Дэвид Духовны - Брыки F*cking Дент

• Название: Брыки F*cking Дент
• Автор: Дэвид Духовны
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-86471-737-0

Тед Сплошелюбов по прозвищу Господин Арахис мало похож на других выпускников колледжей Лиги плюща. Он живет в крошечной квартирке вместе с электрической рыбкой Голдфарбом, спит среди своей писанины – постмодернистских претензий на литературу – и надеется, что однажды ему удастся великий американский роман. У Теда, как у любого человека, были родители. «Были», потому что мама умерла, а отец… С отцом у Теда такие отношения, что лучше бы их не было вовсе. Но однажды, узнав, что отец умирает от рака легких, Тед перебирается в отчий дом, и событий, и откровений, в его жизни прибавляется стократ. Отцу остались считаные месяцы, и его состояние ухудшается, стоит только его любимой бейсбольной команде «Бостонские Красные носки» в очередной раз продуть. А продувает она уже много лет подряд. Тед устраивает отцу персональный театр, инсценируя выход его любимой команды из глухого тупика и попутно помогая красиво завершить историю его непростой и грустной жизни.

Живая, беспредельно человечная книга актера, режиссера, продюсера и писателя Дэвида Духовны – роман о неуловимой связи между детьми и родителями, о быстро уходящей красоте, музыке, спорте, литературе. Это книга обо всем настоящем, что виднеется из-под пластика, рекламных огней и попсы. А еще о том, что считать победой и успехом в отдельно взятой человеческой жизни, чье признание важно, что имеет смысл помнить и чем дорожить.

---

Дэвид Духовны Брыки F*cking Дент

© Шаши Мартынова, перевод, 2016

© «Фантом Пресс», оформление, издание, 2016

* * *

Миллеру и Уэст – всегда

А также Ами и Джулзу, гринго номер один и номер два, и юному Мэтти Уоршо

А еще Мег – она обучила меня в писательстве большему, чем ей кажется

Мед небесный будет иль нет, как знать, А вот земной и есть, и нет его разом.

Уоллес Стивенс. «Le Monocle de Mon Дяди»[1]

Любовь. Ненависть. Одни слова, Руди.

Скоро буду старик.

Джеймс Джойс. «Улисс»[2]

Жызень, она странная.

Сынок Листон[3]

я вам чё говорю вы на флаг обратили внимание?
обалдеть.
джим райс ступил на пластину,
и сразу на левое поле ветер подул.
не только ястремскому дался хоум-ран,
так еще и джексону во вред,
ветер-то дул на правое поле,
когда джексон флайбол заделал,
а когда яз выдал хоум-ран,
ветер дунул на левое поле,
и вышло без фола.
первый страйк пиньелле.
мне кто-то сказал,
что красные носки владеют стихиями там,
я лишь сегодня в это поверил.

Фил Ризуто. «Они – хозяева ветра».Из сборника «Вот это да! Избранные стихотворения Фила Ризуто»[4]

1

Хосе Льядиджи. На работе его звали так. Будто он наполовину латинос, наполовину итальянец. Итальянец, видимо, по отцовской линии. Из какой именно части сапога происходят Льядиджи? Неведомо. Мать у него, наверное, была красоткой-пуэрториканкой из испанского Гарлема. Во потеха была б. Отцу бы понравилось. Но бывает ли вообще такая фамилия? Неизвестно. Они ее даже произносили неверно. Фанаты выговаривали не то. У них выходило «Гля-ди-же»: «гл» произносили как написано. Да и не его это имя. Его звали Тед Сплошелюбов. Теодор Лорд Фенуэй[5] Сплошелюбов. Тут уж хрен с ней, с корявой кликухой. Какой-нибудь измученный поэт на острове Эллис[6], видимо, накорябал имя Тедова русского предка Плешелюдова – или Спелобюдова, или Плясоюбова – как Сплошелюбов. Именовался он Тедом. Везде, кроме работы. На работе его звали Хосе. Или г-ном Арахисом.

