловой записью: "Уезжает мистер Стэнли. Я отдаю ему на попечение мой дневник, скрепленный пятью печатями". (Далее следует даже перечисление различных монет, использованных в качестве печаток.) В добавок предписание: "Не вскрывать!" И ни слова сожаления, ни капли печали, никаких сетований на возобновившееся одиночество. Нигде не найдешь упоминаний о личных переживаниях и тех впечатлениях, которые произвел на него Стэнли.

Ливингстон несомненно был очень благодарен Стэнли за великодушную помощь в трудное для него время. Прибытие Стэнли помогло ему восстановить силы и испытать душевный подъем. В письмах Ливингстон иногда выражал эту благодарность. "Он предоставил в мое распоряжение все, что у него было, писал он о Стэнли. - Всю имевшуюся у него одежду он разделил поровну и прямо-таки навязал мне. Так же он поступил и со своими запасами лекарств, товаров и всего другого, что у него имелось. Чтобы возбудить у меня аппетит, он лично готовил лакомые блюда... Он проявил настоящую американскую щедрость. При новом проявлении доброты у меня появлялись даже слезы". Постоянная готовность помочь и почтительность Стэнли, забота о здоровье доктора, живой интерес к прежним исследованиям Ливингстона и его новым замыслам тронули этого очень одинокого человека и наполнили его чувством благодарности. "Он относился ко мне как сын к отцу", - писал он в письме к Уоллеру спустя много времени после отъезда Стэнли. Стэнли же снова и снова подчеркивал совпадение их мнений и дружбу. Однако в своем дневнике он не скрывал, что между ними всегда сохранялась отчужденность, которую едва ли можно было объяснить только разницей в возрасте. Ливингстон сам сообщал о некоторых событиях, из которых можно заключить, что он хорошо понимал духовные различия между ним и молодежью, даже старался держаться подальше от чрезмерно усердствовавших молодых почитателей.

Временами Стэнли заставал его погрузившимся в тяжелые раздумья: взор устремлен куда-то вдаль, брови сомкнуты, губы беззвучно шевелятся. Но вот Стэнли нарушил молчание: "О чем задумались, доктор?" "Эти мысли не стоят и ломаного гроша, мой юный друг. И если бы я имел хоть такую сумму, то, пожалуй, предпочел бы сохранить скорее ее, чем эти мысли"

Но нигде не проявлялось различие между ними так сильно, как в отношении к местному населению. Стэнли прямо-таки поражали снисходительность и терпимость, проявляемые Ливингстоном к какому-либо нерадивому подчиненному; он удивлялся тому спокойствию и добродушию, с которым тот шел навстречу кучке враждебно настроенных местных жителей. И он сознавался, что у него не хватило бы для этого ни выдержки, ни желания: "Мне приходилось не раз слышать, как люди, беседуя между собой, отзывались о нас "Ваш господин, - говорили мои люди спутникам Ливингстона, - добрый, очень добрый, он не бьет вас, у него ведь золотое сердце, но наш - о! - он резок и горяч как огонь".

Однажды Стэнли сказал повару доктора, что кастрюли, в которых тот готовил, грязные. Повар на это ответил, что для его "большого господина", как и для него, они достаточно чистые. "Полуобезумевший от чрезмерной дозы хинина" - так Стэнли оправдывал свое поведение, - он сбил с ног повара. Тот вскочил и бросился на него. Стэнли все же удалось вырваться. В неистовой ярости искал он, нет ли поблизости "какого-либо подходящего предмета". Но тут вмешался Ливингстон. "Я наведу порядок", - сказал он и спокойно пояснил повару, что истинный хозяин здесь Стэнли, а он, по сути дела, его гость; весь караван, продукты, товары и все другое принадлежит, мол, Стэнли, поэтому к нему надо относиться с послушанием. "Ты изрядный дурень. Пойди и попроси у Стэнли прощения".

