Наталья Рубанова - Сперматозоиды

• Название: Сперматозоиды
• Автор: Наталья Рубанова
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-68316-1

Кто мы, как не сперматозоиды, которым повезло не погибнуть? – в этом пафос необычного романа известной писательницы Натальи Рубановой, чье творчество часто называют маргинальным и контркультурным. В основе романа – мелодраматическая история отношений умной талантливой женщины Саны и женатого мужчины. Маятник их любви качается то в сторону счастья, то в сторону отчаяния, но они не могут друг без друга – и в этом рок их судеб…

---

Наталья Рубанова Сперматозоиды

Вам следует обратиться к психиатру:

…если вы постоянно находитесь в удрученном состоянии, а ощущение тревоги и «пустоты» не покидает;

…отношения и занятия, доставлявшие ранее удовольствие, не внушают оптимизма;

…вас перестал интересовать даже секс;

…вы не можете заснуть/спите чересчур много или просыпаетесь слишком рано;

…из-за подавленности вам трудно сосредоточиться, вспомнить что-либо или принять решение;

…на сниженном эмоциональном фоне вы стали злоупотреблять алкоголем или легкими наркотиками;

…вам хочется плакать или кричать от отчаяния;

…вам хочется подстричься «под ноль»;

…у вас есть/были суицидальные мысли/попытки…

…но перед этим

…непременно увеличьте

потребление

витаминов группы В!

Когда поток сперматозоидов устремляется к шейке матки, – важнейший процесс, имеющий решающее значение для воспроизводства видов, – можно заметить нетипичное поведение отдельных сперматозоидов. Они глядят вперед, глядят назад, порой даже принимаются плыть против течения и беспокойно виляют хвостом, что можно истолковать как попытку поставить под вопрос основы миропознания.

Если им не удается преодолеть эту странную нерешительность, удвоив скорость движения, они прибывают с опозданием и редко когда могут принять участие в великом торжестве – создании новой комбинации генов.

Уэльбек

[the room]

«Стране нужны ваши рекорды!» – они повсюду, раковые клетки их речи: неестественно улыбающаяся модель, с толком подогнанная под представления электората о воспроизводстве вида, оно же материнство (цветастая кофточка, фартук, натуральный, едва заметный, макияж и пр. и пр.), обнимает троих детенышей. А вот, например, ящерицы из семейства гекконов, осторожно примеривается к собственному голосу Сана, откладывают, если не найдут вторую 0.5, неоплодотворенные яйца, из которых потом вылупляется потомство – барышни в джазе forever![1] Вот если б человечьи самки могли проделывать то же самое, вопрос о качестве спермы отпал сам собой… Хотя, если знать, как правильно стимулировать неоплодотворенную яйцеклетку, она начнет делиться – сумасшествие! – ну в точности как наш эмбрион…Такое вот зачатие непорочное: но что, впрочем, есть порок, г-н Deus? Называя совокупление – любое, не обязательно механическое, – «низменным», «греховным», Ты автоматически подписываешь приговор своему же детищу (довольно, заметим, уродливому): что ж! И Ты несовершенен, и у Тебя случаются «сбои программы»: возможно, наш шарик – один из Твоих многочисленных черновиков, возможно, Ты только пробуешь писать набело… Меня же в этом, прямо скажем, темном дельце занимает одна лишь «цена вопроса» – сколько еще литров живой крови нужно перевести на занебеснутый Твой счет, и возможно ли законным способом, то есть не прибегая к самоволке, минимизировать издержки: вот, собственно, и все… Сана разводит руками, а потом, словно примериваясь еще к чему-то, кроме голоса, легко делает на турнике «солнышко».

* * *

Тень на этой планетке отсутствует напрочь: спрятаться негде. Они в подобных случаях советуют представлять комнату. Или что-то вроде того: скворечню, нору, веранду – у кого чего, – и бежать, о!.. Бежать, будь ты даже одноногим: это ничего, что они не отличат муляж от плоти, ничего: скоро и ты привыкнешь.

Итак, бежать – никаких перекуров, довольно опытов in vivo. Между тем выбор, как уверяют, есть (пусть даже ты, как окажется при ближайшем рассмотрении, давно на лопатках): ползком, прочь! Сперма – липкая вязкая мутная слизь, пахнущая сырыми каштанами, в каждом миллилитре которой сто миллионов живчиков тешат себя попыткой побега, – вот программа Allegro barbaro, прочесть которую между нот, несмотря на изрядный возраст, ты боишься, как боишься до сих пор и темного коридора, где: костлявая рука – Ягини? Кащея? Бастинды? – шорохи, слезы на щечках, «Буся-а-а-а-а!»; костлявая рука, скажут они, архетипична, слезы капали, прошлогодний снег таял, а ты так и не узнал/а самого главного.

Я – кто здесь?... – расскажу об этом: сырые каштаны, dusha moja, отдают хлоркой.

