Валерий Вотрин - Гермес или Химера

• Название: Гермес или Химера
• Автор: Валерий Вотрин
• Жанр: Научная Фантастика

---

Вотрин Валерий 'Гермес' или Химера

Валерий Вотрин

"ГЕРМЕС", или ХИМЕРА

...вскоре обнаружилось, что за вычетом нескольких разрозненных страниц, затесавшихся среди прочих бумаг, он сам давным-давно их уничтожил, ибо принадлежал к редкой породе писателей, понимающих, что не следует сохранять ничего, кроме совершенного достижения: напечатанной книги; что истинное ее существование несовместимо с существованием ее фантома - неприбранного манускрипта, щеголяющего своими несовершенствами, словно мстительное привидение, что тащит под мышкой собственную голову; и что по этой причине сор мастерской, какой бы он ни обладал сентиментальной или коммерческой ценностью, не должен заживаться на этом свете.

В. Набоков

"Подлинная жизнь Себастьяна Найта"

Как и Найт, я страстный противник черновиков. Когда роман закончен и уже отпечатан набело, и взгляд падает на его рукопись, толстую и неухоженную, неподстриженная клумба, фасад дворца в лесах, занозистое и сучковатое полено, - невозможно мириться с желанием взять это, полить горючим составом и весело смотреть, как огонь пляшет жигу на обломках твоих фраз. Кто сказал, что рукописи не горят? Они горят и сгорают!

Это к вопросу о черновиках. Что же до набросков к роману, то здесь иной случай. Никому не нужны торопливые брызги твоего пера, увековечивающие косноязыкую сомнительную мудрость, росчерки и непреднамеренные ошибки, которыми пестрит черновик. Он не дает проследить ход мысли, а, напротив, туманит и путает, вводя в заблуждение пытливого исследователя. По наброскам же, только с их помощью, проникают в глубины сознания пишущего, кои - потемки, озаряя слепые закоулки прямыми лучами читательского прожектора. Жалкие мыслишки превращаются в постулаты, а дотоле ненужная, зачеркнутая-перечеркнутая фраза, силами технического прогресса освобожденная от шелухи черных чернил, становится великой истиной. Смешно! Белый дым от горящих рукописей пробивает в атмосфере новую озоновую дыру, но не лучше их бремя на земле: мне дороже яростное канцерогенное солнце, чем толстый слой пыли на желтых сморщенных листах библиотечных позабытых полок.

Замысел книги - это всегда откусанные и пережеванные куски от других книг, слипающиеся в однородный маловаримый ком. Этот ком под воздействием желудочного сока размышлений размягчается и становится понятнее и яснее, часть его поступает в кровь, т.е. в наброски (эти наиболее интересны), остальное же трактом отправляется далее. То, что выходит в конце, и есть готовое произведение.

Наброски, представлявшие собой пять неряшливых, измятых листов, на которых прыгающими символами пиктографии были запечатлены откровения моего шаткого рассудка, я приведу здесь полностью, лишив их только пут перечеркиваний и нелепых ошибок. Они и есть настоящий роман, чья разорванная ткань объяснима и доказательна. Роман вне романа, заключенный в ограду двойных стен этого эссе, он очень хорошо защищен, ничему не обязан и ничего не разъясняет.

Герр Магнус Мес (герр Мес). Ференц Нуарре.

Вихрящиеся Миры, обиталище богов, некий туманный и недоступный эмпирей.

С распространением человека по всей Вселенной культы богов как божеств Места утратили свое значение. Многие боги, разочаровавшись, ушли в хаос, за стены космоса. Остальные, очень немногие, приняв человеческий облик, живут среди людей. В среде оставшихся велика роль Гермеса, посланника и вестника богов, сопроводителя в царство мертвых. Но, поскольку богов нет, на Землю претендуют иные боги, боги нечеловеческих народов, страшные Безглазые Боги Гогна. Гермес, хоть и ненавидит Иисуса, который изгнал его семью, сплачивает вокруг себя других богов и ведет борьбу с Гогна. Но те одерживают верх, и тогда Гермес решается обратиться к Вечным Спящим Божествам Космоса, вселенским богам Порядка.

