Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты

• Название: Возвращение красоты
• Автор: Дмитрий Шишкин
• Издательство: www.pravoslavnaya-proza.ru
• Жанр: Религия

Книга «Возвращение красоты» объединяет в себе циклы автобиографических рассказов и очерков, написанных в разные годы священником Димитрием Шишкиным. Автор искренне, глубоко и в то же время увлекательно рассказывает о своих духовных исканиях, о неутолимой жажде Бога, которая с самого детства побуждала его во всём находить отблески Божественной красоты, на многие годы отвергнутой и позабытой нашим народом.

Издание будет интересно не только православным читателям, но и всем, кому небезразличны вопросы веры и смысла жизни.

---

Неприступные громады скал нависали над нами, и, черные на фоне более светлого неба, выделялись руины башен, куртин и домов… Все было здесь исполнено жизни иной, свершившейся уже и неподвластной законам времени.

Взошла луна. Поначалу кроваво-красная, она постепенно бледнела и вот уже озарила землю своим беспристрастным холодным светом. Резкие тени легли на снег, а сам он заискрился, заиграл вдруг, словно осыпанный разноцветными блестками.

Мы добрались до малых (южных) ворот и, замедляя невольно шаг, вступили в пределы средневекового города.

Со всех сторон поднимались уступами запорошенные каменные утесы с подрубками террас, черными провалами пещер, остатками укреплений, переходов, стен…

Из мрачной теснины мы поднялись на плато, освещенное лунным светом, которое все теперь было перед нами как на ладони. В заснеженных развалинах лежал, погруженный в древние грезы, покинутый всеми город. Никогда еще он не производил на меня такого сильного впечатления! Мы бродили его кварталами, изумленные какой-то очевидной, открывшейся вдруг бессмысленностью, тщетой земных человеческих притязаний и устремлений. И как легко, отрадно становилось при воспоминании о том, что существует Царствие Божие!..

Между тем на окраине, в средневековых трущобах, мы оказались на одной из улочек и остановились, пораженные смиренным великолепием.

Снег густо засы́пал здесь все и превратил в безмолвную сказку. Казалось, одним неосторожным движением можно разрушить это хрустальное, хрупкое творение тишины. Стены как будто поднялись, увенчанные снежными навершиями, и узкий извилистый проход между ними обозначился с первозданной, восточной своей живописностью. Ветви деревьев, нависая с разных сторон, образовали естественную галерею, сквозь узорчатые своды которой поблескивали в черном небе яркие звезды. Переплетение света и тьмы создавало ощущение таинственной ирреальности открывающихся перспектив. Там и сям в глубине улочки вдруг оказывался выхваченным из тьмы какой-нибудь участок стены с полуразрушенным входом или старое кряжистое дерево, растущее из заброшенного колодца…

Мы вступили в это волшебное царство с благоговейным трепетом, восхищенные тем, как Жизнь способна преобразить даже оскал смерти в радостную, светлую улыбку Творения!

«Господи! Каково же величие Твоей Красоты, — думалось мне тогда, — если и внешнее, мимоходящее проявление ее способно так легко растопить, покорить огрубевшее сердце?!»

Мы шли по улице, которая должна была растаять, исчезнуть с лица земли так же, как исчезли уже, канули в Лету многие народы и царства; но красота, породившая их, оставалась все той же, неизменной, и эта красота (о чудо!) была не где-нибудь в дальней, чужой стороне, но с нами — смешными, нелепыми оборванцами, и… как же это все возможно забыть?!

XII

Наступил последний день моего пребывания в монастыре. Это было уже дней за десять до Пасхи. С утра мы отправились (опять же с Максимом) на поиски пещерного города Тепе-Кермен. Никто из нас там никогда не был, и потому пришлось изрядно поплутать, прежде чем мы его обнаружили. Поплутать — это еще мягко сказано. Мы бродили полдня какими-то полями, перелесками и деревнями, напоролись в ущелье на секретную военную часть с колючей проволокой и автоматчиками на вышках. Выбравшись на дорогу, угодили в объятия начальника этой части, который (к нашему счастью, навеселе) возвращался в машине со своим окружением из Севастополя. Разговор был примерно следующий:

— Эй, страннички, стой, раз-два! Ну-ка, сюда подойдите. Кто такие?

— Да мы… вот… из монастыря. Город пещерный ищем.

— Стоп. Какой такой монастырь?

— Православный. Свято-Успенский Бахчисарайский скит.

— Православный?.. Хм. Русский?

— Кто?

— Да не кто, а что. Монастырь ваш русский?

— Да.

Тут глаза у полковника потеплели, и он, только что не расцеловав нас с отеческой нежностью, отпустил благополучно на все четыре стороны. Бывают же чудеса в жизни!..

Однако время уже было послеобеденное, и мы, полюбовавшись на гору с ее пещерами издали, со стороны, пустились в обратный путь. Сейчас я уже знаю, что вся дорога от монастыря до Тепе-Кермен занимает не более часа, но в тот день мы потратили на наши плутания часов восемь и возвращались, едва волоча от усталости ноги.