…

Представить: излишество – непременное условие. Итак, он/а в просторном, роскошно безвещном, абсолютно белом пространстве, не провоцирующем внутреннюю истерику. Все отражается здесь как будто б в правильных зеркалах – так было и в том фильме, подсмотренном – «Быстро спать!» – в детстве: анфилады комнат, бой старинных часов, красивая и, разумеется, несчастная heroИнька («с тонкими длинными пальцами и такой болью в глазах, что…»), прижимающая к груди неотправленный месседж; а еще эти белые платья, корсеты, зонтики от солнца, все эти ленты да шляпки – и, разумеется, плетеные кресла (реквизит): белые плетеные кресла на летней веранде.

Комнату. Надо очень четко представить чертову эту комнату, ну же! Ок, ок: в центре – внушительных размеров ложе (излишество как непременное условие), покрытое белоснежным пледом.

Окно распахнуто: ветер колышет шторы. Можно и так: тончайшие невинные шторы. Что, конечно, еще хуже. Но – пусть, пусть! Пусть ветер колышет тончайшие невинные шторы, такое ведь тоже случается. Несколько раз он/а видел/а, как ветер делал это с тончайшими невинными шторами! Своего рода везение: ты находишься в некоем идеальном пространстве, лежишь на некоей идеальной поверхности, а воздух… Да разве не так? Разве стыдишься? Расслабься: попытка перевести с шакальего на человечий сны эмбриона – пустая затея замороченных профи, протоколирующих, с какого возраста ты соизволил/а мастурбировать.

А теперь уймись и не задавай лишних: нам неплохо жилось добрую половину страницы, верно? Слияние реально. Ну давай же, давай: Аз, Буки… мотор!

Веди себя так, будто никого нет дома.

[мамадорогая]

Более-менее отчетливо Сана помнит себя лет с четырех: залитый солнцем двор, ноги, вязнущие в песке, ее маленькая рука – в большой отцовской ладони. На Сане темно-синее пальто и голубая шапка-буратинка: шелковые ленты завязаны под подбородком слишком туго. «Мне сорок лет!» – хнычет Сана. – «Тебе четыре!» – смеется отец. – «Нет, мне сорок, сорок!» – «Четыре!» – «Сорок!» – «Четыре!» – «Сорок!» – «Четыре, глупая…» – «Нет, вы не знаете, вы ничего не знаете! Мне сорок, сорок! Пусти!» – ладонь становится мокрой, Сана пытается вырваться. Кажется, именно в тот момент она впервые понимает, что попала.

…Сана метнулась к двери. Да, она нашла силы принять душ, почистить зубы и даже – даже – намазать тело кремом: это ведь целое дело – кремом, когда знаешь, что трёхмерка – не лотерея, потому как «в лотерее всегда есть шанс» (где была услышана эта банальность, Сана уже не помнит, да и речь-то шла, кажется, о женитьбе: zhenit’sja vam, barin, pora).

Она закрывается в ванной, чтобы пересчитать, пока старуха не видит, купюры: если воспринимать их как эквивалент человеческих отношений… и вообще энергии… – но осекается. Как атипичный представитель «экономически подчиненной группы» (sale, second hand, etc.), Сана не умеет завидовать, – а респектабельных свиней, делающих заказы в конторке, где просиживает от сих до сих разноцветные юбки-брюки, презирает: от заказов свиней зависит, тем не менее, зэ-пэ, позволяющая оплачивать некоторые счета – но лишь некоторые.

«Ты скоро?» – кряхтенье, неумолимо приближающееся шарканье, двадцать пятый кадр: розы на салфетке вышили мы сами… помнит ведь, помнит! тридцать семь зим в кишки вмёрзло – а теперь подарим нашей милой ма… – тридцать семь, а поди ж ты, как в мозг впечатали… Может, если б ничего этого там, в мозгу-то, не сидело, они все – ну, из «группы», из «экономически подчиненной», и жили б нормально?.. Что такое, кстати, жить нормально, гадает Сана.

Дверь открывается: «Ноги помыть хочу, пусти» – от старухи, как всегда, пованивает. «Вся вымоешься, может? Голова-то смотри какая…» – «Часто нельзя». – Сана отворачивается: невозможно принимать человека, принимающего душ раз в месяц, таким как есть. Раз в месяц, мамадорогая, раз в месяц – или реже: поначалу еще ничего, но потом… когда запах псины смешивается со стойкими запахами мочи и подгнившей рыбы… Становясь невыносимым, амбре и провоцирует большинство скандалов.

Сана мечтает съехать, но зэ-пэ смеется над ней – конверт за конвертом: с такой зэ-пэ светит лишь подстольная конура в получасе, как говорят о н и, пешкодралом от жэ-дэ: все это, впрочем, не ново – Сана дважды стояла одной ногой замужем, а потому предпочитает проституцию социальную – генитальной. Одиночество – вот и все, в сущности, что ей сейчас нужно: они в этих случаях советуют представлять комнату…