Розмэри Сатклифф - Меч на закате

• Название: Меч на закате
• Автор: Розмэри Сатклифф
• Жанр: Историческая проза

Подобно тому, как сага о Карле Великом и его паладинах — это Тема Франции, Легенда об Артуре на протяжении почти четырнадцати столетий была и остается Темой Британии. Поначалу предание, затем — героическая повесть, которая вбирала в себя по пути новые детали, новые красоты и радужные романтические краски, пока не расцвела пышным цветом у сэра Томаса Мэлори.

Но в последние годы историки и антропологи все чаще и чаще склоняются к мысли, что Тема Британии — это и в самом деле «материя, а не пустая болтовня». Что за всем собравшимся вокруг нее божественным туманом языческого, раннехристианского и средневекового великолепия стоит одинокая фигура одного великого человека. Не было рыцаря в сверкающих доспехах, не было Круглого стола, не было многобашенного Камелота; но был римско-британский военачальник, которому, когда нахлынула варварская тьма, показалось, что последние угасающие огоньки цивилизации стоят того, чтобы за них бороться.

«Меч на закате» — это попытка из осколков известных фактов, из домыслов, предположений и чистых догадок воссоздать человека, каким мог бы быть этот военачальник, и историю его долгой борьбы.

---

— Тогда кто же? — спросил я.

Он посмотрел мне прямо в лицо, не говоря ни слова; и через какое-то время я произнес:

— О нет, я не из того теста, из которого делают узурпаторов.

— Но можешь ли ты быть уверен, что у тебя будет выбор? Если я назову Кадора из Думнонии своим преемником, то, думаю, британские князья по большей части примут его — слегка поворчав в своем кругу. «Он не более велик, чем мы», но также: «Он последний королевской крови». Но все здешнее Южное Королевство и все войско, не говоря уже о твоем собственном отряде, как один человек, выступят за тебя.

— Они не сделают этого, если я не встану во главе, — возразил я.

— Артос, мой Медвежонок-простачок, ты переоцениваешь — или, возможно, недооцениваешь — силу своего влияния на людей. Когда войско выступает за какого-нибудь вождя, это не всегда происходит по указке этого вождя… Ты — человек, обладающий властью удержать Британию после меня, но поскольку ты низкорожденный, я не могу формально назначить тебя своим преемником перед Советом. Однако я могу по крайней мере развязать тебе руки, чтобы ты сам завоевал престол Верховного короля.

— Думаю, я все равно не понимаю, — медленно проговорил я.

— Нет? Если я умру, не назначив преемника, большинство обратится к тебе как к чему-то само собой разумеющемуся, а остальное будет в твоих руках. Поэтому мне следует постараться умереть внезапно, чтобы у меня не было времени назвать наследника. Полагаю, это доставит некоторое неудобство Совету, но…

Я вскочил на ноги.

— Мой Бог! Амброзий! Ты повредился в уме! Оставить нас, не назвав наследника… это значит оставить Британию раздираемой на части внутренней войной в то самое время, когда наша единственная надежда — это стоять вместе… ты не мог подумать… ты…

Он откинулся назад в тяжелом резном кресле, поднял голову и посмотрел на меня снизу вверх, и его глаза на умирающем лице были ясными и решительными.

— О да, я подумал… я не игрок по натуре, Артос, но я могу бросить кости, когда это необходимо. Я прекрасно знаю, что при этом я играю на самую высокую ставку в своей жизни и что если я проиграю, Британия распадется на части, как прогнившее яблоко, и будет открыта для полчищ варваров; но если я выиграю, у нас будет еще несколько лет, чтобы продолжить борьбу. И я верю, что я выиграю, — по крайней мере, с большей вероятностью, чем если бы я оставил после себя Кадора из Думнонии, — в его голос вкралась тень безрадостного смеха. — Жаль, что, согласно природе вещей, меня здесь не будет, и я не узнаю, выиграл я или проиграл; выбросил я Венеру или Собаку.

— Я по-прежнему думаю, что это безумие!

— Может быть, и безумие; но другого пути нет. Сядь, Артос, и послушай меня еще немного, потому что у нас не вся жизнь впереди.

Я сел, чувствуя себя так, словно получил удар между глаз, и все это время ощущая на себе хмурый, оценивающий взгляд старого Аквилы.

— Я слушаю, Амброзий.

— Итак. Ты не хуже меня знаешь, что приближающаяся кампания вряд ли пойдет по схеме последних нескольких лет.

Я кивнул:

— Об этом говорит каждый пролетающий ветерок. И однако непонятно, почему это должно случиться именно сейчас, в этом году и ни в каком другом, если это не случилось пять лет назад. Мы достаточно ясно показали варварам, что в решающем сражении с хотя бы приблизительно равной численностью мы можем изрубить их на куски при помощи конницы; и они должны знать, потому что их разведчики не дураки, что мы неуклонно наращиваем мощь наших конных отрядов.

— Может быть, именно поэтому они решили бросить против нас все свои силы, прежде чем будет слишком поздно, — его деликатные пальцы счистили еще одну полоску коричневой скорлупы с кремового ядра давно остывшего каштана. — Сдается мне, саксы наконец-то учатся действовать сообща. Несомненно, те сношения, что велись всю зиму между королевством кантиев и Истсэксом, должны указывать именно на это.

