Сакс Ромер - Спящий детектив

• Название: Спящий детектив
• Автор: Сакс Ромер
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Мистика
• Год: 2012

Один из самых странных детективов на свете, Морис Клау не бродит по лондонским подземельям с револьвером и не рассуждает у камина о тонкостях дедуктивного метода. Он… спит и разгадывает криминальные загадки во сне.

Убийство портретиста в уединенной мастерской и похищение драгоценного алмаза «Голубой раджа», привидение в Грейндже и загадочная история с обезглавленными мумиями: Клау способен одержать верх над самым изощренным преступником…

Расследования Мориса Клау и его прекрасной дочери Изиды – в классической книге Сакса Ромера «Спящий детектив». Эта книга Ромера, создателя зловещего доктора Фу Манчу, впервые переводится на русский язык.

---

Я внезапно осознал, что мне уготована роль второстепенного актера в таинственной комедии, поставленной гением из антикварной лавки близ Старой лестницы в Уоппинге.

Русский занимал роскошный номер, и в конце концов Морис Клау с притворным вздохом поддался на его настойчивые уговоры выпить стаканчик вина перед возвращением домой.

Скобелев, как мог, старался проявлять радушие: предложил нам сигары и сигареты, откупорил бутылку «Боллинджера»[37].

Мы с Клау курить не стали, но Изида приняла сигарету; сидя на кушетке, она молча выпускала кольца дыма и следила за тщеславным русским музыкантом сквозь полуопущенные ресницы.

В номере стоял рояль. Морис Клау, так и не прикоснувшийся к вину, попросил Скобелева еще раз сыграть нам прелюдию, которую мы слышали в мастерской Хассета.

Пианист пожал плечами, бросил взгляд на Изиду и сел за рояль. Он бросил дымящуюся сигарету в маленькую пепельницу, любовно прикоснулся к клавишам, и моя душа вновь застонала, истерзанная звуками его музыки.

Когда замер отзвук последнего аккорда, заговорил Морис Клау:

— Прекрасно, великолепно. Просто великолепно. А теперь, — он поднялся на ноги, — старый я, надоедливый человек, рассеянный старый дуралей. Могу ли я телефонировать шоферу? Я только что вспоминаю, что Изида оставляет в машине свою горностаевую накидку. Не так ли, дитя мое?

— О Боже, да! — воскликнула Изида.

Клау неуклюже обошел вокруг рояля, пересек комнату, снял трубку телефона и отчетливо произнес:

— Будьте любезны попросить шофера мистера Мориса Клау принести из машины плащ. Да, хорошо, прекрасно.

Он повесил трубку и обернулся к нам, пожимая плечами:

— Столь соблазнительна та накидка, — пояснил он, — для рыщущего в ночи татя.

Я заметил, что Изида внезапно побледнела. Она вскочила с кушетки и пожирала глазами Скобелева. Музыкант, похоже, не без удовольствия встречал взгляд прекрасных черных глаз — как вдруг раздался властный стук в дверь.

— Войдите! — отрывисто приказал русский.

Дверь отворилась. На пороге стоял инспектор уголовной полиции Гримсби!

Морис Клау мотнул головой в направлении Скобелева. Застыв от удивления, я услышал, как Гримсби сказал:

— Серж Скобелев, вы арестованы по обвинению в убийстве Пайка Уэмбли, совершенном в его мастерской вечером четырнадцатого ноября. Должен предупредить вас -

Но продолжения не последовало.

Издав звук, который я могу сравнить лишь с рычанием дикого зверя, Скобелев бросился на инспектора, сжал руками его шею и швырнул его на пол!

Гримсби обязан своей жизнью Морису Клау. Русский, упираясь коленями в грудь Гримсби, буквально выдавливал из него жизнь, когда Клау с удивительным проворством метнулся вперед. Он склонился над убийцей и сделал какое–то несложное движение руками, благодаря которому Скобелев оказался лежащим на спине.

Безумец мгновенно вскочил на ноги; даже сейчас мне порой видится во сне его дьявольское лицо, искаженное злобой, какую едва ли встретишь в человеке. Он сжимал и разжимал пальцы, содрогаясь в ужасных, яростных конвульсиях и переводя глаза с Грисби (который медленно, с большим трудом начал подниматься на ноги) на Изиду, на Мориса Клау, на меня. Затем, разразившись хохотом, он подбежал к высокому окну, распахнул створки, выпрыгнул на карниз и с последним безумным воплем ринулся вниз, во двор, с высоты шестидесяти футов!

VI

— Всякий скажет, — объявил Морис Клау, — что провалился он, сей старый дуралей из Уоппинга: как сможет мертвый в содеянном признаться, и зачем газетам сообщать публике, отчего этот бедный русский прыгает из окна?

Он пожал плечами и обвел взглядом мой кабинет.

— Вы говорите мне: «Что за звук слышали вы, когда спали в мастерской?» и я не отвечаю вам, ибо вы не поймете, — продолжал он, обращаясь к Гримсби. — Теперь поведаю вам. Слышал я, друг мой, аккорд в соль минор! О, качаете вы головой! Знал я, что трясти головой вы станете. Но осторожней, не растрясите мозг. Вот что слышал я, и вот что пребывало в разуме преступника, когда свершал он убийство — аккорд в соль минор, мистер Гримсби! Я, старый дуралей, имею чувство музыки, и тот аккорд интригует меня. Почему? Потому, что сыграть его невозможно — и все же я слышу звук фортепиано!

