Жюль Верн - Том 2. Путешествие к центру Земли. Путешествие и приключения капитана Гаттераса

• Название: Том 2. Путешествие к центру Земли. Путешествие и приключения капитана Гаттераса
• Автор: Жюль Верн
• Жанр: Научная Фантастика

Жюль Верн. Собрание сочинений в 12 томах. Том 2

Содержание:

Путешествие к центру Земли (7)

Путешествие и приключения капитана Гаттераса (229)

Комментарий (657)

---

Через четверть часа, по ту сторону мыса, образующего маленькую бухту, я увидел Ганса, мастерившего плот. Еще несколько шагов, и я был возле него. К моему большому изумлению, плот был почти готов; он был сколочен из каких-то диковинных бревен. Множество толстых досок, обрубков, всяких веревок лежало на земле. Из всего этого можно было построить целую флотилию.

- Дядюшка! - вскричал я. - Что это за деревья?

- Ель, сосна, береза, хвойные деревья Севера, окаменевшие от действия минеральных солей в воде.

- Неужели?

- Называется такое окаменелое дерево «surtarbrandur».

- Но ведь оно, стало быть, твердо, как камень, и не будет держаться на воде?

- Бывает и так! Ведь некоторые деревья совершенно превратились в антрацит, другие же, как, например, вот эти, только начали превращаться в окаменелость. Взгляни-ка, - продолжал дядюшка, бросая в море драгоценный обломок.

Кусок дерева, сначала погрузившись в воду, всплыл и теперь покачивался на волнах.

- Убедился? - спросил дядюшка.

- Убедился, тем более что все это просто невероятно!

На другой вечер благодаря искусству проводника плот совершенно был готов; длина его равнялась десяти футам, ширина - пяти; бревна «суртарбрандура», связанные крепкими веревками, образовали прочное сооружение, и, когда это импровизированное судно было спущено на воду, оно отлично держалось на волнах моря Лиденброка.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Тринадцатого августа мы встали рано. Нужно было испробовать новый способ передвижения.

Оснастку плота составляли: мачта, сооруженная из двух длинных шестов, подпертых горбылями, рея, на которую пошел третий шест, и парус, сшитый из одеял; веревок было достаточно, плот был сработан на славу.

В шесть часов профессор дал знак к отплытию. Провизия, багаж, приборы, оружие и солидный запас пресной воды, взятой из горных ручьев, были уже погружены.

Ганс снабдил плот рулем, и благодаря этому он мог управлять нашим суденышком. Он встал у руля, отвязал канат. Парус был поднят, и мы отвалили от берега. Когда мы уже выходили из бухты, дядюшка, придерживавшийся географической номенклатуры, пожелал назвать бухту моим именем.

- Полноте, - сказал я. - Я предложил бы вам другое имя.

- Какое же?

- Гретхен! На карте бухта Гретхен будет выглядеть очень недурно.

- Пусть будет бухта Гретхен!

Таким образом, имя моей милой романтической фирландки было связано с нашей научной экспедицией. Легкий ветерок дул с северо-востока. Подгоняемые попутным ветром, мы вышли в открытое море. Плотность атмосферы значительно увеличивала силу ветра, вздувавшего наш парус, как какой-нибудь кузнечный мех.

Через час дядюшка мог довольно точно определить скорость, с которой мы плыли.

- Если мы будем и дальше плыть с такой скоростью, - сказал он, - то в сутки мы пройдем по меньшей мере тридцать лье и скоро увидим противоположный берег.

Я ничего не возразил и пересел поближе к рулю. Северный берег сливался уже с туманной линией горизонта. Перед моими глазами расстилалось необозримое водное пространство. Черные тучи отбрасывали темные тени и, казалось, еще более омрачали угрюмые воды. Серебристые лучи электрического света, отражаясь в водной зыби, придавали ей фосфорический блеск. Вскоре берег совершенно скрылся из виду; исчезли всякие признаки, по которым можно было бы судить, насколько быстроходен наш плот; и, если бы не фосфоресцирующий след за кормой, я мог бы подумать, что мы стоим на месте.

Около полудня нам стали встречаться исполинские водоросли, избороздившие зелеными волнами поверхность моря. Я знал жизнеспособность этих растений, которые стелются по морскому дну на глубине более чем двенадцать тысяч футов, которые способны размножаться при давлении почти четырехсот атмосфер, и часто образуют мели, затрудняющие движение кораблей. Но, кажется, нигде не растет такая гигантская морская трава, как в море Лиденброка.

Наш плот лавировал среди этих мощных водорослей «фукус» длиной в три-четыре тысячи футов, тянувшихся, извиваясь, как змеи, насколько хватает глаз; мне доставляло удовольствие следить за этими бесконечными лентами, гадая, когда же им будет конец; но прошло уже несколько часов, а зеленые ленты не обрывались.

Какова же была сила природы, взрастившей такие растения, и каков должен был быть вид Земли в первые эры мирозданья, когда под влиянием теплоты и влажности вся ее поверхность представляла одно лишь растительное царство!

Наступил вечер, и, как я уже заметил накануне, сила света не уменьшалась. Это излучение было постоянным явлением природы и не подлежало изменению.

