Любовь Овсянникова - С историей на плечах

• Название: С историей на плечах
• Автор: Любовь Овсянникова
• Издательство: Стожары
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2018

Сложно, практически невозможно понять прошлое вне судеб тех, кто его творил.

М. Бердник

---

— Вам далеко идти?

— Нет, совсем рядом, — я махнула в сторону отеля. — Спасибо вам! Большое спасибо.

— Надеюсь, мадам не обиделась?

— Нет, что вы. Наоборот, — я улыбнулась ему как близкому человеку, приоткрывшему мне свою душу: — И официанту передайте мою благодарность.

Верный тон, годящийся для Эстонии, был найден.

Так началось мое четырехгодичное пребывание в Таллине, правда, наездами, зато регулярными и длительными — каждый раз по две недели. Каждый раз — полмесяца изумительной жизни.

Как правило таллинские каникулы проходили по раз установленной программе. Ильмар Романович был прекрасным научным руководителем, ответственным и заботливым. Но был он и другом, понимающим, из какой нелегкой жизни я туда приезжала и умеющим сделать сверкающий, искрящийся праздник из пребывания в их городе. Мне, почти не путешествующей и не имеющей подобных впечатлений, для этого много не требовалось. Праздники начинались несколькими днями отдыха после приезда. Затем последовательность событий была такая: семинар на кафедре с моим отчетом о проделанной работе; знакомство с коллегами Клейса и предприятиями, где они работали; обязательный обед в одном из модных ресторанов, куда меня приглашал Ильмар Романович в качестве знакомства с городом и эстонскими традициями; экскурсии по окрестностям Таллина на его авто; и накануне моего отъезда — ужин в его семье, где меня угощали сигом и другими местными морскими деликатесами.

Очень помогало то, что жена Ильмара Романовича работала заведующей отделом международного туризма ЦК КПСС Эстонии и имела возможность бронировать мне номера в лучших гостиницах, причем в любое время и на любой срок. Ее заботами в последующие свои приезды живала я исключительно в «Виру», потом в «Олимпии».

Тут хочу сделать пояснение, касающееся поста, занимаемого Хэлей. В советское время три прибалтийские республики имели исключительное право оформлять заграничные паспорта и визы напрямую, через свои республиканские органы, остальные республики отсылались в союзные инстанции. Именно поэтому прибалты никогда не отдыхали на наших внутренних курортах, предпочитая ездить, насколько мне известно, в Италию. И в ЦК КПСС Эстонии имелся отдел международного туризма, каких не было, например, в Украине.

Интересно рассказать о том главном, что я видела, что вмещается в простые слова: Таллин — Клейс — регата. Современники тех событий поняли бы, о чем речь, а нынешним людям надо раскрыть смысл подробнее.

Я застала Таллин в тот промежуток истории, когда он стоял неказистый, ободранный, заваленный строительным мусором, задраенный в капитальные леса, какой-то прибитый к земле, и совсем не производил впечатления. Да еще в декабре! А потом постепенно начал сбрасывать эти драпировки ремонта и новостроек, очищаться, светлеть лицом, хорошеть, даже подниматься ввысь, к небу. И однажды настал момент, когда за многие века впервые он явился миру во всей красе, преобразился в одну из столиц Московских (ХХII) Олимпийских игр. Все этапы этих прекращений прошли на моих глазах и при каждом приезде воспринимались явственнее, чем если бы я ежедневно находилась рядом.

Мне повезло оказаться там, когда открывался яхт-центр на реке Пирита. В день 19 июля 1980 года, ровно в 16.22 тут вспыхнул Олимпийский огонь и открылась олимпийская парусная регата. Длилась она десять дней. Естественно, посещать все соревнования я не могла, да и не такой уж я большой спортивный болельщик. Но на открытии все же была, что принципиально важно. Клейс очень гордился этим событием, много рассказывал о нем. Наверное, поэтому я и запомнила из его слов, что на трех дистанциях — «Альфа», «Браво» и «Чарли» — в шести классах яхт спор за олимпийские медали вели 83 яхты и 154 спортсмена.

Олимпиада 1980 года стала для Таллина судьбоносным событием, ибо подготовка к ней велась с подлинно советским размахом. Благодаря регате старинный город преобразился, получил отличный Парусный центр, 314-ти метровую телебашню в Клоостриметса, Дворец культуры и спорта, который сразу стали называть Linnahall (Горхолл), 28-этажную гостиницу «Олимпия», новый аэровокзал, новое здание городского почтамта, новый мост через реку Пирита, автоматическую телефонную станцию... А еще к этой дате были проведены масштабные работы по реставрации Старого города и общегородской косметический ремонт. Именно потому я и помню как старый аэропорт Таллина резко сменился на новый, как старая часть города принарядилась обновленными зданиями, как на моих глазах хорошела столица Эстонии.