Капитан телохранителей улыбнулся, глядя в огонь поверх длинного крючковатого носа, и подцепил кинжалом дымящийся каштан.

— У нас тоже есть разведчики. Похоже, неплохо иметь друзей среди Маленького Темного Народца холмов и лесов.

— Амброзий, если весной действительно ожидается решительное наступление, то подожди хотя бы до тех пор, пока мы, с Божьей милостью, не отразим его, прежде чем доведешь свое решение до такой стадии, что уже ничего нельзя будет изменить.

— Я не доживу до весны, — просто сказал Амброзий и бросил наполовину очищенный каштан, которым он так долго играл, обратно в огонь жестом, который означал: «конец». А потом продолжил — это был первый и единственный раз, когда я слышал, чтобы он говорил о своей болезни: — Я продержался на своем месте так долго, как только смог. Бог знает это; но я обессилен тем, что ношу дикую кошку в своих внутренностях, — я весь прогнил и съеден заживо. Вскоре должен наступить конец.

В свете пламени я заметил, что его лоб блестит от пота.

После того как мы некоторое время просидели молча, он заговорил снова.

— Артос, я чувствую на себе перст судьбы. Дело не только в том, что наши разведчики сообщают об определенных передвижениях саксов. Я чувствую костями, чувствую самим сердцем, что этой весной, самое позднее — к середине лета, нам предстоит выдержать такую саксонскую атаку, подобной которой мы не видели раньше; и когда она начнется, это будет борьба, по сравнению с которой все известные нам доныне битвы покажутся всего лишь свечками перед полыханием сигнального огня. И, веря в это, я должен верить и в то, что данное время как нельзя менее подходит для того, чтобы оставлять Британию в руках неопытного короля; скорее, она должна попасть в руки сильного и испытанного военачальника. А насчет того, что будет потом… если говорить о моем преемнике, то победа в такой борьбе может стать мощным оружием в твоих руках, Медвежонок, а если ты потерпишь неудачу, то Британии больше не понадобится Верховный король.

Его голос упал почти до шепота и с хрипом вырвался из горла, а блестящие глаза, которые не отрывались от моего лица, были совсем измученными. И все же какая-то часть меня продолжала сопротивляться; и не из скромности, а от недостатка мужества. Я всегда боялся одиночества, одиночества духа. Мне нужно было чувствовать у своего плеча прикосновение других плеч, теплоту дружбы. Я был хорошим военачальником и знал это, но меня отпугивала сама мысль о том, чего просил от меня Амброзий. Я не хотел одиночества горной вершины.

Некоторое время назад Аквила поднялся и прошел к окну в глубине комнаты; он был кем-то вроде волка-одиночки, этот старый Аквила, и глубокие тайники его собственной души не позволяли ему даже в малейшей степени вторгаться в чужие души; полагаю, он не хотел видеть наши лица на последней стадии этого спора. Внезапно он заговорил, не поворачиваясь от окна:

— Раз уж мы упомянули о сигнальных огнях, то, судя по виду, вон там, за Чернильницей, горит что-то очень большое!

Я быстро встал и подошел к нему.

— Саксы! Открой окно, Аквила.

Он открыл задвижку, широко распахнул застекленную створку, и мне в лицо повеяло холодом и запахом мороза. Окно выходило на север, и по мере того как мои глаза после света пламени привыкали к темноте и на ясном небе проступали звезды, я начал  различать в небе тусклое красное свечение, похожее на рдеющий отсвет большого костра.

Это свечение расползалось прямо у меня на глазах, поднимаясь все выше к звездам.

— Понадобилось бы сжечь целый город, чтобы небо сияло так сильно, — сказал Аквила, и по его голосу я почувствовал, что он хмурится. А потом бесформенное сияние начало принимать неясные очертания огромного лука, и из его яркой сердцевины внезапно вырвалась вверх, в темное небо, длинная узкая лента света, а за ней еще и еще одна; и я удивился, как я мог быть таким глупцом, что не узнал их сразу, — наверное, причиной этому было то, что в моем сознании они принадлежали северу, и я был слеп к ним здесь, в южных землях. Я рассмеялся, и что-то во мне взмыло вверх, словно от прикосновения знакомой магии.

— Сегодня нет никаких саксов, старый волчище. Это Северные Огни, Корона Севера. Бог мой, сколько раз я смотрел на эти струящиеся огненные ленты с крепостных валов Тримонтиума! — я искоса взглянул на Аквилу: вырвавшееся у него восклицание показало мне, что он узнал то, на что смотрел, одновременно со мной. — Так-так! Ты тоже! Ты должен был достаточно часто видеть их в те зимы, что провел в неволе в стране ютов.

— Достаточно часто, — подтвердил он. — Они разрастались и разрастались, пока не становились похожими на огромные светящиеся знамена, летящие по всему небу; и старики говорили, что слышат над головой стремительный полет огромных крыльев… Но здесь, на юге, их редко когда увидишь, а если они и появляются, то это не более чем алое свечение, которое может исходить от фермы, горящей в соседней долине.