Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3

• Название: Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3
• Автор: Андрей Болотов
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-85255-385-9, 5-85255-382-4

Автор этой книги Андрей Болотов - русский писатель и ученый-энциклопедист, один из основателей русской агрономической науки.

Автобиографические записки его содержат материалы о русской армии, быте дворян и помещичьем хозяйстве. Он был очевидцем дворцового переворота 1792 года, когда к власти пришла Екатерина II. Автор подробно рассказывает о крестьянской войне 1773 - 1775 годов, описывает казнь Е. И. Пугачева. Книга содержит значительный исторический материал.

---

 Я опроверг тогда его показание и сказал, что курганы сии отнюдь не писцовые, а простые, каковыми вся тамошняя степь наполнена; что отвода Сухотина никогда на сие место не было; что Рыбин, видя изобличенную мною его несправедливость и упущение земли, теперь сам в том признается и тем справедливость нашего объявления доказывает; что вчера вел он сюда и называл находящуюся впереди речку не Караваенкою, а Пандою, а теперь по нашему уже показанию называет ее Караваенкою, дабы тем прикрыть свою несправедливость; но что сие уже поздно, и так далее.

 Все сие смутило вновь Рыбина и привело в такую расстройку, что он не знал, что делать и не мог вымолвить ни слова. Он охал только и начал головою, видя, что ему со мною не сладить и что все им затеваемое я в один (миг) разрушаю и обращая в вящее зло, привожу самого его в сущее замешательство. И как смятение его было слишком очевидно, то нельзя довольно изобразить, как радовались тогда все наши, и с каким восхищением поднимали его на смех и приступали к нему, говоря: «ну–ка, ну–ка! господин Рыбин, ступай–ка, куда теперь поведешь, куда поплывешь»? и так далее… Горе тогда было бедному Рыбину. Он мялся, вертелся и, прикрывая стыд свой смехом, твердил только: «Что с вами, господами, делать? не дадут–таки на синь порох опереться. Куда ни поди, так все не так»!

 Между тем приступали нему межевщик и говорил, чтобы он продолжал отвод свой и вел далее. Я хотя уже предвидел, что он поведет не на верховое речки Караваенки, а хватит влево, в наши земли, и приведет на которой–нибудь из впадающих в Караваенку с левой стороны отвершков; но как их было много, то не знал на которой он поведет и боялся, чтоб он, окаянной, не выбрал к тому самой дальний, и не прихватил бы чрез то в отвод свой множество караваенских пашен. Страх мой был и не без основания. Рыбин в самом деле стал вешить линию очень далеко влево и так, что я не мог уже никак сомневаться, что он пойдет на отвершек дальний и захватит множество пашен, к великому вреду и предосуждению караваенских жителей. Досадно мне сие неведомо как было и новое смущение на меня напало. Хотелось мне как–нибудь его от пашен отвести, дабы чрез то несвязать спором нашей дачи с его отводом и чрез то не подвергнуть всей оной опасности, что составляло наиважнейший для меня пункт; но я не находил почти способа.

 Не в меньшее смятение пришли и товарищи мои, а всех более караваенские жители. Сии трепетали уже от страха, чтоб не потерять всех своих пашен, и приступали ко мне без умолку, говоря: «Куда же он, батюшка, идет? ведь вот тут уже близехонько наши пашни — погубит он нас»!

 — Молчите, ради Бога, говорил я им: — дайте время, я его тотчас спутаю, а теперь мне его унять не можно. Разберите сами, ведь мне не сказать же ему: не ходи туда, это наши пашни! Он ведь тому и рад будет и нарочно еще в них пойдет. — Что касается до прочих господ, то сии приступали ко мне, говоря: «Пора, пора называть государевою землею»! — Досадно мне тогда было, что они, трусили, говорили сами не зная что, и смотрели только на настоящее, а предбудущее забывали. — «Пожалуйте, говорил я им: — дайте мне волю, я уже знаю, когда назвать, а то не устать сказать, да после будет хуже. Надобно всякое дело делать с рассмотрением».

 Сим отбоярил я их и заставил молчать до тех пор, покуда мы, идучи за Рыбиным, миновали первой и самой крайний отвершек, которой миновать мне для того хотелось, чтоб мог он для самих нас после служить в пользу, и нам можно б было на него отвод свой вывесть, чего господа наши не предусматривали, для которой причины и дал я ему, Рыбину, волю вести как он хочет. Но, чтоб лучше предуготовить для себя что надобно, и чтоб удобнее принудить Рыбина повернуть от пашен прочь, употребил я хитрость, а именно притворился будто я крайне досадую, что Рыбин далеко ведет, и в пыхах подошед к межевщику, сказал ему: «Вот, Иван Петрович, вы говорите и просите, чтоб нам развестись полюбовно, но смотрите, можно ли с таким человеком разводиться? Ну куда его дьявол ведет? и можно ли будет потом сладить, когда он сам дело час от часу портит и так делает, что нельзя будет после и мириться». — Сим убаял я межевщика и довел до того, что он сам стал на Рыбина сердиться и досадовать, что он забирает далеко в левую сторону. А сие было мне и надобно, ибо я нарочно и старался клеить все дело так, чтоб межевщик беспрестанно надеялся и не сомневался в том, что мы помиримся, и для того сам помогал бы нам, не знаючи, в нашем деле. — «Так, так, отвечал он мне: — вижу я сам, что он дурно делает, но что мне с ним делать? — Не слушает. Вот и теперь вон где чорт его носит»!