— Невозможно сыграть! — воскликнул Гримсби.

— Не взять тот аккорд никому, друг мой, лишь человеку с громадными руками! И еще, старина Гримсби, задушить Уэб- ли также способен был лишь человек с громадными руками! Вот что вижу я сразу, глядя на тело, и в одну секунду посещает меня абсурдная мысль, что видите то же и вы. Руки у меня не маленькие, но я не в силах дотянуться до отметин, что оставило на горле Уэбли задушившее его чудовище. Услышав тот аккорд, я спрашиваю себя, я размышляю и понимаю, что сыграть его нельзя, и говорю себе: «О да! музыкант с громадными руками!». И я разыскиваю его и слушаю его музыку. Кроме того, есть у меня еще одна улика — сигарета с гашишем!

— Какая сигарета? — пробормотал Гримсби.

— С гашишем, друг мой — сигарета с наркотиком, с индийской коноплей; редки подобные в Англии. В пепельнице, средь дюжины других, различил я ее сразу. Не странно ли, — как влечет убийцу на место преступления? Вот почему, узнав о новоселье, собираюсь я поехать. Быть может, то была случайность — или нечто иное. Был он безумный гений, этот Скобелев. Познать пытался он высшее чувство и сочинять высшую музыку. Возможно, удалось ему. Кто в силах сказать? Но композиции его жить не в состоянии — ибо не дано никому исполнить их, во всяком случае, на рояле. Где повстречал он беднягу Уэбли? Кто в силах сказать? Были знакомы или встретились на улице. Человек богемы Уэбли. Он приглашает Скобелева в уединенную студию. Превосходно! Улик не будет. То шанс Скобелева — познать эмоцию убийства и благополучно избежать расплаты! Нынче слышу я снова аккорд, что слышал во сне; вижу я его громадные руки. Но в мастерской не курит он, покуда к себе не возвращается. Того я и ждал, той финальной улики! Глядите!

Клау извлек из портмоне два одинаковых окурка.

— Нынешним вечером, в студии, я слышу наконец аккорд из сна — аккорд в соль минор! Телефонирую вам, старина Гримсби, но думаете вы, что старый я глупец. Говорю я: «Спешите в Челси. Я жду». Подчиняетесь вы, но неохотно. Говорю я: «Когда мы окажемся на месте, пошлю я сигнал — накидка в автомобиле, входите». Вы входите и позволяете душителю бежать из рук закона.

Он пожал плечами, поднял с пола коричневый котелок, вытащил свой пузырек и увлажнил лоб вербеной.

— Ум мой горит, — пояснил Клау, — то деятельность интеллекта. Однако ваш мозг, друг мой, — добавил он, оборачиваясь к инспектору Гримсби, — весь холоден, как лед.

Эпизод восьмой ОБЕЗГЛАВЛЕННЫЕ МУМИИ

I

Мой эксцентричный друг, Морис Клау, наиболее успешно, без сомнения, разгадывал тайны, связанные с причудами человеческого разума или историей каких–либо древних артефактов.

Я видел, как его теория «циклов преступления» торжествовала снова и снова; не раз удавалось ему показать, как история драгоценного камня или любопытного предмета старины автоматически повторяет себя, словно подчиняясь неизведанным законам вероятности, которым он уделял особое внимание в своих исследованиях. Странная способность Клау — тщательно культивируемая в ходе уединенной, скрытой от постороннего глаза работы — извлекать из воздуха, или эфира, если вам будет угодно, мыслительные формы — идеи, порожденные лихорадочно действующим мозгом преступника, которого разыскивал Клау — позволяла ему добиваться успеха там, где любой другой исследователь или сыщик неминуемо потерпел бы поражение.

— Уничтожают они, — произносил он своим странным, громыхающим голосом, — неуклюжие орудия преступления; прячут они нож, топор; вытирают они кровь, бросают отмычку, мертвеца, задушенного бедного младенца, в канаву, в озеро — и нетронутым оставляют одический негатив, фотографию своего греха, мыслительную форму в воздухе!

В этом месте Клау обыкновенно останавливался и со значением барабанил пальцами по собственному лбу.

— Здесь, на чувствительной этой пластине, я воспроизвожу улики, что приведут их на виселицу! Безголовое дитя захоронено в саду, но мысль обезглавливателя кружит вокруг. Я улавливаю ее. Бах! вот болтается он на веревке — этот детоубийца! Я триумфатор. Он мертвец. Великое искусство — искусство одической фотографии!

Однако ниже я хотел бы рассказать о деле, в котором Морис Клау сумел продемонстрировать свои поразительные познания в области археологии и истории древностей. Необычайное заведение Клау в Уоппинге, где громоздились товарные запасы этого предполагаемого антиквара и обитали белые крысы, певчая канарейка и вечно изрыгавший ругань попугай, служило также библиотекой, причем библиотекой, по всей видимости, уникальной. В ней имелись редкие труды по криминологии и каталоги всех известных европейским коллекционерам предметов старины с подробнейшей историей каждого из них. Что еще имелось в этой библиотеке, сказать не берусь, так как в роли библиотекаря прелестная Изида Клау ревностно охраняла секреты книжного собрания.