Владимир Григорьев - Помиловка и электрон

• Название: Помиловка и электрон
• Автор: Владимир Григорьев
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1995

Вездесущая наука впуталась в тончайшую паутинку незримых отношений Всевышнего с «хомо сапиенсом», и прежде всего — напором цифровых информационных технологий…

---

Суровый лицом, чуть взопревший на покаянной экзекуции, еще час назад дрянь-человек вываливается из Камеры в зал Бодрости, где приятно перемочься, испаринку просушить на спине.

— Пронесло! Тысчонку в Бочку отвалил, уговорили кровные. Кнопку откровений отжал, секреты аннигилировал. Помиловка оформлена! Закусить и на волю, на воздух — куда он вылетит с личиком ангельским, умильным. В зале Бодрости достаточно столиков, заманчивый бар вдоль стены. Найдется чем закусить. Балычок, икорка, крабы чукотские, столичная, селедка керченская. Но о закусках потом…

* * *

Джон Смит меланхолически одолел мраморные ступеньки входа в сумеречные покои Храма. В русских фонетических условиях Джон соответствует Ивану, как в солдатской песенке «По-грузински он Вано, а по-русски — Ваня». В еще непоздний час праздности Джон Смит, аналог Ивана Кузнецова, для понятливости, оказался не в нарядной ресторации или каком притоне азарта, о, нет, как видим. Приштормило его в декорации «Святого Греха» в настроении вполне деловом, но, надо заметить, далеко не пасхальном, муторном. Все вроде при себе для организации очередной помиловки, и каяться страсть как необходимо, да никак не может припомнить, закрыл он прошлым визитом одно свое делишко или как? Раз покаялся, считай дело закрытым. Баста, была вина, теперь же всего-навсего твоя беда.

Да, был грешок, оступился и не то чтобы придушил кого или с чьим сейфом нашалил. Но-но, куда мельче, вроде как не извинился перед тещей, когда с лестницы спустил. Мелкая неучтивость. Но вторично мучить Небо по пустяшному, но все же вопросу никак нельзя. Чревато вирусом для электроники, осквернением общей Программы. Вроде СПИДа для электроники. Могут и от Прихода отлучить…

Обворожительная проповедь и фуга си-минор «Спаситель на кресте» смягчили складки настроения, чуть приблизили к Вечности, однако не настолько уж, чтобы прижимистый Джон вдруг размягчился на удвоение окончательной платежки, гонорара за всю обслугу под финальный код на хорал «Ныне отпущаеши». Хотя душевная смута и нагнеталась необъяснимо мрачными предчувствиями, сумятицей сомнений.

— Отменить, что ль, нынче Киберию? Прошвырнуться по притонам? По гадюшникам? — Джон сегодня что-то несвойственно трухал и явно малодушничал. Ох, не ходил бы сегодня Джон, а по фирменным бумагам и счетам — Чарльз Диллон, не ходил бы сегодня дальше паперти. Напрасно упрямец не поддался скверным предчувствиям. НЕВЕРОЯТНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ уготовил ему сегодняшний час заката. Час, превративший несчастного в человека-легенду, почти национального героя и святого.

* * *

По сей день дух захватывает у падких на чертовщину слушателей, когда живые свидетели конкретной чертовщины в стенах Храма пересказывают ротозеям детали сенсации. В лицах пересказывают, хоть и с оглядкой: преподобный настоятель суперхрама лично наложил печать молчания на уста очевидцев скандального прецедента. Дабы не пошатнулась рекламная пропаганда всемогущества электроники, столь прибыльной для дипломированных иллюзионистов-кибернетиков, сколь и для бизнеса неприкасаемо богоугодного.

…Прошагав в холл ожидания, Чарльз Диллон сумрачно огляделся. Что ж, привычная публика, все достаточно приличные, явились с повинной по грешным делишкам с переплатой за аннигиляцию интимности. Нормально. Вон в углу под витражами табунится благостная компашка, сицилийская братва с крестным отцом — смокинги по протоколу, проборы под лаком.

— Кокаин, рэкет, компрачикос? — нейтрально задумался Смит-Диллон. — Да нет, контрабанда. Необандероленные макароны плюс неореализм видеопиратства. Их же грузовичок припаркован у газона, при аншлаге: «Киносериал „Ромео и Джульетта“, кинозвезды любят только друг друга и только спагетти! Секрет волшебного неоспагетти гарантирует семейство „Монтекки и Капулетти“!»

— Пустое, — посочувствовал Джон Смит милым гангстерам. — Молись не молись, от вендетты все одно не уйдешь.

В другом уголке чопорно ожидали вызова на коллективное покаяние юные леди: профессиональные проститутки с первого взгляда. Томились в прихожей и респектабельные джентльмены вроде депутатов, биржевики, ну и сошка помельче — герои труда, общественники. Очередь, но никакой склоки. Скукота! Джон переключил внимание на очередника в чалме и бурнусе.