 Ибо надобно знать, что Рыбин в то время находился верхом впереди и устанавливал вехи.

 Предуготовив сим образом межевщика, и поравняясь против помянутого надобного мне отвершка, судил я, что уже время начинать играть давно приготовленную нами, и межевщиком и Рыбиным всего меньше предвиденную и ожидаемую, комедию. — «Стой!» закричал я и, подбежав к межевщику, сурьезным видом начал говорить: «Господин землемер, я прошу вас на сем месте остановиться и принять от нас объявление».

 Удивился тогда землемер и не знал, что это значит, однако, принужден был остановиться и спрашивал нас, что мы объявить хотим? Но я просил, чтоб он наперед записал на сем месте по линии меру и означил бы сие место в натуре пунктом и признаком, а потом мы уже и скажем, что надобно. Все сие было для него неразрешимою загадкою, но нечего было ему делать, принужден был исполнить по нашему требованию.

 И тогда, собрав опять круг, начал я говорить и вписывать в полевую записку, «что на сем месте старинной отвод Сухотина с левой стороны вышел и нынешний Рыбина несправедливой отвод пресекает, и что следовательно на сем месте упускаемая им земля в левой стороне кончилась, а впереди направо и налево начинается государственная дикопоросшая и за отводом Сухотнна оставшаяся земля, которую ныне Рыбин отводом своим прихватывает; и потому основательность вчерашнего нашего сомнения теперь оказалась сама собою».

 В сих немногих словах состояло все наше объявление; но сколь их было не много, столь напротив того составляли они великую важность и такой завязали узел, которой Рыбин со всею своею хитростью развязать далеко был не в состоянии, и которой для г. Пашкова был всего предосудительнее и вреднее. Межевщик онемел, сие услышав; но помочь ему было не можно. Он кликал и кричал, чтоб ехал скорей Рыбин, а сей, приехав, помертвел, узнав о нашем объявлении. Он так спутался и в такое пришел смятение, что не знал, что говорить; а межевщик, отозвав его к стороне, вслух начал его тазать. — «Дурно, дурно! говорил он ему: — что ты теперь наделал? куда ты забрел? куда занесла тебя нелегкая? чем теперь пособишь? ведь я тебе говорил: не захватывай много! и вот до чего ты теперь довел!» и так далее.

 Сие Рыбина еще пуще смутило, и как он в таких случаях был очень труслив и нерасторопен, а притом увидел над собою великую беду и всему делу своему наивеличайший и опаснейший подрыв, то без памяти схватя веху, жалостным образом мне сказал: «Ну, сударь, так я поверну и поведу туда, куда сами вы прикажете», — и хотел сделать на самом том месте поворот. «Нет, нет! закричали мы тогда все: — веди, куда ты вел и не снимай вех. Теперь тебе уже можно поворачивать, когда мы тебе сказали. Линия–то твоя записана, и ты отойди, хотя сажень, и тогда поворачивай, а теперь мы тебе не дадим». Он стал было спорить, но я увидев, что он со страху хочет сворачивать вкруто вправо и привесть на самой тот отвершек, которой я для себя назначил, стал усиливаться и довел до того, что он, отошед еще сажен со сто, и тогда повернул уже на первой отвершек, какой ему тут вблизи первой повстречался.

 Сим образом удалось мне не допустить его до пашен на сей стороне Караваенки находившихся, и достичь до желаемого мною намерения. Он пришел к речке Караваенке подле отвершка, но версты с три или более выше того места, где я сначала думал и боялся, что он выйдет. Однако я и тут оспорил и записал, что это не писцовое устье вершинки, впадающей в речку Караваенку, а писцовое находится еще выше и осталось у нас позади.

 Заведя его в сие место, не имел я уже причины опасаться, что он прихватит много наших пашен за речкою, потому что с сего места, идучи вперед до самой речки Паники, не долженствовало ему захватывать ни единой вершинки; а когда бы он захотел иттить прямо чрез поля, то принужден бы уже был переходить множество находящихся впереди вершин и буераков, что совсем не согласно было бы с его отказными книгами. Итак, отлегнуло тогда у меня на сердце, и я, смеючись, говорил уже ему, чтоб он вел куда хочет, и хотя бы все поля прихватывал. Но он сам признавался, что ему для буераков и оврагов прямо иттить нельзя, но должен поворачивать вкруто направо и все их обходить.

 Однако сколь много он ни повернул, но нельзя было ему миновать, чтоб не захватить нескольких пашен караваенских и большую часть их стогов и сенокосов. И тут–то смешно было и мило слышать, как самые хозяева отпирались от своих стогов и пашен с хлебом. Не успел он перейтить речку, как и пошли уже по пашне караваенского однодворца, которой сам тут был поверенным. Так случилось, что межевщик у самого его стал спрашивать: чье это просо? но он говорил, что не знает, что земля эта казенная, а кто ее пахал и сеял — не знает, не ведает. У другого насеяна была репа. Все пошли по ней и начали дергать. Хозяин был тут же, вздыхал только и нам шептал, что репа его, а межевщику вслух и от пашни, и от репы отпирался. Третьего горох подвержен был такому ж жребию, но он ни слова не сказал, но сам еще толочил и рвал, как бы не свой. Вот какое удивительное было согласие и сколь великое моим советам последование!