Любовь Овсянникова - С историей на плечах

• Название: С историей на плечах
• Автор: Любовь Овсянникова
• Издательство: Стожары
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2018

Сложно, практически невозможно понять прошлое вне судеб тех, кто его творил.

М. Бердник

---

— Прямо «произведениях»… — с замешательством сказала я.

— Ну да! Если вы учтете мои поправки, то материал можно отдавать в печать. Но впредь руководствуйтесь одним принципом: писать только о том, что крепко знаете, — Пальм повернулся к хозяевам, молча наблюдающим за нашим диалогом: — Вы не подумайте, Любовь Борисовна молодец, она так и делает — ответственно пишет. Но я почему это говорю? Потому что сейчас молодежь начинает писать всякое, что и говорить не хочется. А дурное дело — заразное, вы же знаете. На будущее предупреждаю, чтобы не соблазнилась легкими дорожками.

— Она же не «молодежь», а взрослая, — сказал хозяин. — Ну что, Аркаша, обмоем это дело?

Пока Аркадий Яковлевич раздумывал с ответом, я сгребла свои бумаги и поспешила откланяться.

— Вы извините, мне надо идти, ученики вот-вот придут, — врала я наобум.

Домой ушла не только с поправками от самого Пальма, но и с его телефоном, адресом и обещанием прийти в гости.

— Я покажу вам свои книги, кое-что подпишу на память, — сказал он.

После своего пятидесятилетнего юбилея, когда у меня вышло несколько сборников, я навестила Аркадия Яковлевича, подарила их и отблагодарила за участие. Постепенно мы познакомились ближе и начали встречаться регулярнее. Часто, идя на прогулку в парк им. Шевченко, он по дороге заходил к нам, у нас ведь библиотека была побольше. Аркадий Яковлевич, буквально прикипал к ней, а потом мы отправлялись гулять вместе и долго беседовали о том, что он там высмотрел. Темы у него не переводились. Да и на рынке встречались постоянно, действительно, заглядывая туда по утрам, в виде прогулки.

Вспоминая сейчас то время, я думаю, что это были и не встречи, а какой-то новый образ жизни, в котором Аркадий Яковлевич являлся неотъемлемой составной частью. Все ткалось из мельчайших деталей: я показывала ему комнату, в которой мы впервые прочитали его статью, рассказывала, как мы ее обсуждали, как ждали других публикаций, вообще говорила о своем студенчестве. Конечно, ему было приятно, он слушал с улыбкой и обширно вспоминал былую историю и события, освещенные в статях. Получалось, что ненаписанного оставалось больше, чем написанного. Но как говорится — таковы законы жанра. То, приехав с очередной книжной ярмарки, мы сидели часами и рассказывали ему о ней: и кто из издателей там был, и с какими книгами, и кто был гостем ярмарки, и кого наградили, и множество таких деталей и пустяков, которые невозможно упомнить. Как и в обычной суете-маете людей.

Эти беседы сблизили два периода нашей с мужем жизни, в которых существовал Пальм — период открытия Пальма и период присутствия Пальма с нами. Периоды были разными: первый отличался творением мифов и созданием кумира, а второй — познанием его. Но сближало их, эти периоды, два утешительных момента: то, что приблизившийся кумир не был развенчан, не оказался мельче в глазах, не разочаровал, даже не дал подумать о его обычности; и то, что в обоих периодах Пальм держал такой высокий духовный уровень, что нам оставалось только подтягиваться и подтягиваться к нему. И нам с мужем это нравилось.

Так продолжалось до поры, пока не заболел мой отец. Это был самый длительный перерыв в нашем общении, но потом возникали другие паузы, короткие, но частые. Я болела и хандрила и очень не хотела показывать это знакомым, не хотела навевать на них то, что мучило меня саму, так что последнего раза, когда мы виделись, я не помню. Еще долго мы перезванивались. Затем в начале 2005 года я по приглашению руководства начала работать в издательско-полиграфическом комплексе «Зоря», возглавляя и развивая редакционно-издательский отдел. Работа была далеко от дома, сложная по существу, я нечеловечески уставала, и это меня окончательно вынуло из внутренней жизни… А когда я вернулась в нее, Аркадия Яковлевича уже давно с нами не было.

И все же до самого конца я не победила в себе исключительное отношение к Аркадию Яковлевичу. Он остался для меня праздником, ибо сколь бы простым и доступным ни казался, но всегда в нем оставалось что-то нездешнее, заоблачное, вроде навеянное иными мирами.

