Сергей Щепотьев - Маленькие рыцари большой литературы

• Название: Маленькие рыцари большой литературы
• Автор: Сергей Щепотьев
• Издательство: Реноме
• Жанр: Филология
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91918-051-7

О польской литературе, которая, как и польское кино, в 60—70-е годы минувшего века была непременной составляющей нашей духовной жизни, сегодня в России достаточно мало знает кто-либо, кроме специалистов полонистов и отдельных любителей.

Книга петербуржского литератора С. Щепотьева — своеобразное личное исследование творчества польских писателей XIX—XX вв. Автор указывает на огромный вклад польских авторов в сокровищницу мировой литературы, в высшей степени гуманное звучание их произведений.

Для широкой читательской аудитории.

---

Герой романа умён, ироничен и по отношению к себе самому, и к юным «маоистам». Он интеллигентен, пожалуй, не только на первый взгляд: хорошо ориентируется в искусстве, литературе, истории. Адвокат размышляет о битниках и их «пророках» — Снайдере, Гинзберге, Ферлингетти — и приходит к справедливому выводу, что традиция бунтовщиков, «как правило, стремится к полной, ничем не ограниченной, тотальной свободе во всех отраслях жизни, проявляя, что характерно, нетерпимость ко всему непохожему на неё и требуя полной толерантности к себе».

Он вспоминает предтечу Франциска Ассизского — монаха Иоахима ди Фьори, идея которого о царстве Святого Духа — третьем после первых двух, Бога-Отца и Бога-Сына, поначалу была отвергнута как ересь, а затем в значительной степени воспринята официальной церковью. Так, полагает адвокат, идеи разрушения ради всеобщего равноправия на земле, могут со временем завладеть умами власть предержащих. Если, конечно, общество не вернётся к идее «сильной руки», готовой покончить с бунтарями, как это было сорок лет назад.

Рассуждая о концлагерях, он справедливо напоминает нам: «Мы были здесь первыми. Это наш пепел развеяло по ветру ещё до того, как в воротах лагеря появился первый иностранец».

«Чтобы не возвратились подозрительные намерения, замыслы, аппетиты, — считает адвокат, — об этом не должна забывать наша молодёжь, которая этих дел не знает, потому что её тогда ещё не было на свете. <...> Молодое поколение будет наверняка другим, коренным образом и бесповоротно изменившимся. Без каиновой печати на челе и без каинова наследия. Без мечтаний о величии, путь к которому лежит через преступление. Мы всё время на это рассчитываем, в этом наша надежда».

Всё это никак не напоминает эгоцентризм, в котором обвинил главного героя романа Андрей Ермонский. И едва ли можно говорить о «душевном спокойствии» человека, постоянно размышляющего о прошлом, настоящем и будущем — не столько своём, сколько своей страны.

В чём усмотрел А. Ермонский «отступничество» героя Кусьневича? Испытывая муки концлагерей, он не предал ни своих идеалов, ни своих товарищей. Но от коммунистических идеалов, как мы сегодня знаем, отказалась и его родина. Впрочем, как и наша. Может быть, он и беспомощен перед злом, каким является терроризм. Но разве сегодня, спустя тридцать пять лет после написания «Третьего царства», какое-нибудь государство (!) может похвастать тем, что победило или хотя бы успешно борется с этим злом?

Конечно, возможно, что Кусьневич не симпатизировал своему персонажу. Это не удивительно, если учесть всё, что было сказано о многовековых отношениях Польши и Германии. Но, в отличие от критика, автор, думается, не склонен был выносить ему приговор. И отсутствие авторских рецептов вполне согласуется со всем творчеством Кусьневича, которого всегда волновали взаимоотношения личности с окружающим миром, во всей их сложности, неоднозначности и взаимосвязанности. Об этом свидетельствуют и последующие его произведения.

Анализ душевной извращённости личности составляет содержание романа «Урок мёртвого языка» (1977). Умирающий от чахотки поручик австрийской армии — надзиратель расположенного в австро-венгерском захолустье лагеря для русских военнопленных. Альфред Кекеритц — рафинированный эстет, коллекционирующий предметы старины. Он стойко переносит болезнь, уходит от неё в иллюзорный мир красоты. И в какой-то миг, любуясь прекрасным телосложением молодого военнопленного, совершившего побег из лагеря, стреляет в него, внутренне перевоплощаясь в Диану-охотницу, преследующую, по древнему мифу, Актеона.

Герой романа «Витраж» (1980) — писатель Морис де Лионкур размышляет о своём месте в водовороте событий конца тридцатых — начала сороковых годов ХХ в. Его попытки быть вне политики, признать определённую долю правоты за каждой из противостоящих сторон приводят героя к творческому бессилию, разочарованию в человечестве.

«Смесь обычаев» (1985) и «Обращение в веру» (1987) стилизованы под воспоминания. Писатель воссоздаёт картины своего детства перед Первой мировой войной, и начало своей дипломатической деятельности в межвоенные годы и в начале Второй мировой войны, рисует портреты представителей аристократии и еврейского населения своего родного города в Галиции.

