Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.

• Название: Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.
• Автор: Борис Горбатов
• Издательство: Правда
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

---

— Постой! — вдруг взволнованно перебил его Виктор. — Это постановление тридцать третьего года, где об антимеханизаторах сказано?

— Оно самое.

— Так я ж это постановление прекрасно знаю! — в полном восторге вскричал Виктор. — Я ж тогда на слете ударников был. Помнишь, Андрей? — метнулся он к товарищу и тотчас же опять, жадно, к шахтеру из Горловки: — Так что ж, выходит, это ты, папаша, постановление-то вырабатывал?

— Ну, не я, конечно... — усмехнулся тот. — А мы действительно свои советы давали, это принять на себя могу...

— Да-а! — раздумчиво сказал Дюканов. — Повезло тебе, отец!

— Это я и сам чувствую, — тихо ответил шахтер из Горловки.

Москва радушно принимала дорогих гостей. Она показалась им во всей своей древней юной красе и не скупилась на ласку. Стахановцам было даже немного неловко от этого всеобщего внимания и почета. Смущенно принимали они приветствия, конфузились, когда москвичи задаривали их цветами. Но было радостно, что рабочего человека так принимают в столице. Особенный почет выпал, конечно, на долю шахтеров — то ли потому, что народ называл уже новое движение именем шахтера, то ли потому, что москвичам шахтерская профессия казалась наиболее романтической, героической даже. А Москва любила героев — летчиков, полярников, парашютистов, пограничников...

И нашим ребятам полюбилась Москва. Им все тут нравилось: люди, и улицы, и заводы, и театры, и новые станции метро...

— Дворцы! — восхищался Виктор. — Не скажешь, что под землей... Вот у нас бы так.

— Будут и у нас шахты, как дворцы... — возражал Андрей.

— Да где там! Быть этого не может! Тут, в метро, угля нету, — оттого и чисто. А у нас — уголь.

Но Андрей упрямо говорил:

— Нет, будут и у нас дворцы!

Побывали ребята и в Кремле. Оказалось, что и это для них вполне доступно. Все было возможно для них в Москве, все двери распахнуты. Об одном только жалел Виктор: времени мало. Как скупец, дрожал он над каждой минутой. Просыпался раньше всех, ложился всех позже. И все горевал, что не успеет посмотреть всего, что хочется.

Он даже с Дашей не желал встречаться, чтоб времени зря не тратить.

— Ну что она может показать нам в Москве? — недовольно ворчал он. — Только перевод времени.

Но Андрей настоял на том, чтоб встретиться. Нельзя, дядя Прокоп не простит. «И мне Даша не простит тоже!» — грустно думал он при этом.

Встретились утром, у телеграфа. И сразу же пошли покупать Виктору джемпер. Даша была обрадована встречей и не скрывала этого. В универмаге она оживленно тормошила продавщиц, сама выбирала Виктору джемпер; вдруг спросила:

— А домой вы подарки послали?

— Кому домой?

— Ну, родным — в Чибиряки?

Эта мысль понравилась Виктору. Решили тут же все закупить и отправить посылкой.

— Вот удивятся, что из Москвы... — как ребенок, радовался Виктор.

А Андрей, шагая за Дашей по бесконечным лестницам, мучительно размышлял, можно ли, удобно ли сделать подарок Даше, не обидится ли она? И что подарить? Духи, дамскую сумочку, шелковый платок? Но все это не подходило Даше, по мнению Андрея. Вдруг он решился, купил хорошенький портфельчик и, робея, протянул ей:

— Это тебе.

Даша удивилась:

— Ну, зачем это, Андрюша?..

Но подарок понравился. Она поблагодарила. Чтоб не отстать от приятеля, сделал ей подарок и Виктор — подарил какую-то брошку. И Андрей видел, как Даша вспыхнула от радости и тут же приколола брошку к груди, а потом все время на нее поглядывала, И Андрей знал, что теперь она и не расстанется с ней...

Была еще одна встреча в Москве, тоже крепко врезавшаяся в память Андрея и Виктора, и опять по-разному. Их, вместе с другими делегатами, позвал к себе в гостя Никита Изотов. Он был теперь москвич, учился о Промакадемии, но земляков принял по-донбасски: была тут и квашеная капуста, и моченые яблоки, и огуречный рассол, и перец, как динамит, хоть запаливай, и пиво — по-шахтерски — в огромном графине. В квартире было тепло и уютно, но казалось Андрею, что тесно здесь Никите Изотову, как тесно было ему и в забое. Большой, просторный это был человек, и Андрей с невольным трепетом глядел на него. «Учится в академии... — думал он. — А тоже шахтер, как и мы... И немолодой».

— А что, Никита Алексеевич, трудно учиться-то? — спросил кто-то из земляков.

— Да, уголек было легче рубать! — смеясь, ответил Изотов. Потом посмотрел на всех, вздохнул и прибавил: — А учиться надо, надо!.. Особенно вам, ребятки, советую...