Может, обзавестись моноклем? Как у г-на Арахиса, рекламного персонажа и талисмана арахисовой компании «Плантерз». Отец Теда работал рекламщиком, и Тед раздумывал, не породил ли его родитель и г-на Арахиса. Может, они с г-ном Арахисом сводные братья. Г-н Арахис – доброжелательный зануда в цилиндре, гибрид с телом арахиса, тростью и моноклем. Мыслящий орех.

Г-н Арахис смахивал на плод неудачного научного эксперимента, какие показывают во второсортных киношках, что крутят по «Дабью-пи-ай-экс, 11 канал» в программе «Жуть-Театр», когда матчи переносят из-за дождя. Ну, типа «Мухи»[7]. «Помоги, помоги». Вот она, бессмертная фраза из «Мухи». Винсент Прайс с туловищем насекомого и головой Винсента Прайса. Это Винсента Прайса голова была? Может, и нет. Да и неважно, в общем. То есть Винсенту Прайсу, может, и важно, а вот Теду – нет. И все же что-то в этом «помоги, помоги» Теда тронуло. Оголенная, вопиющая нужда. Первое, что ребенок учится говорить. После «мама», «папа» и «дай-дай». Помоги. Помоги мне. Пожалуйста, ну кто-нибудь.

Г-ну Арахису требовалась помощь. У него было рябое серо-бежевое арахисовое тельце, ножки-палочки насекомого и паршивое зрение. На один глаз, по крайней мере. Яиц никаких, бесполый – евнух, без трости не может ни видеть, ни ходить. Помогите парняге. На что ему цилиндр? Нет, он прямо напрашивается. Переложить все эти соображения в другую папку: внутренняя шутка, категория «П» – «помогите». Может, пригодится. Впрочем, на нее уже набралось перекрестных ссылок, она пролезла в разные другие категории, и все перепуталось. Эх, ему б девушку. Тело у него – не арахис, с яйцами и нуждами все в порядке, и эмоциональными, и физическими, и прочими. Да полно у него всяких противоречивых нужд, летят во все стороны – прямо как с глушителем, отваливающимся на ходу: сплошной фейерверк и звук еще этот мерзкий. Девушка/глушитель. «Надо, надо носить при себе авторучку», – подумал он. Сердит на себя, потому что это вот всё, мысли эти – они забываются. Мама всегда говорила, что, если оно важное, не забудется. Как бы не так. Может, верно даже обратное. Может, мы как раз важное и забываем – ну или пытаемся забыть. Как там Ницше говорил? Помним лишь то, что причиняет нам боль?[8] Не совсем то же самое, но с того же стадиона. В смертоносных боях[9].

Стадион мыслей. Стадион «Янки», на поле – команда раздумий. И на зрительских местах. Ум Теда – полный стадион недопеченных мыслей, седьмой иннинг. Трансатлантический аристократический голос Боба Шеппарда[10]: «Дамы и господа, извольте обратить внимание на первую базу: у “Янки” произошла замена Криса Чэмблисса[11], вместо него играет юный немец со впечатляющими усами – Фридрих Ницше». Филу Ризуто понравилось бы. Как так получается: если пытаешься быть всеобъемлющим, обыкновенно вылезает оборот типа «те, что»? Неуклюжесть слога как заявка на глубину. Это не плохая мысль – это мысль, которая неплоха.

Тед частенько забывал, что у него нет женщины. И в такие мгновения он, вероятно, был счастливее, чем когда вспоминал. Девушка. Сложить в папку на букву «В» – «вряд ли» или на «Д» – «Да ебись ты сам, Тед». Он и не помнил, когда последний раз был с женщиной, и за эту забывчивость, вообще-то, признателен. Благородно виясь. Да, эта мысль – всего-то пустое место для записи, но боль, отсутствие – не исчерпаны, подлинны. Тед чувствовал, как жизнь обходит его. Ему уже хорошо за тридцать. Он приближается к блистательному перерыву в игровом сезоне жизни. Весенние тренировки – смутное воспоминание. Тед ощущал, как вздымается у него внутри застарелый страх, словно подающий, который всю игру держал в кулаке, вдруг слетает с катушек, отпускает вожжи, как говорится. Где-то у Теда в голове старший тренер знаками показал судье тайм-аут и пошел на горку успокаивать питчера. Тед размял правое плечо. Скоро ему бросать, хотелось расслабиться.

