Леонид Пасенюк - Люди, горы, небо

• Название: Люди, горы, небо
• Автор: Леонид Пасенюк
• Издательство: Мол. нвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

Три повести о горах, альпинистах и не только о них.

---

Внезапно Витьке пришло в голову, что жена у Юрия Викентьевича должна быть рослая, с крепкой статью и толстыми русыми косами, собранными короной над высоким лбом, над синими глазами, глубокими и чистыми, как лесные озера, — вот такая жена, истинно русская красавица.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

А у шефа не было жены.

Жена у Юрия Викентьевича, правда, когда–то была — такая миловидная, румяная, сочная, как брусничка, и терпкая, как брусничка. Она была женщиной рассудительной, достойной — и при всем том несколько инфантильной. Ужиться он с ней не сумел, как ни старался. Она все–таки оставалась себе на уме. Она заявляла разные, ею же придуманные супружеские права, а Юрий Викентьевич рассматривал брак как содружество равных и диктата не терпел. Он говорил: я геолог, и я не могу сидеть дома в качестве бесплатного к тебе приложения. Она же отвечала: ты муж, и ты должен заботиться о доме, о семье, и знать я больше ничего не желаю. Может, она даже изменяла ему — в последние годы у него появились причины подозревать ее.

В общем примитивная, но в наши дни еще встречающаяся история. Сюжет, как говорится, не нов.

Смешно сказать, но разногласия начались, когда получили квартиру… приобрели ослепительно–лакированный гарнитур, несколько, правда, роскошный и дорогой по нынешним временам всеупрощающего модерна. В образе поведения Юрия Викентьевича от этого ровно ничего не изменилось, он не остепенился, не стал примерным домоседом, на жену же благоустроенный угол и сверкающие блики на благоприобретенной мебели подействовали магически…

Он оставил ей все это. Пусть пользуется. Пусть живет.

С той поры знакомств с женщинами он избегал, держался в шумных компаниях отчужденно, выглядел бирюком. Вдобавок Юрию Викентьевичу тогда казалось, что его внешность не может вызвать встречной симпатии у особы, которая чем–либо приглянулась бы ему самому.

Если же вопреки ожиданиям Юрию Викентьевичу оказывали знаки внимания, он становился доверчивым и даже болтливым, много и не без юмора говорил о своей незадав–шейся семейной жизни, о работе в горах, о последней стычке в геологическом управлении с неким Тырловым, который, видно, немало ему досаждал, — и все эти обильные и полушутливые излияния со стороны выглядели как крик души, истосковавшейся по женской ласке.

Долгое время он не мог встретить своей женщины. В общем он не надеялся на какую–то особенную встречу. Ему могла подойти и женщина нервная, мятущаяся, демонического склада, у которой была бы своя самостоятельная, пусть даже немного горячечная жизнь, но он не имел бы ничего против женщины спокойной, домовитой, заботливой, которая, однако, уважала бы его занятия и не чинила бы ему в работе препятствий неумными претензиями.

Словом, шефу не везло. Чаще он знакомился с какими–то случайными особами, о которых вскоре забывал: общение с ними ничего, кроме горечи, в душе не оставляло.

Больше других ему помнилась жена одного олимпийского чемпиона, с которой танцевал он у друга на загородной даче. Юрий Викентьевич так и не узнал ее подлинного имени, но смутно помнил, что звали партнершу довольно необычно: Гуся. Он долго ломал голову: Гуся — это Гусыня, что ли? Но спросить не решился. Эта Гуся в вечернем сумраке веранды, при свете первых звезд и нарождающейся луны показалась ему отъявленно красивой. Именно отъявленно, нагло, незаслуженно красивой — ведь на поверку вышло, что она ничтожество. И любить такую уважающему себя мужчине было бы постыдно. И зло взяло на ее мужа–чемпиона, обладающего феноменальным физическим комплексом, зло и досада, что эта Гуся так им помыкает, и он и смотрит на нее преданными глазами, и следит издали глупо–влюбленно, в то время как она обвисает в руках партнера — в сущности, незнакомого ей человека — и большой яркий рот ее лепечет разные такие двусмысленные слова.

А то всплывала в памяти какая–то Галина — шумная, с пышным, но еще сохранившим талию телом, вся в белом и розовом, и простроченный кусучей золотой канителью белый с розовым на ней шарф… Они сидят в ложе театра, и этот шарф то и дело сползает с ее плеч на колени Юрия Викентьевича, а затем и рука нечаянно трогает его пальцы и не торопится убегать. Глупое, ненужное знакомство…

Образы Гуси, Галины, какой–то еще Виктории Леонидовны расплывчаты и смутны. Но одну женщину Юрий Викентьевич помнит постоянно и остро. Он не может ее забыть вот уже два года — с той поры, как встретился.