Во время поездки к северной оконечности Танганьики во многих местах жители встречали их недружелюбно. Однажды, когда они плыли вдоль густонаселенного берега, жители забросали их камнями. Один из камней чуть было не угодил в Стэнли. "Я предложил сделать один выстрел, так, чтобы пуля легла вблизи них. Ливингстон, правда, промолчал, но всем своим видом довольно ясно показал, что он не одобряет этого".

В другой раз путешественники вынуждены были покинуть подготовленный для ночлега лагерь, так как в темноте к ним то и дело подкрадывались подозрительные фигуры. Когда лодка отчалила, появилась группа вооруженных людей, выкрикивавших угрозы вдогонку им. "Снова мою руку сдержало лишь присутствие доктора. Так хотелось послать в эту толпу парочку прицельных выстрелов, чтобы в будущем они остерегались докучать иностранцам".

После этих приключений путники высадились на пустынном песчаном берегу. Повар Стэнли разжег огонь и приготовил кофе. "Несмотря на все опасности, подстерегавшие нас всюду, принявшись за еду, мы все же были счастливы, ибо свою трапезу слегка приправили морализирующей философией, породившей у нас чувство превосходства над этими бесчисленными язычниками вокруг нас. Под влиянием кофе мокко и этой философии теперь мы взирали на них свысока, со спокойным презрением, к которому немного примешивалось и чувство сострадания". Сказано откровенно, но корреспондент газеты "Нью-Йорк геральд", несомненно, был бы ближе к истине, если бы он личное местоимение применил в единственном числе: вместо "мы" - "я"! Ибо во взглядах на местных жителей и в своих отношениях к ним Ливингстону чуждо было такое понятие, как презрение.

По поводу этих эпизодов свои чувства изливал только Стэнли. Ливингстон молчал. Но, несомненно, такие события порождали у него совершенно иные чувства.

Весьма вероятно, что постоянная зависимость от столь напористого, нетерпеливого, вспыльчивого спутника и необходимость как-то приспосабливаться к нему вызывали у Ливингстона весьма неприятные чувства. Расставаясь со своим юным другом, он, видимо, сожалел об этом, но, проводив его, вздохнул все же облегченно: он снова мог планировать и проводить исследования по своему усмотрению, не оглядываясь на другого, так и оставшегося ему чуждым человека.

За неделю до того, как Стэнли прибыл в Багамойо, там высадилась британская экспедиция, собиравшаяся на поиски Ливингстона. Кроме официальных лиц в нее входил также младший сын Ливингстона, двадцатилетний Осуэлл. Экспедицию организовало Географическое общество после того, как стало известно о войне, возникшей в местности к востоку от озера Танганьика, в результате чего база снабжения Ливингстона в Уджиджи оказалась отрезанной от побережья. На эту вспомогательную экспедицию возлагалась задача установить связь с Ливингстоном и оказать ему необходимую помощь. Примечательно, что правительство отказалось выделить на это деньги. В результате Географическое общество вынуждено было прибегнуть к сбору пожертвований. За несколько недель в фонд поступило более четырех тысяч фунтов стерлингов. Само общество выделило пятьсот фунтов. Это уже дало сумму, которая позволяла начать экспедицию.

Однако едва она вступила на африканскую землю в Багамойо, как туда прибыли люди, посланные Стэнли с письмами и телеграммами для "Нью-Йорк геральд". От них стало известно, что с Ливингстоном все благополучно, что он находится в безопасном месте и получил все, что ему могло понадобиться в ближайшие годы. Теперь ему нужны были лишь носильщики. Таким образом, необходимость во вспомогательной экспедиции отпала.

На Занзибаре Стэнли завербовал для Ливингстона пятьдесят семь носильщиков. В большинстве это были его же люди. Три недели спустя они отправились в Уньяньембе.

Хотя, по словам Стэнли, Ливингстон был теперь обеспечен всем на четыре года, Географическое общество не успокоилось на этом и изыскало возможности оказать ему дополнительную помощь. В 1872 году общество снаряжает две новые экспедиции.