Клод Фаррер - Дом Людей Живых

• Название: Дом Людей Живых
• Автор: Клод Фаррер
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2015

Герою фантастического романа французского писателя Клода Фаррера (1876–1957) предстоит пережить роковое приключение в затерянном доме, где обитают зловещие «Люди Живые», и… побывать на собственных похоронах.

---

Вы видите, я не скрыл от вас ничего. И я даже сообщу вам последние подробности. Благоприятной средой для операции может служить какая угодно комната, лишь бы она была запертой, полутемной и притом расположенной с севера на юг: это нужно, чтобы содействовать планетарной эманации на магнетический ток, который есть не что иное, как ток, естественно исходящий от всякого сильного, исполненного воли человека, когда он этого хочет.

Теперь, господин офицер, вы, мне кажется, знаете все, что желали знать.

XX

Неодолимая сила, привязывавшая меня к этому креслу, парализовала меня до языка, почти до мозга. Мое сознание было ясным, так же, как моя мысль, как мое отчаяние. Но воля моя не существовала более, и даже мой гнев — гнев против этих кровавых злодеев, убийц моей возлюбленной, колебался и угасал, бессильный, неясный, обращенный в пар.

Между тем маркиз, сделав паузу, начал говорить снова, все с той же преувеличенной и зловещей учтивостью.

— Господин офицер, рискуя быть надоедливым, я снова вернусь к тому, о чем я уже говорил несколько раз: под этой кровлей вы не встретите отказа ни в чем, кроме одной единственной вещи. Прежде чем мы перейдем к этой вещи, в которой нам придется, к крайнему сожалению нашему, вам отказать, прошу вас, спросите себя самого и изложите нам подробно ваши желания. Честное слово дворянина, они будут исполнены, поскольку это будет зависеть от нас.

И он замолчал, как бы предоставляя мне слово.

В то время, как он заканчивал свою последнюю фразу, странное и сложное ощущение заставило меня задрожать. Оно началось с того, что мурашки забегали по всем моим венам. Кровь моя циркулировала быстрее, и мое сердце билось более сильно… Я почувствовал, что неведомая сила медленно начала ослабевать, и тяжесть, тяготевшая на моих членах, как будто начала подниматься. Это еще не была свобода. Но это не было ни полное рабство, ни совершенный паралич. И когда маркиз Гаспар повторил, формулируя более точно свой вопрос:

— Сударь, чего бы вы хотели?

Я получил возможность отвечать.

И я отвечал, я отвечал от всей глубины своего сердца:

— Я не хочу ничего. Убейте меня, как вы убили женщину, которую я люблю. Убейте меня скорее! Я готов.

В ответ на мои слова маркиз Гаспар разразился своим пронзительным, визгливым смехом. И в то же мгновение, внезапно, таинственная тяжесть налегла опять на мои плечи, и неодолимая сила снова сжала мои мускулы и нервы. Я снова был связан, скован, и мой онемевший язык недвижно лежал между зубами.

Потом, бессильный, бессильный духом и телом, я услышал насмешливый голос врага-победителя:

— О, господин офицер! Что вы говорите? Ей-богу! Неужели я так плохо изъяснился и неужели вы полагаете, что имеете дело с разбойником Картушем или ему подобными?

Он пожал плечами, засмеялся снова и сказал, открывая свою табакерку слегка нетерпеливым жестом:

— Ба! Я вижу, что это так и что дальнейшие объяснения не будут излишними. Господин офицер, вы видите пред собой трех самых достойных людей в королевстве. Моя рука никогда не была запятнана ни единой каплей крови. Мой сын Франсуа, родившийся в 1770 году, делал свои первые шаги в свете во время вашей Революции; философ в духе Жан-Жака, он навсегда получил отвращение к гильотине и палачам. Что касается моего внука, он появился на свет, чтобы стать одним из «детей века», который пером Мюссе поведал миру о своей томной усталости и разочарованности. Я полагаю, такого человека вы не сочтете за каннибала? Сударь, литература — один из пороков нашего времени; и она причиняет неустойчивым умам много зла. В данном случае не может быть и речи об убийстве кого бы то ни было, и госпожи де*** не более, чем вас. Граф Франсуа, который вдается несколько в морализирование, даже в проповедничество, докажет вам, если вы его спросите, что не подобает людям, владеющим Тайной Долголетия, поистине Людям Живым, сокращать и без того короткую жизнь простых смертных. Благодарение Богу! Тайна не требует ничего подобного, исключая случаев, не идущих в счет по своей редкости. Если я продолжил свой век на доброе столетие, будьте уверены, что это столетие не сократило ничьей жизни. Что ни одна из молодых птичек обоего пола, побывав в нашей лаборатории, не оставила в ней даже несколько перышек — этого я не решусь утверждать. Примите же однако во внимание, что один день жизни человека старого и мудрого, каков я, стоит многого и заслуживает, чтобы кое-что было принесено ему в жертву. Но случаи таких жертв, повторяю, совершенно исключительны, и наши «работники Жизни», выполнив свой плодотворный труд, возвращаются к себе здоровыми, невредимыми и веселыми. Госпожа де***, ваша подруга, вовсе не так больна, как вы думаете, и завтра вечером, когда она вернется к своим пенатам, никому из близких не придет и в голову заметить, что она еще раз возвратилась из… Болье, облегченной в весе на несколько фунтов, — несколько фунтов крови, костей и мяса, которые мы извлекли из ее юной субстанции. Вы видите, сударь, насколько преувеличено ваше негодование. Теперь я заключаю из ваших слов, что вы желаете скорейшего окончания вашего Приключения. Хорошо! Сударь, не угодно ли будет вам обсудить этот вопрос вместе с нами?