Ежи Путрамент (1910—1986)

Уроженец Минска, Путрамент обучался в Виленском университете Стефана Баторы, а став журналистом, был в 30-е годы близок с кругами коммунистов, что и послужило причиной его ареста, впоследствии ставшего темой романа «Действительность» (1947). В первые годы Второй мировой войны в числе других польских литераторов он оказался в советском Львове. После вторжения гитлеровцев на советскую территорию эвакуировался вместе с несколькими соотечественниками в глубь страны и принял активное участие в организации Войска Польского. Был офицером Первой дивизии им. Костюшки. Вступил в Польскую рабочую партию в 1944 г. После войны он в Варшаве. Сотрудничает в ЦК партии, затем становится послом ПНР в Швейцарии, Франции. Впоследствии Путрамент возглавлял Союз Польских литераторов, редактировал литературные печатные органы, сотрудничал с кинообъединением «Старт».

Написанный в Берне в 1946 г. и переработанный в 1950-1952 гг. роман Путрамента «Сентябрь» принадлежит к довольно обширной в то время реалистической прозе, посвящённой войне и оккупации, в которой авторы стремились осмыслить причины постигшей Польшу катастрофы.

Это одно из сильнейших произведений, воссоздающих картину страны непосредственно перед осуществлением её захвата, запланированного Гитлером ещё в апреле 1939 г., и в первые десять-пятнадцать дней войны. Действие романа начинается в августе. В воздухе ощутимо предчувствие войны. Политики в смятении, но произносят громкие речи. Банкиры спешат совершить какие-то сделки. Модные и влиятельные журналисты пытаются вынюхать у тех и других что-то сенсационное. И все они стараются предусмотреть для себя возможную безопасность в случае, если война вспыхнет. Высшее офицерство озабочено вопросами личной карьеры в грядущей войне. Надевшие военную форму в ходе весенней скрытой мобилизации ещё не верят в войну, способную «рассыпать всю их повседневную действительность». А кто-то из обывателей верит и надеется, что Гитлер спасёт их от коммунизма. Варшавяне роют противотанковые рвы. И сидят в ресторанах, пьют, танцуют и флиртуют, словно понимая, что это последние мирные дни.

Но вот, как первый взрыв, — приказ о всеобщей мобилизации, а за ним — полный хаос: неожиданный приказ об эвакуации жителей столицы, а следом — постыдное бегство правительства в Румынию. И неразбериха приказов, и первые гитлеровские самолёты и танки. Первые шаги оккупантов по польской земле. Первые невинно убиенные дети и старики. Первые сгоревшие дома на подступах к Варшаве. А потом и первые бомбёжки столицы. Коммунисты, вышедшие из брошенной тюрьмы на свободу, рвутся защищать Варшаву, но отдан приказ их арестовать, а ещё лучше — расстрелять. И всё-таки они делают всё возможное, и умирают, чтобы отстоять столицу. И — в финале романа — тем, кто в отчаянии от первых ужасов бойни саркастически воскликнет: «Если вы, коммунисты, правы, сделайте же что-нибудь, спасите эту страну», отвечают: «А что же раньше вы нас не слушали? А теперь, как с больным: зовёте знахаря, тот доводит его до агонии, и лишь тогда обращаетесь к врачу!.. Но всё-таки мы... Мы, а не кто другой!..» И, не в силах договорить, указывают на пылающую вдали Варшаву.

Роман, повторяем, поражает широтой охвата людей и событий, разнообразием характеров, силой эмоционального воздействия на читателя и внушающей уважение верой в идейную правоту партии, с которой автор с юности связал свою судьбу.

*

М. Игнатов в послесловии к русскому переводу (издательство «Прогресс», 1970) романа Путрамента «Пуща», написанного в 1958 г. и переработанного в 60-е годы, утверждал, что герой произведения — двадцатилетний Болеслав Петровский, недавний боец Армии Крайовой — воинствующий мещанин и приспособленец, гнусную сущность которого разоблачает автор. Нам, однако, кажется, что суть романа совсем в другом.

Перед нами молодой человек, честно служивший родине в годы войны, переживший, подобно множеству других рядовых бойцов АК, потрясение, когда оказалось, что они, участники одного из самых сильных в Европе движений Сопротивления, отчаянно бившие оккупантов, для новой власти Польши не соратники, а противники. Петровский не взял в руки автомат, не «выжидал», как писал Игнатов, а, как сказано в романе, «вышел из леса своевременно». Привычный к существованию в лесу, он просит места лесничего, а получив его, вызывает к себе мать, работает и живёт в ужасных бытовых условиях, в окружении вооружённых бандитов, которые грабят и убивают, и, как может, борется за существование: на кабанов, истребляющих его картофель, он ходит с самодельным копьём, как Збышко из «Крестоносцев», потому что власти не дают ему, бывшему аковцу, разрешение на оружие. Да, его коробит, что начальник за трапезой «ковыряет ножом селёдку, а его жена пьёт водку, как деревенская баба». Но, право же, мы не склонны усматривать в этом, подобно Игнатову, «омерзительной мелочности и отталкивающего мещанского снобизма» героя. Тем более, не можем мы согласиться с тем, что Петровский «существует спокойно и гадит с лёгким сердцем». Текст романа не содержит повода для такого утверждения. На наш взгляд, прав В. Александров, определивший тему романа как «историю бывшего партизана в атмосфере политического недоверия конца 40-х — начала 50-х гг.» (КЛЭ, т.6, 1971, с.90).