— Вот чей верблюд пасется на газоне… Ухо верблюд пялит на витражи, фугу ловит чутким ухом, Башка-чалма! Аллаху грехи отпускать не положено, а здесь как-никак шанс. Не упускай, чалма, шанс, однова живем!

Освоившись, Смит-Диллон упруго шагнул к пульту заказов сеанса покаяния, набрал клавиатурой: Чарльз Диллон, урожденный Джон Смит, должность — грешник.

Деловой псевдоним для бизнеса Джон подобрал себе, когда офисом обзавелся, подобно деловым сверстникам со дна жизни. Рокфеллеру или какому принцу крови псевдонимы не треба, а вот Смитам престижно необходимы, для визитки с виньетками. Он давно свыкся с перелицовкой на Чарли, даже в сновидениях на свиданиях с бабушкой — а он боготворил покойную бабушку-хипесницу — он слышал от нее ласковое: «Чарли, внучок…» Привык к новому обличью. Юридическая документация вплоть до водительских прав — все скопом узаконивалось теперь на уважаемого Диллона. Но в общении с Небом и Всевышним он суеверно рекомендовался двояко, не зная верняком, какое из имен созвучнее Небу. Что же касается набора ФИО на калькуляторе для бухгалтерского учета посетителей, так это, в общем, не обязательно, однако неукротимый Джон упрямо отмечался в памяти кибера. Пусть служивый синклит зрит его богобоязненность и платежеспособность. Жизнь припрет, учетная карточка сгодится.

* * *

Мутный этот джентльменский набор предчувствий и сомнений Чарльз Диллон втащил с собой в Камеру Откровений, как только могучий вентилятор выкачал из помещения спертые одухотворения предыдущего грешника. Компрессор мигом закачал в камеру озонированного свежака, вышибая нечистый дух предшественника. Попахивало портянкой лишь самую малость.

— Навонял, однако, каналья, — процедил сквозь зубы Джон-Чарли, распиная пиджак на казенных плечиках. — Видать, было из-за чего мучиться-каяться до пота цыганского. По ароматам — душегуб, точно.

Крест и Бочка

Изобразив перед ожемчуженным распятием позу блудного сына, Чарльз на карачках приступил к исполнению искренних формальностей. Распятие-микрофон сперва бдительно заглотило его расширенные данные анкетной жизни: ФИО, соцпроисхождение, был ли в плену, или за границей, или на лесоповале, сколько раз холост, исключался ли из партии, не реабилитирован ли посмертно и прочие позиции закрепления личности во Вселенной. Распятие хищно заглатывает, как удав кролика, сухой паек данных, продавливает их в желудок компьютера, аж урчит в потрохах электроники, где исповедальные разглагольствования прессуются в таблетку-сигнал размерами в микроскопический кварк. Затем — шварк! — шарашат этим гравитоном точно во врата канцелярии преемника Всевышнего. Пенальти!

Шарашат-то лазерной накачкой, на всю катушку, прицельно, вдоль спиралей галактических межзвездных силовых полей, быстрее света… Светопреставление!

Раб Божий нашептывает распятию постыдные мерзости о себе, а лента крутится, пишет… Анкетные данные Чарли выдал скоропалительно, заботясь лишь о дикции, дабы в небесной канцелярии саморазоблачения не приписали бы чужому Джону Смиту, еще хуже — дикарю какому Ивану Кузнецову (на небесном языке сие один черт), о нет. Покаяние позарез должно быть пришито именно тому Смиту, который платежный Чарли Диллон!

Закруглив официоз, Чарльз вдохнул и пробежал взглядом огненные строчки во всю ширь экранной стены — нумерованный перечень замысловатых проступков, заявленных к чистке. Любой из номеров покаянного аттракциона самый продажный суд присяжных заклеймил бы: «Преступно виновен!» Теперь же, после электронной самообработки и соразмерного куша-вклада в кассовую Бочку, как при термообработке завшивленного белья, рубиновые признания на экранах сбледнут всего лишь на беду по глупости, а пронесет — так и на детскую шалость по недосмотру разини-няньки. И длань на Библию, коли Закон потребует, возложит при полном алиби пусть и самоновейшего детектора лжи. Хоть трава не расти.

Желваки на скулах Диллона от полыхающих кровью слов экрана набухли, шевелясь, взгляд стал кинжальным — Джон припоминал личины вражин, загубленных им в схватках за кусок жизни послаще. Дискета с поименовкой последних художеств нашего авторитета была им любовно заправлена в аппарат. Оставалось поочередно разделаться с каждым параграфом унизительной процедурой методом чистосердечных признаний, душераздирающих проклятий самое себя, кликушеством грязного самоуничижения. И без надувательства чтоб! Пафос рыданий, биение кулачищами в грудь, экстаз шепота со слезой и мольбы — вакханалия терзаний обязана быть на духу всенепременно исключительно первой свежести. Хорошо бы — с истерикой, еще краше — припадочной. Иначе балаган вызовет у канцелярских ангелов зевоту, не зачтется. Ангелы-хранители только с первого взгляда простачки, а с третьего — прожженные инженеры человеческих душ. Лучше не косить.