Леонид Пасенюк - Люди, горы, небо

• Название: Люди, горы, небо
• Автор: Леонид Пасенюк
• Издательство: Мол. нвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

Три повести о горах, альпинистах и не только о них.

---

20

Почти без дождей подошло к концу нежаркое лето.

Браконьерства на реке поубавилось не очень. Шумейко и не рассчитывал легковесно на его полное искоренение. Рыба есть рыба, она смущает неустойчивых…

Катер рыбоохраны шел против течения, вверх по реке, а вниз по ней, мимо, проплыл знакомый эвен с балаганчика. Рядом — жена с папироской в зубах, одетая в зимнее пальто с лисьим воротником, чумазый мальчуган в картузе, их сын, и знаменитая собака, любительница возни с посудой. Они уезжали к себе в село, как не оправдавшие надежд (завалили план). И то сказать: бесконтрольно они там жили; хищники под боком пригрелись… Теперь по крайней мере можно быть уверенным, что на балаганчике будет спокойно. Там теперь Никодим Сергеич за главного — старик неподкупный и влюбленный в природу. Перевели его из бригады рыбкооповских ловцов на самостоятельное дело. Он–то человек вольный, пенсионер — ну, попросили… Послушались совета Шумейко.

Вот и сено косить нужно уже не мешкая. А для рыбоохраны опять забота: много появилось косарей по всей реке, и каждый в основном на уху рассчитывал, на кетовую икорку.

Катер повернул к берегу — оттуда призывно махали косцы, что–то им понадобилось. Оказалось, забыли соль, нет ли соли…

— А косы вы не забыли? — пошутил Потапов.

— Остальное все взяли.

— И бруски?

— Ну.

— И отбойники?

Молодой, серый от пыли лесоруб, рубаха навыпуск — видно, бригадир в группе косцов — засмеялся:

— Ну. Говорю — все взяли.

— В том числе и сеточку?

— А зачем? — не без хитрецы осведомился бригадир. — Чтобы вы отобрали? Вот мы на этом, которое поблизости, улове возьмем рыбу, еще одну — на другом, нам и хватит.

Выглянул из рубки Шумейко, погрозил пальцем:

— Если мы узнаем, что на каком–либо улове дают вам рыбу, отберем у них билет. Они заготавливают юколу для эвенов по особому разрешению, у них план горит. А кто — для госпромхоза. Вас же, касатики, тут много таких по берегу наберется, что на лосося зубы точат.

— Да много ли нам нужно? — обиженно сказал лесоруб. — На бригаду косцов по рыбе в день.

— Нет, нет. Не выйдет, — сказал Шумейко. — Получается тридцать лососей в месяц — даже если по вашим скромным аппетитам.

— Что ж, и микижу поймать нельзя?

Микижа — здешняя разновидность гольца, или, как ее пышно иногда величали, радужная форель, слыла у местных жителей рыбой нечистой. Ходила легенда, что она мышей глотает. Микижу и за рыбу не считали. Ну, а человек небрезгливый только посмеивался себе, коптя из этой самой пожирательницы водяных мышей исключительно вкусные балыки.

— Нет, — жестко сказал Шумейко, чтобы не было потом кривотолков. — Нельзя и микижу. Надеюсь, понятно?

Лесоруб, у которого поубавилось настроения, невесело кивнул:

— Понятно. А только жить у реки…

Шумейко переглянулся с помощником.

— Мой вам совет, чтобы без шуток уже: ловите вот здесь в озере по соседству карася.

— А можно?

— Да. Но только без злоупотреблений. Только для бригады на котел.

— Да нам больше зачем?

— А шут вас знает зачем — как ни поймаешь браконьера, у него всегда в лодке несколько десятков лососей. Зачем?

На балаганчике их встретил сам Никодим Сергеич. На шее у него по–пиратски была повязана черная кисея накомарника. Говорят, в гражданскую он был офицером у белых. Отсидел сколько полошено, причем давненько, еще до войны, а теперь жил постоянно в Петропавловске, летом же ездил в привычные, знакомые с юности места промышлять рыбу, и не столько ради заработка, сколько ради отдыха.

— Я себя здесь лучше чувствую. Воздух! — доверительно говорил он сейчас Шумейко, угадывая в нем родственную душу, военную косточку, что ли; пыхал при этом в прокуренные, с рыжеватинкой усы дымом легкого приятного табака. — Я себя лучше чувствую, чем в пятьдесят лет. А сейчас мне уже шестьдесят семь. Поднимешься, бывало, осенью туда к Таежному — ма–ать моя, — золото, золото, потом ельники, знаете, что–то такое блеклое, с настроением, вот как у Бялыницкого — Бирули. Да и тут чудо как хорошо, когда видны вулканы, — я забыл дома свой ФЭД, а то ведь я люблю виды фотографировать. Хорошо бы еще писать так, как Пришвин, — даром таким обладать, а?.. Вообще я веду дневник — уже семь лет, как ушел на пенсию, как в лесу, на приволье. Вот только комары, но их можно стерпеть — из–за воздуха. Очень здоровый здесь для меня климат.