После ужина я прилег у мачты и сразу же заснул крепким оном, полным безоблачных грез.

Ганс сидел у руля, напряженно следя за ходом нашей пловучей платформы, хотя из-за попутного ветра управлять рулем ему не приходилось.

Профессор Лиденброк поручил мне с момента выхода из бухты Гретхен вести «корабельный журнал», отмечая в нем малейшие наблюдения, записывая интересные явления, направление ветра, скорость движения, пройденное расстояние - одним словом, все события этого замечательного плавания.

Поэтому я ограничусь тем, что воспроизведу здесь эти ежедневные записи, продиктованные, так сказать, самими событиями, чтобы дать тем самым более точное описание нашей переправы морем.

Пятница, 14 августа. Свежий северо-западный ветер. Плот плавно плывет при попутном ветре. Берег остался позади нас в тридцати лье. Горизонт пустынен. Сила света не изменяется. Погода ясная, иначе говоря, высоко парят легкие облака в атмосфере, напоминавшей расплавленное серебро! Термометр показывает + 32°.

В полдень Ганс, приделав крючок к бечевке, насаживает на него кусочек мяса и закидывает самодельную удочку в воду. Проходят часа два, рыба не клюет. Неужели эти воды необитаемы? Нет! Удочку дергает. Ганс вытягивает веревку: на крючке бьется рыба.

- Рыба! - кричит дядюшка.

- Осетр! - воскликнул я в свой черед. - Маленький осетр!

Профессор внимательно разглядывает рыбу; он со мной не согласен: у этой рыбы плоская, округленная голова, передняя часть туловища покрыта сплошным панцырем, состоящим из костных пластинок; ротовая щель лишена зубов; довольно развитые нагрудные плавники при отсутствии хвостового плавника. Это животное, несомненно, принадлежит к тому классу, к которому естествоиспытатели причислили осетра, но оно отличается от него существенными признаками.

Дядюшка не ошибся, после беглого осмотра он заключил:

- Рыба принадлежит к семейству, вымершему много столетий тому назад, окаменелые остатки которого находят в пластах девонского периода.

- Как! - сказал я. - Неужели мы поймали одного из обитателей первобытных морей?

- Да, - ответил профессор, продолжая исследовать рыбу, - и ты увидишь, что эти рыбообразные ископаемые не имеют ничего общего с современными рыбами. Поймать такой экземпляр живым - истинное счастье для естествоиспытателя.

- Но к какому же семейству рыба принадлежит?

- К отряду ганоидных, семейству цефаласписов, роду...

- Ну?

- Роду птерихтисов, готов в этом поклясться! Но этот экземпляр представляет собою особенность, которая, как говорят, встречается только у рыбы в подземных водах.

- Какую же?

- Рыба слепа.

- Слепа?

- Не только слепа, но у нее совершенно отсутствует орган зрения.

Я смотрю: совершенно верно! Но, быть может, это единичный случай! Мы снова закидываем удочку. Море, повидимому, изобилует рыбой, потому что за два часа мы вылавливаем множество птерихтисов, равно как и других рыб, принадлежащих тоже к вымершему семейству диптерисов, род которых дядюшка, однако, не может определить. Все они лишены органа зрения. Этот неожиданный улов значительно увеличивает наш запас съестных припасов.

Итак, можно, очевидно, наверняка предположить, что море это содержит исключительно всякого рода ископаемых, причем как рыбы, так и пресмыкающиеся тем лучше сохранились, чем дальше от нас эпоха, к которой они относятся.

Может быть, мы встретим даже какое-нибудь пресмыкающееся, которое наука сумела восстановить по обломку кости или хряща?

Я беру подзорную трубу и осматриваю море. Оно пустынно. Конечно, мы еще слишком недалеко от берега

Я смотрю в воздух. Почему бы не пролететь, рассекая своими крыльями эти тяжелые атмосферные слои, какой-нибудь из птиц, восстановленных тем же бессмертным Кювье? Рыбы могли бы служить им обильной пищей. Я вглядываюсь, но воздух необитаем, как и берега.

Между тем мое воображение уносит меня в мир чудесных гипотез палеонтологии. Мне снятся сны наяву. Мне кажется, что я вижу на поверхности вод огромных Херсид, этих допотопных черепах, похожих на пловучие островки. На угрюмых берегах бродят громадные млекопитающие первобытных времен: лептотерий, найденный в пещерах Бразилии, и мерикотерий, выходец из ледяных областей Сибири. Вдали за скалами прячется толстокожий лофиодон, гигантский тапир, собирающийся оспаривать добычу у аноплотерия - животного, имеющего нечто общее с носорогом, лошадью, бегемотом и верблюдом, как будто создатель второпях смешал несколько пород животных в одной. Тут гигантский мастодонт размахивает хоботом и крошит прибрежные скалы клыками; там мегатерий взрывает землю огромными лапами и своим ревом пробуждает звучное эхо в гранитных утесах. Вверху, по крутым скалам, карабкается предок обезьяны - протопитек. Еще выше парит в воздухе, словно большая летучая мышь, рукокрылый птеродактиль. Наконец, в высших слоях атмосферы огромные птицы, более сильные, чем казуар, более крупные, чем страус, раскидывают свои широкие крылья и ударяются головой о гранитный свод