О, ярмарки книжные…

Это знакомство состоялось в пору, когда после распада СССР еще пытались сохранять былую мощь и былой размах всесоюзные книжные ярмарки. Но границы, таможни и банки, как зараза, гробили любой энтузиазм, били людей по нервам, рукам и планам. Эти уродцы поселились в привычных для нас пределах, разъединив брата с братом и друга с другом, и принялись с настойчивостью кислоты разъедать наши системы и связи, заодно подтачивая наши попытки сохранить себя на прежних просторах хотя бы собственными усилиями. Увы, увы — скоро мы уже не могли ездить на закупки книг в Нижний Новгород, Ленинград, Ростов-на-Дону, Кисловодск и встречаться там с коллегами из Калининграда, Белоруссии и Урала, Сибири и Дальнего Востока, из Казахстана и Баку, из Прибалтики и Москвы — поле нашей деятельности скукожилось и потеряло краски. Нам, отроду живущим и действующим в условиях советской роскоши, привыкшим к грандиозным масштабам своей Родины, к ее шири широкой и размаху богатырскому, в том числе и в восприятии мира, в образовавшихся закутках стало душно, темно и пыльно. Никаких чудес, если считать чудесами хорошие неожиданности и достижения, в закутках испокон веку не случалось, не было их теперь и не могло быть впредь. Так из полевого родника не возникает море там, где нет неограниченного живительного круговорота и обновления через океан. Если скован свободный и неудержимый выход в открытое пространство, вся вода остается на месте, застаивается и превращается в болото.

Так было и с книгопроизводством и книгораспространением. Издатели теперь очень осторожно планировали новые тиражи. О сотнях тысяч экземпляров пришлось забыть, к покупателю пробиваться получалось все труднее, завоевывать его — стоило неимоверных усилий. В Россию проехать можно было, но только на экскурсию, ибо условия для сотрудничества с нею были похоронены. А у нас на месте кое-как возникали и тлели скудные и скучные книжные очаги то в Киеве, то во Львове — больше как рекламные мастер-классы по части «новой украинской мовы и культурных ценностей». Закат добра…

Были мы и там и сям по пару раз, вынося все более безрадостные впечатления. Наконец на этих ярмарках начало разить таким политическим амбре, что книги стали далеко не главными объектами. В качестве первых звезд замелькали то персоны типа Оксаны Забужко, то публичной интеллектуалки и поэтки Марии Матиос… Дорвались. Знакомилась я с ними, общалась, культурно принимала в подарок книги с автографами... Хорошо еще, если появлялся Андрей Курков.

Но кто ехал смотреть на эти постановочные выступления? Никто. Варились там эти «звезды» мейд-ин-ненашего изготовления в своем невкусном компоте, выпуская заказную писанину на западные гранты. По-моему, им самим от той «литературы» было тошно.

Одно время организационно активизировались Запорожские ярмарки, но честная и нормальная украинская книгоиндустрия приказала долго жить, а из-за слабого притока тиражей эти ярмарки в течение нескольких лет выродились в выставки-продажи — мелкооптовую торговлю случайной литературой, без возможности поставок.

Но вот случился прорыв в Харькове, где к руководству пришел Евгений Петрович Кушнарев, независимый и активный политик. И там многое начало меняться к лучшему, появилась надежда на обретение прежнего духа и величия. Цель новой тамошней политики состояла в возобновлении давних традиций, ведь в ХIX веке в Харькове наравне с Нижним Новгородом проводились самые крупные в России ярмарки.

В ряду добрых перемен оказались и ежегодные книжные форумы, куда приглашались участники из ближнего зарубежья. И они приезжали — вот что с людьми делает надежда! Традиционным было не только то, что в исконной украинской столице собирали прежних нормальных книжников, но и в том, что происходило это весной, а также то, что ярмарки открывал сам Евгений Петрович — неизменно торжественный в этот день и вдохновенный. Видно было, что он напахался в строительной отрасли предостаточно и теперь стремился восполнить то из духовного богатства, что упустил за работой в молодости. Каждый год мы его видели, слышали, дышали одним воздухом и в итоге начали воспринимать его как своего в доску, просто как часть своего окружения, часть нашей жизни.

Был он невысокого роста, неказистый с виду: ни лицом не вышел, ни осанкой, с кривоватыми ножками… Зато как говорил! Когда говорил, он преображался. Еще впереди было 28 ноября 2004 года, Ледовый дворец города Северодонецка Луганской области, Северодонецкий съезд депутатов всех уровней, их хоровое исполнение песни «Вставай, страна огромная…» и его знаменитые слова: «С нами Бог и Правда!» Увы, впереди был и роковой выстрел 16 января 2007 года — расплата за этот съезд, за собственное мнение, за неукротимость и мужество.