Семен Липкин - Жизнь и судьба Василия Гроссмана • Прощание

• Название: Жизнь и судьба Василия Гроссмана • Прощание
• Автор: Семен Липкин
• Издательство: «Книга»
• Жанр: Языкознание
• Год: 1990
• ISBN: 5-212-00401-2

Под одним переплетом соединены две книги воспоминаний. О сложной писательской судьбе и светлой человеческой личности Василия Гроссмана рассказывают знавшие его не одно десятилетие близкий его друг, поэт и переводчик Семен Липкин и редактор «Нового мира» А. С. Берзер. Ее воспоминания дополнены публикацией ценных документов эпохи, стенограмм обсуждения романа Гроссмана. Богатство подлинных свидетельств эпохи, взволнованная человечная интонация мемуаров привлекут внимание самых широких кругов читателей.

---

(За все еще придется отвечать всем…)

Разные критики… Разные люди… Толченова и Бровман тоже вступили в восторженный хор. Сейчас трудно понять почему.

Злобин как председатель ведет себя и молчаливо и скупо. Он не может не слышать бушующих за стеной ветров. И одновременно не хочет, чтобы обсуждение изменило русло.

И после очередного оратора он пытается закончить разговор. Злобин говорит, что задача этого заседания, как он называет, «узкоприкладная».

Почему? Да потому, что назначение его — «выдвижение на Сталинскую премию». И, добавляет он, с этой точки зрения оно может на этом закончиться, так как все выступившие до этого «единогласно» и «положительно» оценили роман.

Но поставить точку не удалось.

После этого кто-то кричит, что у романа есть противники. Пусть они скажут свое слово. Кто-то отвечает, «что противников нет». Один говорит: «Значит, есть сведения о том, что есть противники», другой говорит, что таких сведений нет.

Подлое время своими неповторимыми оборотами и репликами врывается, как бесы, начинает крутить, вертеть.

Но длится это недолго. Слово берет писатель Авдеенко, автор повести «Я люблю…». Он произносит замечательную речь, живую и непосредственную. И очень искреннюю.

«…Что бы я ни делал, вся моя душа рвется к этому роману… Я уверен, что не найдется человека в мире, который, прочитав начало романа, не захотел прочитать его до конца…»

И далее так благородно: «Я считаю себя писателем неплохим, как и вы все, но считаю, что я не дорос еще до написания такой книги. Я не боюсь сказать все хорошие слова в адрес этой книги… Я считаю, что это замечательная книга. У меня не хватает эмоций, умения, разумения, может быть, образования, чтобы оценить полностью эту книгу».

Авдеенко приводит цитаты из романа Гроссмана, читает их, восхищается ими. И заключает:

«Еду ли я по Москве, завтракаю ли или еще что-то делаю, весь строй моих мыслей вращается вокруг этого произведения».

Важно, что здесь запечатлен живой и естественный порыв души, мгновенная реакция на роман, который сейчас, вчера или сегодня, в эти именно минуты был прочитан в первый раз и первый раз оценен.

Жаль, что Василий Семенович тогда не услышал речи Авдеенко (хотя и прочитал ее потом), и сам оратор сокрушается, что нет Гроссмана и он не может ему все прямо сказать. Но снова получает разъяснение, что не положено присутствовать, таков порядок при выдвижении на Сталинские премии.

Авдеенко напоминает, что роман Гроссмана в номере 10 «Нового мира» оказался рядом с романом Симонова. И говорит, что Симонову невыгодно такое соседство. У Симонова, говорит он, «роман плоский, как монгольская пустыня…»

Видно, что даже в те времена мгновения свободы слова раскрепощают душу и язык писателя. (Жестокую расплату за эти мгновения еще предстоит пережить Авдеенко.)

Мрачный и темный производственный прозаик К. Мурзиди пытается на минуту призвать к порядку товарищей по перу. И говорит, что, когда он слушал их, «в нем нарастал протест и желание остановиться и подумать — все ли так хорошо в романе, действительно это энциклопедия советской жизни…», как назвал роман «За правое дело» один из ораторов.

Мелко и тягуче он критикует роман, споря почти со всеми. Очень беспомощно. И голос его тонет и проваливается в пустоту.

Ему отвечает Гоффеншефер — знающий и серьезный критик. «Меня этот роман взволновал особенно, — говорит он, — как человека, который был на Сталинградском фронте». И говорит о романе как критик и одновременно как свидетель событий. Что так важно. И вспоминает время войны: «Мы отходили от Дона к Сталинграду. И тогда все до одного погибли из нашей дивизии, задержав наступление…» Потом на это место боев, где все погибли, приехал Гоффеншефер, чтобы написать об этом для своей газеты: «Чтобы представить себе, как люди дрались и как они погибли…» И так трудно это сделать, «когда нет людей», говорит Гоффеншефер. «Я это сделал просто журналистским приемом», — рассказывает он. «…Я поражаюсь, как Гроссман восстановил эту картину боя, не заложив в нашу душу сомнения в правдивости изображения. Эта сцена написана кровью сердца, только художник, который вжился всем своим существом в ощущение солдата, мог создать такой эпизод, и мне кажется, что он является типичным для всей манеры художника Гроссмана».