Виктор удивленно глядел на него. Такой богатырь, а за школьной партой. Да если б взялся он за молоток — он всех бы перекрыл! А он учится...

Виктор задумчиво отхлебнул пиво из стакана. «А может, так оно и следует теперь шахтерам?» — пришла неожиданная мысль.

Меж тем приближался день отъезда. Уже были заказаны билеты. А уезжать не хотелось из этого доброго, гостеприимного города.

Неожиданно отъезд делегаций был отменен. Задержали всех — и донбассовцев, и ленинградцев, и бакинцев. Напротив, в Москву стали приезжать еще и еще стахановцы. Их собралось уже до трех тысяч. Чувствовалось, что предстоит что-то большое и важное...

...Вечером кто-то негромко постучался в дверь к Андрею.

— Войдите! — отозвался Воронько, думая, что пришел журналист или фотограф; свои чаще всего входили без стука.

Но дверь отворилась, и вошел человек в военной форме. Он вежливо козырнул Андрею.

— Вы товарищ Воронько, Андрей Павлович? — спросил он.

— Да, я...

Военный опять козырнул. Потом сказал:

— Андрей Павлович! Вас приглашает к себе товарищ Сталин. Машина внизу, у подъезда.

26

Нет, это был не сон. Андрей действительно был в Кремле. Еще немного, может быть, мгновение, — и он увидит Сталина... Это мгновение настало даже скорее, чем он бы хотел: Андрей еще не был готов к нему. Но если бы даже целый день просидел он здесь, в приемной, ожидая встречи, он все равно бы не успел приготовиться к ней: к этому приготовиться нельзя.

В его волнении не было, однако, и тени страха. То новое и неизъяснимое чувство, которое испытывал сейчас Андрей, он затруднился бы передать словами. Скорей всего это было сознание незаслуженности вдруг выпавшего на его долю счастья, которое теперь никакими подвигами не окупить и не отработать.

— Прошу вас! — во второй раз сказал секретарь, приоткрывая дверь кабинета.

Сталин шел по кабинету навстречу Андрею медлительной, неторопливой походкой. В его левой руке, полусогнутой в локте, дымилась трубка. Правую он держал перед собой, словно приветствуя гостя.

А Андрей, войдя, все стоял на месте, будто прирос к полу. Потом вдруг спохватился и быстро сделал несколько шагов навстречу Сталину. Они сошлись на середине кабинета.

Разумеется, Сталин отлично понимал, что творится сейчас в душе шахтера, угадывал его волнение. И другой человек, не столь великий. Не столь чуткий, не Сталин, чтобы ободрить Андрея, стал бы преувеличенно-ласково улыбаться ему, хлопать по плечу, а может быть, даже и обнял бы шахтера по-свойски за плечи и увлек бы за собой к столу и тем, вероятно, еще больше смутил бы и встревожил его, окончательно выбил бы из колеи.

Сталин же просто протянул Андрею руку: протянул почти без улыбки, так, словно они не в первый раз встречаются, словно Андрей тут запросто бывает каждый день, и ничего необыкновенного нет в том, что он пришел сюда сегодня.

— Здравствуйте, товарищ Воронько! — сказал Сталин негромко и добродушно.

И Андрей обрадованно и бережно пожал протянутую ему руку. В эту минуту почувствовал он, что вместе с ним руку Сталина пожимают и Виктор, и Прокоп Максимович, и Дед, и дядя Онисим, и Митя Закорко, и Даша, и все коммунисты, все шахтеры, все люди «Крутой Марии». Это от их имени он, Андрей Воронько, партийный секретарь «Марии», пожал руку генеральному секретарю партии большевиков. Это от их имени он здесь, у Сталина. Он только их делегат. Это не ошибка; здесь, в этом кабинете, он на законном основании.

И он успокоился.

Только теперь он увидел, что стоит в большом, показавшемся ему пустынным кабинете светлого дерева. И Сталин смотрит на него ласково и с любопытством, с тем добрым любопытством, какое бывает только у того, кто сам любит людей. И Андрей доверчиво и без робости посмотрел Сталину прямо в лицо.

Дорогое, знакомое лицо. Оно и похоже и не похоже на портреты; оно и старше и моложавей; и добрей, еще добрей, чем на портретах... Сталин смотрит на него с любопытством, но вопросами не торопит, давая ему освоиться; они по-прежнему еще стоят посреди кабинета.

И тогда Андрей сам смело начал беседу. Он спросил о том, о чем первым делом спросили бы на его месте дядя Прокоп, и дядя Онисим, и Сережа Очеретин, и всякий советский человек. Он спросил:

— Как ваше здоровье, Иосиф Виссарионович? — его голос дрогнул искренним волнением, и Сталин это услышал.

— Хорошо, — тотчас же ответил он. — Очень хорошо. Спасибо. А ваше?.. — и, получив ответ, плавным, неторопливым движением руки показал Андрею на кресло у стола.