Кстати, на телебашне в Клоостриметса, на высоте 310 метров над землей, устроен вращающийся ресторан. Я побывала в нем. Там Клейс угощал меня супами-пюре из эстонской кухни, потчевал еще какими-то дивами, а мне было не до еды. При взгляде по сторонам, составляющим сплошное окно, где за ним властвовало небо, а вдали виднелось море, у меня появлялся страх и слегка кружилась голова.

В один из летних приездов Ильмар Романович повез меня в пригороды Таллина, показать частные жилые кварталы.

— У нас в многоквартирных домах обитают только «негры», — рассказывал он по дороге, не очень озабочиваясь, что такая риторика может быть принята мной с осуждением, — бедные. Уважающие себя люди живут в коттеджах, за городом. Вот я вам их и покажу.

Это «обитают», сказанное о людях без весомого положения в обществе, и «живут» — о меньшинстве, считающем себя его лучшей частью, буквально отказывало первым в духовности и незаслуженно превозносило вторых. Но не скажете, о какой культуре и о каком развитии можно говорить без народа, без этого океана всех начал? Когда это интеллигенция была источником фольклора, традиций и обычаев и что бы она делала без таких источников?

К сожалению, в моем научном руководителе явно чувствовалось злое, нетерпимое отношение к советским ценностям, к равенству и солидарности трудящихся. Кто знает, из каких людей он сам вышел, но впечатление производил обыкновенного интеллигента, каких в то время было большинство. Я не выдержала:

— У вас тоже есть квартира в городе.

— Это не совсем квартира, — сказал он. — Это рабочий кабинет и приемная. Да, там есть спальня и кухня, но это лишь для удобства, а не от необходимости. Настоящий мой дом тоже в пригороде. Но туда мы гостей не приглашаем, это родовое гнездо — только для своих.

Так и я могу сказать, подумала я и замолчала.

Мы ехали на северо-запад от Таллина. По сторонам все больше густел лес, все меньше мелькало построек. Простиралась девственная природа при абсолютном безлюдье. Наконец дорога плавно перешла в улицу явно различимого поселения, хоть и странного какого-то: между усадьбами не было заборов, как и от дороги их ничего не отделяло тоже. Красивые жилые дома стояли словно в лесу, за которым все же хорошо ухаживали. Трава на лужайках между ними была подстрижена, деревья прорежены и с аккуратными срезами, где снимались сухие ветки. Было видно, что некоторые ели или кедры посадили специально там, где они росли. Но даже традиционных цветников не было. Мне сразу подумалось про базу отдыха, отдельные домики для приезжих, только домики были слишком уж хорошие, добротные.

— Это дачный поселок, — сказал Клейс. — Ласнамяэ.

— Какой странный, — я не смогла скрыть удивления. — Ни цветов, ни грядок с овощами. Кругом — просто лес.

— Да, это так. Зато тут воздух хороший, — он засмеялся. — На самом деле не из-за воздуха, конечно, ничего не выращивают. Тут земля плохая, что-либо садить бесполезно.

— Хоть бы заборы поставили, непривычно как-то.

— А зачем заборы? Их ведь перепрыгнуть легко.

Я не стала спорить, но вспомнила папу. Тогда мы с ним посадили три черешни вдоль торцевой части дома, выходящей в палисадник. А на следующий день отец взялся приподнимать — причем не намного, всего сантиметров на двадцать — забор, символически отделяющий палисадник от улицы.

— Зачем ты возишься? — сказала я, полагая, что папа просто ремонтирует забор. — Он еще крепкий, пару-тройку лет спокойно простоит.

— Приподниму, чтобы перепрыгнуть нельзя было. А то появятся ягоды и начнут привлекать хулиганов.

Я засмеялась:

— Кто захочет, все равно проберется.

И тут я услышала то, что стало для меня откровением. Мой настрадавшийся папа, прошедший войну, видевший врага и на своей земле, и в своем доме, знал повадки настоящего зла. Он сказал:

— Конечно, если что задумать, то все можно совершить. Но заборами огораживаются не от вора, а от озорника. Ими люди не защищаются, а сдерживают любителей подурачиться.

Действительно, с удивлением подумала я о столь элементарной истине, которая редко кому приходит в голову с такой поражающей ясностью, — обычно распоясываются там, где есть соблазн и условия для произвола. Но при малейшем препятствии глупые побуждения улетучиваются. Не себя защитить, а сдержать другого от необдуманного шага — вот основной критерий согласия и мира между людьми! Как прекрасно просто и как мудро!