Эти слова могут быть датированы примерно 10-15 апреля 1995 года. Идея окончательно не созрела, и сейчас мне приходит на ум, что, наверно, лучше бы мне выправить сюжет именно по этой схеме, точной и недвусмысленной формуле "фэнтези" "плохой/черный - хороший/белый". Моя беда в том, что мне никогда не удавалось удержаться в каких-либо рамках. В пору моего увлечения жанром "меча и магии" я не смог сделать "фэнтези" из "Последней чаши гнева". Странный этот роман, полуироничный, полупылкий, с его неожиданной концовкой, которой я сам от себя не ожидал, что, кстати, роднит его с еще одним моим детищем, лоскутными, многоэтажными "Кланами Вселенной", - есть, в общем-то, типичный пример моего кропания - мучительно-вынашиваемого и всегда заканчивающегося разочарованием. Вместо fantasy - привычное заползание под корягу, вместо цельности - эклектичная, неновая, а часто просто списанная философия. "Гермес" - и плод трехлетних послеобеденных раздумий о природе божественности, и результат того, как без достаточного опыта вино хорошего замысла превращается в уксус. Три источника и три составные части "Гермеса" - "Я танцую", "Другой Апокалипсис" и особенно его одногодок "Человек бредущий", причем дружность сюжета последнего с ходом повествования в "Гермесе" бессознательно, а может, намеренно мною декларируется.

Фантастика - это болото. Вода в нем зеленоватая и пахнет тиной, потому что нет ничего зараженней и тупиковей человеческих надежд и попыток предвидеть. Залезая в это болото все дальше, ты все больше запутываешься в гибком тростнике заданностей и жанровых обязательств, ибо фантастика - это самый консервативный жанр во всей литературе. Звездолеты, бластеры, демоны и роботы обступают тебя со всех сторон, словно рэкетиры, требующие своей доли. Редко кому удавалось отыскать тут полуосвещенный новый путь, ибо всякий идет здесь проторенной и накатанной дорожкой, замощенной еще Верном, Уэллсом, Азимовым и Брэдбери, а после - еще сотней добрых и плодовитых писак, расхватавших все сюжеты, плохие и хорошие, а тебе оставивших только маленький пакетик с надписью: "Положительный герой. Вскрывать осторожно!" Опытный кукловод, фантастика, удостоверясь, что все идет как надо, мигом прикрепляет к твоей спине, ногам, рукам, голове тоненькие крепенькие ниточки, и чуть что не по ней, начинает помыкать и манипулировать тобой, дергая в раз и навсегда установленную сторону. Редко кто сумел избавиться от этих нейлоновых паутинок. Чаще, плодя роман за романом, писатель думает о себе, а не о других. И это страшно, ибо он обрекает миллионы глаз на бездумное пробегание строчек вместо того, чтобы заставлять человека проникать в необъятные и прекрасные тайны света. Джинн массовости завладел литературой, и время бросать в него камни. Но по правилам первым камень бросает тот, на ком нет греха подчинения тлетворному его владычеству. Поэтому никто не мечет булыжники в жирную тушу массовой литературы, от которой плодятся и плодятся термиты-литераторы, спешащие тотчас же попользовать свою матку сладким молочком из романов на потребу и дешевых клише. Этим термиты подтачивают дом Литературы.

"Философия предвидения" боится и не любит грубых. Место и роль человека и его производных на том спортивно-смотровом пьедестале, каковым является Вселенная, на первенстве среди соревнующихся родов и видов, и есть область применения НФ. На Земле возможен только фантастический реализм.

Фантастический реализм мне милее реальной фантастики с ее плоскостопным видением мира. Косность фантастической фантастики в ее выдумках, ибо человек существо, по горло вкопанное в землю. Сползание же в фантастику с того трамплина, который зовем мы жизнью, пожалуй, единственное правдивое описание нашего существования. Весь фокус в том, что он размыт. Главный Факир пьян либо спит, а фокус, с игральными картами или же оптический, непонятен и искажен астигматизмом. С этого постулата и начинается "Гермес".

Ахаз Ховен. Квинтиллиан Лойола. Сикст Гольбах. Ириарте. Мариньяно. Рёдер. Вольдемар Пиль. Бакст. Сеймур Квинке. Леверт. Флаэрти. Густав Цвингли. Аугусто Лента. Трифон Малларме. Цезарь Кобленц. Штумпф.

Столбцы имен. Длинные черные столбцы имен, начинающиеся во льдах неолита и продолжающие пополняться и сейчас чьей-то невидимой рукой. Что такое мир, как не столбец имен, слов, понятий и всего того, что не называемо? Что такое бог, как не неутомимый кроссвордист, одержимый страстью заполнять пустые клетки? Что такое жизнь, как не боязнь быть неназванным? Недопустимо и страшно менять свое имя. Этот ритуал, погребенный под дежурной фальшью загсов, кричит из древних пропастей утерянного знания. Всяк сверчок носи свои имярек. Всяк герой соответствуй своему имени. Не нужно описывать человека - просто назови его имя. Так Малларме перестает быть творцом "Стихотворений" и становится рыбарем.

Архонты: Аполлон, Арес, Геката, Деметра, Плутос, Приап, Протей - всего 7. С уходом Аполлона - также Сет. Члены Буле: номинально Адонис, Ате, Гелос, Гермес, Дионис, Мом, Пеан, Форкис, Эрида, потом Баст и Себек.