Во второй раз сила, державшая меня в плену, в одно мгновение ослабла: в мгновение, когда я кивком головы утвердительно отвечал на вопрос маркиза Гаспара.

XXI

Маркиз Гаспар откинулся в своем кресле, и на каждой из ручек золоченого дерева я видел маленькую сухую руку, пергаментная кожа которой, очень холеная, блестела как старая слоновая кость. Подражая своему отцу и деду, граф Франсуа и виконт Антуан также откинулись назад. Их руки, более широкие и мясистые, также опирались на скульптурные листья аканта, обхватывая их пальцами и ладонью. И мне казалось, что меня так же схватили и сжимают эти когти, неумолимые острия которых уже вонзились в мое тело.

Маркиз заговорил снова:

— Господин офицер, я почитаю вас за человека разум — ого и не буду обижать вас предположением, что вы еще не поняли смысла оговорки, которую я всякий раз вводил в свое предложение повиноваться каждому приказанию вашему. Теперь пришло время — хотя мне и очень неприятно — коснуться этой оговорки. Весь наш дом к вашим услугам, сударь; но вы понимаете сами; зная то, что вы узнали, вы никогда не сможете из него выйти. Вам не будет отказа ни в чем, ни в чем, кроме одной только свободы.

Поверьте, сударь, мы крайне опечалены, что должны удерживать вас здесь против воли. Но что делать? По чистой совести, мы не можем быть ответственными за те неудобства, которые являются для вас результатом вашего появления под нашим кровом. Случай и ваше любопытство — конечно, извинительное! — всему виною. Надо было, чтобы, против тысячи вероятных шансов, вы увидали вчера вечером то, чего ни один Смертный Человек не должен видеть: госпожу де*** в ущелье Мор де Готье. Надо было, чтобы, преследуя эту даму, вы очутились в опасной близости к нашему убежищу. Это решило все. Зная, что мы существуем, зная, где мы живем, зная, какого рода визиты нам иногда приходится принимать, сударь, вы знаете слишком много. Тайна действительна только при условии, если она остается Тайной. Она должна быть исключительным достоянием нескольких Людей Живых, и толпа Смертных Людей не должна подозревать о ее существовании. Она аристократична по своей природе. Она требует подчинения многочисленных посторонних существ, которые терпят усталость, страдание и опасности в интересах нескольких Избранных. Предрассудки нынешнего века плохо согласовались бы с таким пренебрежением ко всякой человеческой щепетильности. Ваши политические деятели, льстецы и прислужники черни, разразились бы криками негодования, узнав, что стасемидесятипятилетний старик позволяет себе не умирать, наперекор всем принципам равенства. Вот почему, сударь, мы, хотя и самые почтенные люди в королевстве, как я сейчас указал с полным правом, вынуждены скрываться, подобно шайке разбойников, в дикой местности, за преградою хаоса скал, пропастей и иных препятствий, внушающих людям ужас.

Таким образом, вы поймете наше затруднение. Вы ворвались к нам, сударь, точно оса в паутину. И если б позволить вам вернуться туда, откуда вы пришли, унося с собою разорванные лохмотья нашей Тайны, для нас это кончилось бы очень плохо.

Благоволите только принять уважение, ценою каких трудов и жертв удавалось нам доныне обеспечивать себе во всех странах нашу жизнь и независимость. Сколько беспокойства, сколько скитаний! Вы не имеете понятия об участи Вечного Жида, которая была нашей участью. И если дело шло только об одних скитаниях… Господин офицер, когда скончался мой наставник, я еще не был стариком, а Франсуа был еще мальчик. Его мать, на которой я женился за двадцать лет перед тем во Франции, была еще женщиной молодой, красивой и умной настолько, насколько нужно для счастья мужа: ни много, ни слишком мало. Я нежно любил ее и радовался вначале при мысли приобщить мою дорогую подругу к новой жизни, которая меня ожидала. Но потом я подумал: разумно ли было бы вверить женщине Тайну, которая должна была сделать меня вторым Сен-Жерменом, быть может, еще более старым и мудрым? Мог ли я, полагаясь на благоразумие и скромность женщины, рисковать этой ставкой, выигрыш которой делал нас бессмертными, но которой одно неосторожное слово грозило гибелью? Увы! Я не мог сделать этого. И я подвергнул себя, сударь, жестокому испытанию, дав умереть на моих глазах матери моего единственного сына, хотя мне возможно было продлить навсегда ее улыбку и ласки. И двадцать лет спустя мой сын также принес в жертву свою жену, ибо Тайна Долголетия не должна была перейти в женскую линию. Вот, сударь, чем вы можете измерить значение этой роковой Тайны, которой было принесено в жертву два существования, не менее ценных, чем ваше. Я говорю: «два существования», чтобы не увеличить неблагоразумно цифру; но, быть может, их было больше… Вы только-то видели госпожу де*** бледною и разбитою: это не пустяки — отдать другим восемь или десять фунтов живой материи… И нас порой огорчали случаи… о, редкие… очень редкие… Но все равно: вы видите, что выкуп за наши жизни тяжел, хотя капризная судьба пожелала возложить его не на нас, а на других… Увы! Сударь, не удивляйтесь, если и вам, в свою очередь, приходится уплачивать часть этого выкупа… Да, вам нужно платить, сударь. И я не сомневаюсь в вашей щедрости порядочного человека. Хотя я еще не знаю, в какой монете мы могли бы получить с вас…