В монастыре царило непривычное и настораживающее оживление. Я встретил людей, незнакомых мне, но ведущих себя свободно, чтобы не сказать развязно. Оказалось, это какие-то симферопольские приятели… близкого знакомого… лучшего друга… кого-то еще… Словом, началось.

Возглавлял эту вольницу известный мне по рассказам Юра Афганец — свой в доску парень, но с совершенно разболтанной, неуравновешенной психикой, самодур, не признающий над собой никаких авторитетов. То он играл на дудочке и возился с детишками, то вдруг напивался или накуривался до бесчувствия, то безо всякой заметной причины бросался в драку или начинал проповедовать какие-то совершенно бредовые идеи…

Я лежал, отдыхая, на кровати, когда в комнату в сопровождении девушки без стука ввалился Юра, стал на пороге, окинул критическим взглядом всю нашу обстановку и вдруг заявил: «Ну что… Я думаю так: если у вас были вши — значит вы сами вшивые люди». И все это без тени смущения, с категоричностью, не допускающей возражений. И дальше в том же духе…

XIII

Не вдаваясь в подробности и не желая никого осуждать, я только скажу, что причиной поражения нашего духовного «десанта» явились панибратские, вольные отношения с лютым врагом в лице всевозможных мирских соблазнов. Слишком часто в монастырь стали наведываться какие-то ново- и староиспеченные «друганы», «корешки» и «брателлы» из местного и окрестного контингента, которым мы в духовном отношении не могли ничего дать, но которые зато очень легко вызывали к жизни наши уснувшие было греховные слабости, наклонности и пороки…

С горечью я понял, что оставаться в монастыре становится в духовном смысле опасно.

Пасху, восемнадцатого апреля, я встречал уже в Симферополе. Всю ночь не переставая шел дождь, и старушки, качая головами, сетовали сокрушенно: «Бозя плачет!». Никогда мне еще не было так тяжело стоять на службе, как в эту Пасхальную ночь. Перед рассветом, освятив куличи, я — усталый и какой-то обессиленный — побрел домой через весь заплаканный, мокрый город.

В этот день на рассвете приняли в Оптиной пустыни мученическую смерть иеромонах Василий и иноки Ферапонт и Трофим. Еще три светильника зажглись во тьме, еще заметнее стала заря зарождающегося нового дня, может быть, последнего в судьбах мира, — дня Православной, Святой Руси!

Вскоре оптинский старец, схиигумен Илий, передал свой келейный, старинный образ Владимирской Божией Матери в благословение бахчисарайскому монастырю. Икона эта пропала, но благословение, благодать невозможно умыкнуть, и свидетельство тому — восстающая из праха, безумию вопреки и во славу Божию, величественная и прекрасная «Крымская Лавра», жемчужина «Русского Афона» — Бахчисарайский Свято-Успенский скит!

РОДНЫЕ

Я маялся, работая в театре, понимая, что нужно бежать без оглядки, но не зная еще куда. И вот однажды случился у нас утренний выезд в Бахчисарай с детским спектаклем. Когда отработали и стали уже собираться обратно, я вдруг задумал удрать… Хоть ненадолго. В монастырь. Сказал, что хочу повидать родственников и вернусь к вечерней репетиции. Соврал, конечно… насчет вечера. Знал наверняка, что не вернусь, что могу схлопотать выговор, но все равно удрал.

«Родственников» повидать…

Бахчисарайский Успенский Скит. Это моя детская безоглядная любовь. Древние, стершиеся ступени, прохладные пещеры келий, молчащие, кажется, о большем, чем можно вместить. Зелень мха на сырых стенах, пустые, поруганные гробницы, поблекшие фрески — все это не просто впечаталось в мою память, но стало непостижимо, запредельно родным…

И вот маршрутка тарахтит, как жестяная копилка с мелочью. Не может маршрутка не тарахтеть на бахчисарайских улочках — асфальт здесь как будто перекапывают усердно и регулярно в поисках клада.

Я больше не пытаюсь напряженно, как в детстве, «разгадать» Бахчисарай, не вслушиваюсь тревожно в отдаленный прибой вечности, перекатывающий гальку столетий. Это слишком мучительно. Не сейчас… Сейчас я просто скольжу взглядом по истершимся ликам старинных фасадов и еду. «К родственникам»… В монастырь.

Что это? Огромная гранитная глыба, отполированная до блеска, и надпись на ней — как будто отстраняющая, холодная. И такое впечатление совсем с ходу, без предвзятости и настроя… Чувство всегда идет впереди мысли. Как-то тревожно сжимается сердце. Я не узнаю! Не узнаю «мой» монастырь. Это что-то чужое. Правильное, хозяйственное, но чужое. А я ведь с детства сюда… босяком, как к любимому деду в объятия, а теперь… Как же?..