«…Я хочу говорить о сердце романа», — говорит в заключение Гоффеншефер.

И еще одно необъяснимое событие, наперекор всему, что происходит в мире, — роман Василия Гроссмана «За правое дело» на заседании секции прозы Союза советских писателей 13 октября 1952 года выдвигается на Сталинскую премию.

А было тогда тоскливо и печально… Тревожно за Гроссмана и нас.

Стараясь не отрываться от нынетекущего момента истории, я все-таки не могу не добавить к тому, что написала. Что во время уже разыгравшегося «шабаша ведьм» вокруг романа 21 февраля 1953 года в «Литературной газете», которая только что (в январе) отнесла роман «За правое дело» к лучшим произведениям минувшего года, появилась редакционная статья — «На ложном пути» (о романе В. Гроссмана «За правое дело»).

Там, в этой статье, можно прочитать и такие строчки, которыми следует, может быть, подытожить рассказ о заседании секции прозы: «…В московской секции прозы встали на вредные для дела позиции безудержного захваливания романа».

Но до этого должно пройти время… И это обсуждение еще предстанет на этих же страницах — как в системе кривых зеркал — искаженным и перевернутым вниз головой. Вместе со всеми, кто имел отношение к нему.

А пока идут короткие дни «безудержного захваливания». Мало их выпало на долю Василия Семеновича Гроссмана!

Первая положительная рецензия, по моим воспоминаниям, была написана критиком Сергеем Львовым, с которым я встречалась и тогда и потом. Он работал в «Литературной газете» у Симонова, во главе отдела критики, много знал, много писал. Но рецензию напечатал в журнале «Огонек» вскоре после окончания романа — еще в 1952 году. В собственной папке Василия Семеновича лежала вырезка из «Огонька» со статьей Сергея Львова, — от руки, он сбоку написал время и место напечатания. Мне и сейчас статья Сергея Львова нравится, он хорошо понял роман и сумел сказать о его значении.

«…Мы закрываем книгу, отчетливо ощущая, что к созданию эпопеи о Сталинграде Василий Гроссман был подготовлен всем своим предшествующим творческим путем. Ибо главная особенность его творчества — знание жизни народа, жизни повседневной и героической, в подвигах и в труде, и умение изобразить эту жизнь так, как она сама того требует: с простотой и естественностью настоящего большого искусства».

Это была заметная статья. Ее хвалили и читали. То было еще в 1952-м — последнем сталинском году.

А в 1953-м в январе успела проскочить еще одна статья — правдиста Бориса Галанова. Не в «Правде», но тоже в солидном органе — в журнале «Молодой коммунист»: положительная, даже восторженная.

Должна сказать, что, когда после заседания секции прозы появились эти статьи не «безродных космополитов», а никогда не руганных прежде критика-правдиста Галанова и Сергея Львова, бывшего в большом приближении у Симонова, появилась надежда на чудо. Разве мало было у нас чудес?

Черная яма

Краткий, но богатый событиями и фактами период «захваливания» романа «За правое дело», таким образом, начался в октябре вместе с окончанием романа и выдвижением на Сталинскую премию, с успевшими появиться первыми рецензиями. И продолжался в течение октября, ноября и декабря. Он как будто был благополучно подтвержден в конце 1952 года в интервью Твардовского «Литературной газете».

Тогда же стало известно, что роман принят к изданию не только Воениздатом, но и «Советским писателем».

16 января 1953 года состоялось обсуждение романа на редакционном совете издательства «Советский писатель». Председатель — главный редактор издательства Николай Васильевич Лесючевский.

Я была на этом заседании и в списке присутствующих названа в самом его конце. Но стенограмму эту я тогда, конечно, не видела. И надо, чтобы так случилось — и Василий Семенович в больнице вместе с другими материалами отдал мне и ее. Велел и прочитать, и сохранить.

Хочу добавить, что сама я в это время работала в издательстве (вернее, именно в эти месяцы меня оттуда изгоняли за сионизм).

Во главе редакции прозы стоял Кузьма Горбунов — автор давно написанного и неудобочитаемого романа «Ледолом». Темный человек, с черной гривой волос, черными глазами и кривоватым ртом. Он ничего и никогда не читал, но ненавидел до того евреев, что не мог их терпеть в своей комнате ни одной минуты. А если кто и входил к нему обманным путем, то все его друзья и подруги из соседних редакций отпаивали его потом сердечными каплями и коньяком.