Анатолий Скачко - Может быть — завтра

• Название: Может быть — завтра
• Автор: Анатолий Скачко
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2015

В книге представлен один из ранних образчиков советской «оборонной фантастики» тридцатых годов — повесть командарма А. Скачко «Может быть — завтра» о налете вражеской воздушной армады на Москву.

---

— Когда война объявлена, поздно делать мобилизацию. Средства сообщения выросли колоссально. Теперь достаточно нескольких дней, и враги уже над Парижем.

— Ну, это вряд ли возможно, — усомнился фермер.

— Вполне возможно. Не забывайте, что американские пловучие базы могут в четыре дня переплыть океан. Каждая из них несет до 60 больших аэропланов и имеет мачты для цеппелинов. А таких авиаматок у них не один десяток.

— Но английский флот не допустит их к берегам Европы, — возразил Жервье.

— Не допустит? — усмехнулся молодой человек. — Английский флот постарается не допустить, да и то только в том случае, если будет нашим союзником. А вы знаете американский размах? Они даже при нашем нейтралитете не постесняются сделать из Франции базу для борьбы с Англией на европейском берегу.

— Я — враг войны, — с волнением произнес Жервье, — но если Америка попытается сделать это, весь народ станет на защиту страны, как один человек.

— Но пока никто не нападает, то что же нам волноваться? — упрямо настаивал фермер.

— Я же говорю, что надо заранее приготовить оружие, иначе будет поздно, — уже немного раздражаясь, ответил модный молодой человек.

Фермер укоризненно покачал головой.

— Слишком опасное средство. Когда оружие в руках, оно всегда может легко выстрелить.

— Нет, этого не бойтесь, — прервал Жервье. — Первыми мы не нападем. Правительство знает, что социалисты не поддержат захватнической войны. А социалисты — это сила. Это весь пролетариат.

— Ну, знаете, есть пролетарии, которые вообще против всякой войны и за свою шкуру, — с презрением в голосе ответил модный молодой человек. — А во-вторых, нападение иногда является лучшим способом защиты, и не нам с социальными теориями лезть в планы генерального штаба.

Фермер прервал его с нотками глухой ненависти в голосе:

— Вы очень хорошо рассуждаете о нападении, точно это для вас раз плюнуть. А вот я, который был на войне, скажу, что надо много и долго подумать раньше, чем ввязываться в драку.

— Я остался сиротой после войны, — с гордостью ответил Жервье, — и все-таки считаю, что когда нападают на родину, надо, не рассуждая, защищать ее. Внутри мы можем бороться сколько угодно, но против врага мы должны быть едины.

— Совершенно верно, — отозвался молодой человек, медленно потягивая вермут. — Только я считаю, что внутренняя борьба — совершенно напрасная растрата национальных сил. Капиталистический строй создан историей, и не кучке фанатиков перевернуть его в пять минут.

Круглолицый фермер с неприязнью взглянул на щеголеватого соседа.

— Вы так думаете?.. Очевидно, экономический строй сложился для вас достаточно благополучно. Разрешите узнать, кто вы?..

— Я назначен старшим штурманом на «Эгалите».

— Я тоже назначен на «Эгалите», только пулеметчиком, — прервал фермер. — Разница в чинах, как видите, порядочная, и с завтрашнего дня я уже не смогу сидеть с вами. Но там, в гражданском мире, вы кем были?..

— Я… у меня… — смешался молодой человек, — я, собственно говоря, служащий. Я работаю у дяди, у него фабрика измерительных авиаприборов.

— Ну, вот оно и понятно, — усмехнулся фермер. — Ну а вы, — обернулся он к Жервье, — как ваш дядя? Наверное, он если не фабрику, так уж фабричку имеет.

— Нет, я — пролетарий, — гордо ответил Жервье, — кроме собственных рук, у меня нет никакой другой собственности.

Лицо фермера выразило неподдельное изумление.

— Легкая же у вас была, видно, жизнь, если вы до сих пор сохранили такие розовые взгляды. На социализм вас, видно, сагитировала не жизнь, а книга. Мне что-то не верится, что вы прошли через горн войны.

— Да, я могу считать, что был на войне, хотя и не участвовал в ней, — с обидой в голосе произнес Жервье. — Правда, я был совсем ребенком, когда наша деревня попала между линиями фронта, но до сих пор я помню все, что пришлось пережить нам.

— А после в войсках служили? — переспросил фермер.

— Шофером при штабе в Париже.

— Сладкая жизнь — парады и чаевые от дам, — улыбнулся фермер. — Тогда вашим убеждениям грош цена. Ваша восторженность рассеется, как дым, от первого хорошего боя.