Красный сполох ракет. Тед втихаря хихикнул и тут же нервно огляделся. Смеяться во время исполнения государственного гимна – ни-ни. Класть ладонь на сердце, как велело Теду начальство, будто ты какой-нибудь псих из УКОЗ[12], необязательно, но болтать и смеяться точно нельзя. Это неуважение к военным, судя по всему. И к Отцам-основателям. И к Джимми Картеру. Вот уж кто на самом деле – г-н Арахис! Арахисовый фермер из Джорджии. Тед обожал подобные замкнутые круги. Кто ж их не любит? Людям нравятся круги, завершенность: крошка-ум рисует строгие узоры на фоне великого хаоса. Г-н Арахис стал президентом своей страны. Времена нездоровья[13]. Помогите ему. Помогите.

Ликовать вслух можно было на последней строке: Хосе, звезд-полос реет стяг. Над свободной земле-о-о-о-ой… Но не раньше. Раньше – неуважение. Тонкая это грань, и 60 000 человек – если приезжали бостонцы – чувствовали ее наитием. Как в лифте: не пялься на других, гляди, как мигают циферки. Не встречайся взглядами. Интуитивные правила мира неведомы лишь умственно отсталым, убийцам-психопатам и детям.

Старая шутка: последние слова государственного гимна – «Мяч в игре!». Старая, зато добрая. «Песня», которую невозможно петь, подошла к концу, и вздыбился шум толпы – единого счастливо взбудораженного зверя. Игра начиналась с минуты на минуту, и тут, на дешевых голубых местах, было жарко по-африкански. Арахисовые владения Теда: 80 % латиносов, 55 – пуэрториканцев, 25 – доминиканцев и примерно 20 % всех остальных. Остальные – в основном ирландцы и итальянцы. Все – его народ. Считать эти места «дешевыми» нетрудно, и они, конечно, так далеки от игрового поля, что между зримым ударом биты по мячу и звуком от удара улавливается зазор. Как в плохо дублированном японском фильме. Но Теду нравилось считать эту верхотуру не выселками, а Олимпом, а они тут все боги, смотрят, как человечки-муравьи играются в свои дурацкие игры. Тут он и работал. Швырялся на стадионе «Янки» арахисом, в основном в мужиков, которые считали, что звать его Хосе – это смешно, как первые слова испанглоязычной версии государственного гимна[14]. Или же г-ном Арахисом. А некоторые все же именовали его Тедом.

Но он предпочитал, чтобы Тедом его не называли. Работа ему нравилась, по счетам он расплачивался, а сам тем временем писал, но ему все же было немного стыдно: в его-то возрасте и с его-то образованием – нью-йоркская частная школа, Лига плюща, – чтобы сводить концы с концами, приходилось метать в людей бобовые. И все же он предпочитал работу, которая настолько далека от того, что он «должен» был делать, настолько он не соответствовал никаким ожиданиям, что людям могло казаться, будто он – из тех гениев, беспардонных охуенцев, что показывают миру нос и кому в общем и целом насрать. Ему хотелось, чтобы его считали не лохом – так он сам о себе думал, – а чудиком. Чудным парнягой со степенью бакалавра по английской литературе, из Коламбии, который работает продавцом арахиса на стадионе «Янки» и попутно корпит над великим американским романом. Сколько в этом контркультуры. Сколько близости к работягам и босякам. Отличный мужик. Уоллес Стивенс, торгующий страховками. Натаниэл Готорн[15], протирающий штаны на таможне. Джек Лондон с горстью орехов средь немытого отребья.