Андре Савиньон - Я приду плюнуть на ваши могилы...

• Название: Я приду плюнуть на ваши могилы...
• Автор: Андре Савиньон
• Издательство: «ИннКо», «Калита»
• Жанр: Эротика
• Год: 1993
• ISBN: 5-88106-009-1

Романы, представленные в этой книге, можно с полным правом отнести к всемирно популярному жанру «романов-приключений». В этой книге мы представляем самый широкий их спектр — от классического морского романа А. Савиньона до жестокой циничной прозы Б. Виана, от традиционной робинзонады Р. Баллантайна до мистической романтики Перл Бака.

---

— Я с вами вполне согласен, ребята! Конечно, нам нужно использовать до конца все возможности. Все-таки я предложил бы вам подумать о том, чтобы пробираться к родным берегам Англии. Все, что мы видели здесь, и все пережитое нами будет прочным фундаментом для здания, которое мы должны создать. Я хочу сказать, что нам пора уже по-настоящему строить наши жизни. Конечно, Коралловый остров Тихого океана отнюдь не самое лучшее место на земном шаре, чтобы здесь оставаться навсегда, — улыбаясь, сказал я. — Поэтому, мне кажется, мы должны приложить все усилия к тому, чтобы возможно скорее попасть в цивилизованную страну, где мы сможем, получив надлежащее образование, стать настоящими, честными людьми. Сейчас, как никогда, мне хочется учиться, работать, а кроме всего прочего, я мечтаю о том, чтобы повидать моих стариков, которые, наверное, совсем упали духом.

Петеркин и Джек выслушали меня с серьезными лицами. Я видел, что мои слова произвели на них впечатление и что каждый из них мысленно представляет себе свое будущее.

— Ты прав, Ральф! Мы должны были покориться судьбе и жить на этом острове, когда у нас не было никакого другого выхода. Но теперь, когда есть возможность начать борьбу за лучшее будущее, мы должны быть деятельными и не медлить ни минуты!

— Вполне с вами согласен! — со свойственной ему веселостью ответил Петеркин. — Я не умею так умно рассуждать, как ты, Ральф, и ты, Джек, но считаю, что нам пора ехать домой!

Итак, решив ехать, мы приступили к приготовлениям к отъезду.

Так как шхуна была богата всякого рода запасами, достаточными для огромной команды, то мы прибавили к ним кокосовые орехи, сливы, картофель больше для того, чтобы подольше сохранить память о нашем острове.

Когда все было готово, мы отправились в последний раз осмотреть все те места, где протекла большая часть нашего времени. Напоследок, войдя в наше жилище, мы взяли оттуда весь свой скромный багаж, состоящий из топора, старого футляра для карандашей, сломанного телескопа, перочинного ножа, крючка, сделанного из медного кольца, и иглы. Не забыли мы также сапоги, пистолет и несколько предметов, состряпанных нами собственными силами на острове.

Все это мы доставили на шхуну в нашей маленькой лодке.

Выгравировав на деревянной дощечке:

Джек Мартин

Ральф Скиталец

Петеркин Гей,

мы повесили ее в хижине. Затем, подняв нашу лодку на борт, приступили к якорю. Это было не легко, его вес значительно превышал то, что мы могли поднять. Провозились мы с ним довольно долго, и в конце концов пришлось прибегнуть к сложной системе моих блоков, благодаря которой и удалось его вытащить.

Дул ровный ветер. Мы, поставив паруса, медленно двинулись в путь. Берег уходил от нас в туманную даль. Заходящее солнце своими последними лучами освещало наш любимый остров. Мы легко покачивались на волнах. Уже почти не было видно вершины горы. Через несколько минут солнце и Коралловый остров вместе погрузились в широкий простор Тихого океана. Мы стояли втроем на палубе. Красные отблески исчезнувшего солнца освещали наши загорелые лица. Мы смело шли навстречу жизни, полные надежды на светлое будущее.

Борис Виан. Я приду плюнуть на ваши могилы…

Предисловие

Где-то в июле 1946 года Жан д'Аллюэн встретил Салливана на каком-то франко-американском собрании. Через два дня Салливан принес ему свою рукопись.

Тогда же он сказал, что считает себя скорее черным, нежели белым, хотя и перешагнул за разделяющую их черту; известно, что каждый год многие тысячи «черных» (признаваемых таковыми законом) исчезают из листов переписи и переходят в противоположный лагерь; это внушало Салливану некое презрение к «хорошим черным», кого белые с подчеркнутой теплотой похлопывают по плечу в литературе. Он придерживался мнения, что можно вообразить себе и даже встретить черных, которые так же жестоки, как и белые. Это он и хотел самолично доказать в этом коротком романе, на который Жан д'Аллюэн приобрел права сразу, как только ознакомился с ним благодаря посредничеству друга. Салливан не колеблясь оставил свою рукопись во Франции, тем более что его контакты с американцами только что доказали тщетность любой попытки публикации романа в его родной стране.