Юрий Викентьевич познакомился с ней здесь же, на Курилах. До острова, где Ольга жила, отсюда сутки ходу.

Юрий Викентьевич пришел в поселковый Совет после высадки с парохода, чтобы определиться к кому–нибудь на постой: в этих краях ему предстояло поработать.

Смуглая женщина с гладко зачесанными волосами — так, что они блестели, — пристально на него взглянула.

— Я здесь, в поссовете, случайно, замещаю на час–два секретаря, мою подругу, — сказала она, опуская чуть раскосые глаза и как–то еще более темнея лицом. — Я не знаю, что вам сказать насчет жилья… А много вас?

— Да я, собственно, один.

— Один–то вы можете остановиться… у меня, — предложила женщина, разом вскинув голову и встретившись с ним взглядом. — У меня есть свободная комната с койкой… если вы один.

На ужин она разогрела консервированную курицу, нарезала бараньей колбасы, поставила моченых ягод и местных остро наперченных грибов, а Юрий Викентьевич, взглянув на обильное угощение, неторопливо расшнуровал рюкзак, извлек оттуда бутылку липуче–сладкого портвейна, купленного впопыхах еще в Москве.

Выпили. Захмелели. Вышли на крыльцо.

Вдруг прильнув к Юрию Викентьевичу, женщина взглянула на него мерцающими глазами.

— Ляжешь со мной?

Юрий Викентьевич растерялся: не мог понять, чего

больше в этом внезапном порыве, вызывающего бесстыдства или целомудрия, доведенного до отчаяния. Он смотрел на нее в замешательстве и уже не видел ее испуганно опущенных глаз, а только ученический пробор на голове, зыбкий, как лунная дорожка, пересекшая море. Он ощутил желание поцеловать ее и неловко ткнулся губами в ухо, в висок…

— Щекотно, — прошептала она, отстранившись, и прильнула опять, счастливо–освобожденно защебетала о чем–то, так что сразу схлынуло напряжение этого вечера и обоим стало легко.

Она работала техником–технологом на рыбозаводе. Мужчин здесь было мало, женщин — куда больше, особенно милых, со смесью стеснительности и озорства девушек–сезон–ниц. Могло статься, что Ольга избегала связи с кем–либо из местных мужчин, связи временной, потому что на постоянную у нее были причины не рассчитывать.

Ольга долго и сбивчиво говорила ему о здешнем житье–бытье, он слушал и не слушал, покуривая в потемках (тогда Юрий Викентьевич курил), не давая себе труда разобраться в отношении к ней, сразу почему–то ставшей такой близкой и родной. Юрия Викентьевича умиляла эта ее робкая отчаянность, с какою она заявила на него свои права.

Может быть, со стороны такая встреча, такая связь не отвечали классическому мерилу женской нравственности, — Юрий Викентьевич не обратил на это внимания.

Он видел в темноте, изредка пропитывающейся красным отсветом сигареты, ее пробор, ровный даже в постели, слышал успокоенное дыхание — она спала, — и ему было хорошо. Конечно, ничто в мире не бывает без начал и решительно все в мире идет к своим причалам. Что–то в жизни Ольги, вероятно, не удалось, что–то пошло наперекос, но он не хотел ни о чем ее расспрашивать. Он понимал: расспрашивать не нужно.

Потом, много позже, Юрий Викентьевич что–то пытался выведать у нее, но безуспешно. Ольга отвечала уклончиво и неохотно. Потом он сказал: давай будем жить нормально, как все люди, и она ответила, что они в общем и так живут не хуже людей. Она, во всяком случае, разницы не видит.

Юрий Викентьевич предложил ей узаконить брачные отношения, но Ольга только усмехнулась: полно, зачем это тебе?.. Да она ведь и старше года на два — ей уже тридцать шестой пошел, старуха. Какая разница перед лицом вечности, возразил он, если Ольге стукнет сто два, а ему будет сто?..

Однажды ночью она почему–то заплакала, что–то в ней обнажилось и закровоточило, но на все его расспросы только шептала горячо и невразумительно:

— Я тут временно, понимаешь? Я тут временно. Я уеду отсюда, у меня квартира на Сахалине. Если хочешь, приезжай когда–нибудь, посмотришь… А там будет видно. Ничего я тебе сейчас не хочу ни говорить, ни обещать.

Позже он попал проездом в Южно — Сахалинск, с трудом отыскал нужную улицу где–то на задворках города. Жила Ольга в необычайно легком, потемневшем и покоробившемся от древности домике еще японской постройки, с выносными, вроде игрушечных бастиончиков, окнами по фасаду.

Дверь ему отворил белобрысый крутолобый мальчуган, лет, вероятно, десяти–одиннадцати — оказалось, сын. Ольга ничего ему не говорила про сына, это обидело Юрия Викентьевича, могла бы сказать…