Пока они вспоминали с Потаповым общих знакомых (примерно еще периода нэпа), Шумейко наслаждался музыкальной речью старика уже со стороны и дивился ей, строю ее, неожиданным звукосочетаниям. «Верьовка», «берьоза». «ячея крупныя» эти простые слова становились в его произношении пластичными, податливыми, их хотелось попробовать на ощупь, мять, как глину или воск. Эстрадным чтецом быть бы Никодиму Сергеичу! На захудалый балаганчик пришел не потребитель, не нудный администратор, а поэт — в этом сомнений уже не было.

Заглянули в коптильню: янтарные светились балыки, хорошо пахли, за такой товар золотом платить. Никодим Сергеич предупредительно объяснял тоном человека, знающего цену своей работе:

— Лосося мы здесь коптим исключительно ольхой — дым приятный и цвет у рыбы красно–коричневый, приятный. А то ведь случалось, хотя бы и у эвена здесь, лиственницу использовали — разве можно, смолой пропахнет балык. Нельзя. И березой нельзя, много копоти, а лучше всего опилки ольхи или древесина ивы.

Потом он пригласил отведать ушицы, а к ней в качестве приправы подал шоре из чеснока, лука и редьки, смешанных с перцем.

— «Барракуда», — сказал он смущенно, — дешево и сердито. Рецепт «барракуды» ¦‑ мой, если вам угодно. Убежден, что продукт сей способствует долголетию.

Шумейко ел «барракуду», запивал ее душистой юшкой и морщился и посмеивался, слушая старика. Век бы отсюда не уходить. Вон уже и осень кое–оде, облетают листья, обнажаются берега, деревья с просвечивающими залысинами коры выглядят безотрадно, в воде их опрокинутый рисунок щемяще свеж, как непросохшая картина маслом. И все же хорошо здесь.

— А где же ваша прежняя ловецкая бригада, с Генкой Гречениным во главе? — спросил он, выходя из раздумья.

— Не так далеко, — живо отозвался Никодим Серге–ич. — На этой же стороне реки. Там озера у них, кара–си–и… Хотите на карася сходить?

— Не то что хотим, а нужно, — сказал Потапов, старательно скребя ложкой по донцу миски.

21

Когда зацветает черемуха, карась идет на нерест в озера, соединенные с рекой протоками, в старицы. Затем эти водоносные сосуды пересыхают, и остаются караси в озерах до весны, во всем расплодившемся обилии. Тут их и ловить как раз, и ловят порою жестоко, выгребают озерца подчистую. Но много еще карася — хватает и на законный лов и браконьерам. С карасем пока все благополучно — только надолго ли?

На рыбацкий стан инспектора, и с ними Никодим Серге–ич, заявились в сумерках — никого здесь не было, все, видно, ушли к озерам. Но для случайных гостей под брезентом лежало нечто в готово–закусочном виде, и белела сверху бумажка с надписью: «Караси заминированы». Генки Гречени–на работа…

Едва приступили к аппетитно поджаренной рыбе, как откуда–то налетела и вся бригада в негнущихся резиновых костюмах — рыбаки загоготали, обрадовались гостям.

Генка Греченин сказал укоризненно:

— Ну и охотнички, проголодались, жрут что ни подбрось, даже картошки не сварили.

— Самый жор, — засмеялся Потапов, обсасывая острое карасиное ребрышко. — Поди, к одиннадцати вечера тянет? Что–то вы долго там. Рыбка–то хоть есть?

— Рыбак душу не морйт, нету рыбы — хрен сварит, — бодро ответствовал Генка, принимаясь за чистку картофеля, и добавил серьезно: — Тут уже, видно, браконьеры пошуру–дили — гребут до нет спасу, карася не густо сегодня. Завтра на другом озере попробуем.

Удачно получилось с этим карасем: иную рыбу оттуда, из Европы, не очень–то устраивали здешние реки, а карасю будто на роду было написано стать камчадалом. Легко акклиматизировался, легко расплодился. Щуки на него нет.

Пока разухабисто, булькая и выплескиваясь, кипела картошка, самый маститый рыбак, дядя Федя, рассказывал о своих браконьерских похождениях, задним числом уже не таясь:

— Вот, значит, пристал ко мне Прокопыч: карась, мол, нетоварный, маленький, а ты ловишь. Невод, мол, отберу. А карась и правда мелковатый, однако вполне съедобный. Говорю я их механику Гаркавому — гляди, мол, как сейчас побежит от меня Потапов. «А чего ему бегать?» — «Вот посмотри чего», — говорю… Взял я этого нетоварного карася за хвост — хь–ю–ю‑ю! — и проглотил к ядрене бабушке с головы. Ну, Прокопыч, известно, человек куда брезгливый, сразу за живот схватился и в лес бежать. Стошнило беднягу. Он такого зрелища не переносит — дюже деликатный. Сроду таким был.