Здесь у нас моралисты, которые всем хорошо известны, упрекнут некоторые страницы в их… чрезмерном реализме. Нам кажется интересным подчеркнуть основополагающие различия между этими страницами и рассказами Миллера; сей последний, не колеблясь, прибегает к весьма резвому лексикону; напротив, создается впечатление, что Салливан скорее хочет подвести читателя к желаемому впечатлению путем употребления оборотов речи и языковых конструкций, а не прибегает к использованию крепких выражений; в этом плане он скорее близок к латинской эротической традиции.

С другой стороны, на этих страницах четко прослеживается влияние Кейна (хотя их автор и не старается оправдать путем уловки, или отсылая к найденной рукописи, или еще как-то, употребление первого лица, тогда как названный романист провозглашает необходимость обращения к первому лицу в забавном предисловии к книге «Трое подобных» — сборника, состоящего из трех коротких романов, объединенных под одной обложкой и переведенных у нас Сабиной Берриц) и также многочисленных романов Чейза и других сторонников ужасов в литературе. И в этом плане, надо признать, Салливан более явственно проявляет себя как садист по сравнению со своими знаменитыми предшественниками; ничего удивительного, что его произведения отказались печатать в Америке: можем биться об заклад, что его запретят там на следующий же день после публикации. Что же касается самой его сути, надо видеть в этом романе проявление стремления к мести у расы, которую, что бы там ни говорили, и по сей день подвергают глумлению и терроризируют; это нечто вроде попытки экзорцизма по отношению к превосходству «настоящих» белых, так же человек эпохи неолита рисовал бизонов, пораженных стрелами, чтобы завлечь свою добычу в западню; это и весьма заметное пренебрежение правдоподобием и уступками вкусу публики.

Увы, Америка — страна обетованная, это также и избранная страна пуритан, алкоголиков и «задолбите-это-себе-на-носу»: если во Франции стремятся к предельной оригинальности, то по другую сторону Атлантики не испытывают ни малейшей неловкости, эксплуатируя без зазрения совести зарекомендовавшую себя форму. Господи ты Боже мой, это способ не хуже других сбыть с рук товар…

I

Никто не знал меня в Бактоне. Клем потому и выбрал этот город; да к тому же, даже если бы я сдрейфил и передумал, мне не хватило бы бензина, чтобы продолжать путь дальше на север. Только-только пять литров. Вместе с моим долларом и письмом Клема это было все, чем я обладал. О чемодане говорить не будем. О том, что в нем лежало. Да, забыл: в багажнике машины у меня лежал небольшой револьвер малыша, злополучный дешевый револьвер калибра 6,35; он еще лежал в его кармане, когда шериф пришел к нам, чтобы сказать, что мы должны забрать тело и похоронить его. Должен сказать, что я больше рассчитывал на письмо Клема, чем на все остальное. Это должно было получиться; нужно было, чтобы это получилось. Я смотрел на свои руки на руле, на свои пальцы, на свои ногти. В самом деле, никто не мог бы придраться. С этой стороны никакого риска. Может быть, я из этого выкарабкаюсь…

Мой брат Том познакомился с Клемом в университете. Клем вел себя с ним не так, как другие студенты. Он с удовольствием разговаривал с ним, они выпивали вместе, вместе прогуливались в «кадиллаке» Клема. Именно благодаря Клему терпели Тома. Когда он уехал, чтобы заменить своего отца на посту главы фабрики, Том тоже стал подумывать об отъезде. Он вернулся к нам. Он многому научился и без труда получил пост учителя в новой школе. А потом — история с малышом, и все пошло прахом. Я-то был достаточно лицемерен, чтобы ничего не сказать, а вот малыш — нет. Он не видел в этом ничего дурного. Отец и брат девушки занялись им.

Так появилось письмо моего брата Клему. Я больше не мог оставаться в этих краях, и он просил Клема подыскать для меня что-нибудь. Не очень далеко, чтобы он мог меня видеть время от времени, но достаточно далеко, чтобы никто нас не знал. Он думал, что с моим лицом и моим характером мы абсолютно ничем не рискуем. Он, может быть, был прав, но я, однако, вспоминал малыша.

Управляющий книжным магазином в Бактоне — такова была моя новая работа. Я должен был связаться с предыдущим управляющим и войти в курс дела в течение трех дней. Он шел на повышение и хотел пустить шороху на своем пути.

Было солнечно и сухо. Улица теперь называлась Перл-Харбор стрит. Возможно, Клем этого не знал. Старое название тоже можно было прочитать на табличках. Под номером 270 я увидел магазин и остановил свой «нэш» перед дверью. Управляющий, сидя за кассой, списывал цифры в реестр; это был мужчина средних лет с бледными, светлыми волосами и суровым взглядом голубых глаз, насколько я мог рассмотреть, открывая дверь. Я поздоровался с ним.