Черубина де Габриак - Исповедь

• Название: Исповедь
• Автор: Черубина де Габриак
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-7784-0040-3

Книга знакомит читателя с жизнью и творчеством поэтессы Серебряного века Елизаветы Ивановны Дмитриевой (Васильевой) (1887–1928) больше известной, под именем Черубины де Габриак.

Впервые в полном объеме представлено ее поэтическое наследие, а также переводы, пьесы. Задача книги — вернуть в русскую литературу забытую страницу.

---

БЛАГОВЕЩЕНИЕ

О, сколько раз в часы бессонниц,
Вставало ярче и живей
Сиянье радужных оконниц
Моих немыслимых церквей.

Горя безгрешными свечами,
Пылая славой золотой,
Там под узорными парчами
Стоял дубовой аналой.

И от свечей и от заката
Алела киноварь страниц,
И травной вязью было сжато
Сплетенье слов и райских птиц.

И, помню, книгу я открыла
И увидала в письменах
Безумный возглас Гавриила:
«Благословенна ты в женах!»

САВОНАРОЛА

Его египетские губы
Замкнули древние мечты,
И повелительны и грубы
Лица жестокого черты.

И цвета синих виноградин
Огонь его тяжелых глаз;
Он в темноте глубоких впадин
Истлел, померк, но не погас.

В нем правый гнев рокочет глухо,
И жечь сердца ему дано:
На нем клеймо святого духа —
Тонзуры белое пятно…

Мне сладко, силой силу меря,
Заставить жить его уста,
И в беспощадном лике зверя
Провидеть грозный лик Христа.

РАСПЯТИЕ

Жалит лоб твой из острого терния
Как венец заплетенный венок,
И в глазах твоих темные тени.
Пред тобою склоняя колени,
Я стою, словно жертва вечерняя,
И на платье мое с твоих ног
Капли крови стекают гранатами…

Но никем до сих пор не угадано,
Почему так тревожен мой взгляд,
Почему от воскресной обедни
Я давно возвращаюсь последней,
Почему мои губы дрожат,
Когда стелится облако ладана
Кружевами едва синеватыми.

Пусть монахи бормочут проклятия,
Пусть костер соблазнившихся ждет, —
Я пред Пасхой, весной, в новолунье
У знакомой купила колдуньи
Горький камень любви — астарот.
И сегодня сойдешь ты с распятия
В час, горящий земными закатами.

УМЕРШЕЙ В 1781 ГОДУ

Во мне живет мечта чужая,
Умершей девушки — мечта.
И лик Распятого с креста
Глядит, безумьем угрожая,
И гневны темные уста.
      Он не забыл, что видел где-то
      В чертах похожего лица
      След страсти тяжелей свинца
      И к отроку из Назарета
Порыв и ужас без конца.
И голос мой поет, как пламя,
Тая ее любви угар,
В моих глазах — ее пожар,
И жду принять безумья знамя —
Ее греха последний дар.

«Из полнозвучной старой меди…»

Из полнозвучной старой меди
Свое пророчество ты слил,
Ты говорил мне о победе,
О дерзновенье слабых сил.

Не на меня, а вдаль куда-то
Смотрел печальным взглядом ты,
Ты видел алый свет заката
За гранью жизненной черты.

И с этим грустным ясным взглядом
О, нет, ты не был вестник зла.
И если я не встану рядом
С тобой, чтоб нить найти узла,

То все ж святым воспоминаньем
В душе останется всегда —
Твой рот, подернутый страданьем,
И глаз глубокая вода.

ПРОРОК

Он раскрывает.

Он пришел сюда с Востока,
Запыленным плащом одет,
Опираясь на жезл пророка,
А мне было тринадцать лет.

Он, как весть о моей победе,
Показал со скалистых круч
Город, отлитый весь из меди,
На пожарище рдяных туч.

Там — к железным дверям собора
Шел Один — красив и высок,
Его взгляд — торжество позора,
А лицо — золотой цветок.

На камнях под его ногами
Разгорался огненный след.
Поднимал он черное знамя…
А мне было тринадцать лет…

Он улыбается

Он долго говорил, и вдруг умолк…
Мерцали нам со стен сияньем бледным
Инфант Веласкеса тяжелый шелк
И русый Тициан с отливом медным.

Во мраке тлел камин; огнем цвели
Тисненных кож и чернь и позолота;
Умолкшие слова в тиши росли,
И ждал развернутый том Дон-Кихота.

Душа, убитая тоской отрав,
Во власти рук его была, как скрипка,
И увидала я, глаза подняв,
Как на его губах зажглась улыбка.

Он упрекает.

Волей Ведущих призвана в мир
К делу великой страсти,
Ты ли, царица, бросишь наш пир,
Ты ль отойдешь от власти?

Ты ли нарушишь стройный чертеж
Миру сокрытых братий?
Ты ли, царица, вновь не сольешь
Силой своих заклятий —

С мрачною кровью падших богов
Светлую кровь героев!
Ты ли, царица, жаждешь оков,
Дух свой постом успокоив?

Ты ли святую тайну храня,
Ключ золотой Востока,
Ты ли, ребенок, бросишь меня,
Ты ли сильней пророка?

Он насмехается.

Ваш золотисто медный локон
Ласкают черные меха.
Вы — образ древнего греха
В шелку дымящихся волокон.

Ваш рот не скроет Вашу страсть
Под едкой горечью сарказма,
И сердца алчущего спазма
Сильней, чем Вашей воли власть.

Я в лабиринтах безысходных
Сумел Ваш гордый дух пленить,
Я знаю, где порвется нить,
И как, отвергнув путь свободных,

Смирив «святую» плоть постом,
Вы — исступленная химера —
Падете ниц перед Христом, —
Пред слабым братом Люцифера.

КОНЕЦ

С. Маковскому

Милый рыцарь Дамы Черной,
Вы несли цветы учтиво,
Власти призрака покорный,
Вы склонялись молчаливо.

Храбрый рыцарь. Вы дерзнули
Приподнять вуаль мой шпагой…
Гордый мой венец согнули
Перед дерзкою отвагой.

Бедный рыцарь. Нет отгадки,
Ухожу незримой в дали…
Удержали вы в перчатке
Только край моей вуали.

СТИХОТВОРЕНИЯ 1913–1917[55]

«О, если бы аккорды урагана…»

О, если бы аккорды урагана,
Как старого органа,
Звучали бы не так безумно дико;
О, если бы закрылась в сердце рана
От ужаса обмана —
Моя душа не рвалась бы от крика.

Уйти в страну к шатрам чужого стана,
Где не было тумана,
Где от луны ни тени нет, ни блика;
В страну, где все — создание титана,
Как он — светло и пьяно,
Как он один — громадно и безлико.

У нас в стране тревожные отливы
Кладет в саду последний свет вечерний,
Как золото на черни,
И кроны лип печально боязливы…
Здесь все венки сплетают лишь из терний,
Здесь дни, как сон, тяжелый сон тоскливый,
Но будем мы счастливы, —
Чем больше мук, тем я люблю безмерней.

Петербург, 1 мая 1913

ДЕНЬ НОВОГО ГОДА

Слова учителя ученику