— Никогда! — загорелся Жервье. — Даже смерть не уничтожит моей любви к родине.

— Правильно, — поддержал молодой человек, поднимая бокал, — выпьем за патриотизм — это святое чувство, возвышающее человека над материальными целями. А вот вы, — с легким презрением обернулся он к фермеру, — вам, кажется, мало знакомо это чувство?..

— Я не меньше вас люблю родину, — скупо обронил фермер, — и работаю на нее так, как сумей работать все, то ни одного клока на ней не осталось бы невозделанным, но воевать… — Он стал еще серьезнее, говоря глухим голосом. — Воевать я иду без охоты. Это слишком жутко и на энтузиазм меня не хватает.

— Но почему же это для вас так жутко, когда ваш сосед в этом ничего страшного не находит? — недоумевая, пожал плечами молодой человек.

Лицо фермера потемнело.

— Вы слышали, как он воевал, и вспомните сами. Дуомон, Верден, Во! Вы были тогда тоже ребенком, а наверное, эти слова самые жуткие из воспоминаний вашего детства, а я там был сам… 20 тысяч снарядов на квадратный километр. Вот, если после этого дождя вы скажете, что готовы без колебания идти на войну, то тогда я вам поверю. А я испытал это и имею право говорить то, что говорю. Вот это право…

Фермер быстрым жестом засучил рукав пиджака. Выше кисти вся рука была изуродована темными пятнами и буграми. Он указал на них пальцем.

— Когда немцы бесчисленный раз брали Во, меня оставили с пулеметом защищать то, что когда-то называлось фортом. Мы взорвали фугас и засыпали немецкий огнемет в ста шагах от нас. Бежать им было нельзя. Землей им придавило ноги, и вот они, умирая, жарили нас огнем, испекли двух товарищей и прожгли мне руку, пока я успел продырявить их из пулемета. — Фермер резко тряхнул головой, точно отгоняя воспоминания. — С меня довольно войны.

Молодой человек, помолчав для приличия, поднял бокал.

— Довольно грустных воспоминаний. Старое забыто. Выпьем за новую войну, столь же блестящую и победоносную, как и прошлая!

Соседние столики подхватили тост. Крики смешались со звоном бокалов. Жидкий оркестр, сбиваясь, заиграл «Марсельезу». На эстраду выбежали две женщины, одна в синем, другая в полосатом костюме, с французским и американским флагами в руках. Начался танец, в котором Франция наступала, а Америка позорно удирала в уголки сцены под улюлюканье подвыпившей публики.

В самом конце номера, когда Америка была почти повержена, из-за кулис вышел конферансье, стараясь придать своему лицу грусть, прошел по сцене и поднял руку, останавливая оркестр.

На сцену вышел конферансье.

Музыка смолкла. Сидящие за столиками повернулись к сцене, чувствуя что-то важное.

— Господа! — стараясь сохранить на лице выражение скорби, произнес конферансье. — Только что получено сообщение. Американскими гидропланами потоплены в проливе Па-де-Кале девять пароходов, шедших в Англию, из них четыре под французским флагом. — Конферансье набожно поднял глаза. — Почтим память погибших мучеников!

Сидящие в зале поднялись, как один человек. Секунду стояло молчание. Потом сразу тишина точно треснула, рассыпавшись проклятьями и выкриками. Люди стучали кулаками, роняя посуду, лезли друг к другу, точно сразу готовясь сцепиться с невидимым врагом.

— Гнусность американцев не знает границ. Мы потеряли пять лучших генералов, погибших на наших потопленных американцами кораблях. Значит, они давно готовились и подвели к нашим берегам авиабазы, с которых летают истребители. Ладно, долго им не продержаться. Завтра днем наша разведка все равно откроет их. — Конферансье снова поднял руку. — Господа! Месть уже поразила негодяев. Самолеты нашей береговой охраны сбили два американских гидроплана. Слава нашим героям!

Оркестр заиграл туш. Крики восторга потрясли стены.

Покрывая рев, в залу прорывался голос конферансье:

— В честь нашей первой победы администрация распорядилась выдать всем посетителям по бокалу шампанского. Желающие отпраздновать победу торжественней могут требовать у гарсонов шампанское лучших марок от 20 франков за бутылку.

Где-то уже хлопали откупориваемые пробки. В зале кричали «да здравствует Франция» так, что звенели хрустальные подвески запыленных люстр.

Молодой человек из своей бутылки налил в стаканы соседей.

— Ну что ж? Выпьем за первую кровь? Видите, не мы начали ее проливать.

Взволнованный Жервье, расплескивая, схватил стакан и крикнул высоким, срывающимся голосом в ревущую залу:

— За погибших героев!

За Францию! За месть бандитам!