Майкл Муркок - Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти

• Название: Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти
• Автор: Майкл Муркок
• Жанр: Иностранное фэнтези
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-088614-2

После долгих лет ужаса и террора в Альбионе настал Золотой век, эпоха мира и процветания. Страной правит королева Глориана, чья империя охватывает большую часть известного мира. Ее любят подданные, перед ней преклоняются иностранные послы, но чудовищное прошлое не отпускает ее, и призрак правления ее отца, безумного короля Герна, незримо витает над совершенной страной, отравляя страхом все вокруг.

Хрупкое равновесие мира поддерживает канцлер королевы, творец новой просвещенной эпохи лорд Монфалькон. Он еще не знает, что, допустив лишь одну ошибку, приведет в действие зловещий план, способный погрузить Альбион в хаос и отчаяние, не подозревает, что сплетенная им изысканная паутина интриг и шпионажа вскоре обернется против государства, а его самый блестящий шпион, капитан Квайр, злодей без страха и упрека, пойдет против собственного хозяина. И теперь в опасности все, даже сама королева.

---

В одной лишь ночной сорочке вновь водрузилась она на кушетку, раскурив очередную трубку и устремив взор к стихам мастера Уэлдрейка, открывающим Маскерад:

Зимой, когда Год тлеет слепо,
Как зрак Огня, что скрыло веко,
И треплют Ветры, дуя с неба,
Чудесны, бурны крылья снега,
Как Северян сердца пылают
Весельем веселей Весны,
Трубят Небес лихи горны,
И Дух поет, и Дни, бледны,
Парчу Ночей благословляют!

Им недостает обычной энергичности, думала она, однако же Уэлдрейк, как правило, сочинял для Придворных Развлечений нехотя, а в последнее время, кажется, рассредоточился сильнее прежнего, тратя почти все свое время на сей разоренный разум, на сию хрупкую красоту, одержимую леди Блудд.

Трубка дымилась, Уна раздумывала о своем костюме; затем, не без усилия, встала с ложа и двинулась к шкапу, в коем тот помещался. Ее сестры-норны, леди Рууни и леди Хлебороб, ожидают ее в назначенный час.

Уна замерла, оглядываясь, уверена, что за нею наблюдают, но в комнате не было никого, кроме нее самой и кота служанки. Она воззрилась на потолочные тени, на решетку, что впускала воздух, пожала плечами и принялась за свой корселет.

* * *

В Великом Зале дворца, декорированном ныне для символической репрезентации ледовых гор и безотрадных небес, маскёры осаждали сцену, облачены в меха и медь, серебро и всяческое великолепие обитателей некоего арктического замка, а в сие время публика, состоя, по большей части, из ранее представленных Королеве, сидела по табели о рангах на стульях, и музыканты в галерее заиграли мелодию, что, специально сочинена мастером Гарвеем, полнилась звучными рожками и басовыми виолами.

Графиня Скайская, укрыта накидкой и черным мехом, уже возгласила свое хмурое введение и отошла на шаг, уступая Одину и Фрейе. Первый – повязка на глазу и вислополая шляпа, на плече колышется набитый ворон, гипсовая голова в руке – был изображаем без огонька лордом Монфальконом. Королева Глориана исполняла Фрейю.

Леди Рууни в виде Скаал, Норны Грядущего, обратилась к ней с репликой, голося громче огромного супруга (лорд Рууни играл Тора):

Днесь Фимбул-Винтер на поля обрушиться готов,
То Век Ножа и Топора, Расколотых Щитов,
Насилья град не даст житья всем людям доброй воли;
Вот Один, грозен, с Мимера отрезанной главой,
Готовит против тех, кто жив и мертв, Последний Бой,
И Фенрис-волк освобожден в Заливе Черной Боли!

Неуклюже воздев гипсовую главу, лорд Монфалькон прочел с листа, что пытался укрыть, меж тем в последнем ряду бедный Уэлдрейк колотился и хватался за свои члены, агонизируя манером, коего никогда не достигнет под рукой леди Блудд:

Слушайте! Хеймдаля горн вострубит,
И девятимирье очнется!
Отряд Великанов наш мост осквернит,
Бивроста луч разомкнется!
Вскоре уж солнце Сколь проглотит,
Пепел мира встряхнется!

Настал черед Глорианы. Она увидела мастера Уэлдрейка и подумала, не вдохновлена ли его боль до некоторой степени виной. Переведя дыханье, она, как Фрейя, сынтонировала:

В Железном лесу ветра земли
Послушны Орла Грозы крылам,
В Мидгарде крестьяне и короли
Все брошены к Хели ногам,
И Фьюлар-Суттунг в чужой личине
Бредет Меч Победы исхитить ныне.

Далее дюжий лорд Рууни, сиречь Тор, потрясающий добрым молотом:

Богам Асгарда чужд пред Сумерками страх,
Им по душе грядущая Резня.
Я вижу: бешеным клыком ввергает в прах
Мидгардов змей врага людей, их род храня,
Погибнуть чтобы между снега и огня!

И так далее в том же духе, покамест Уна не выступит вновь, дабы заключить Маскерад следующим:

Так Рагнарёк пришел, среди богов погибель сея!
Все полегли они в достойной битвы пекле.
Ни грубый Тор, ни Локи, хитр, ни радостная Фрейя
Последней битвы, страшной боли не избегли.
И в Новый Век наш Мир шагнул того быстрее,
Что Славный Альбион их принял тяжко бремя,
Ведь Глорию сию разделит всяко племя!

Уна заметила, что мастер Уэдлрейк не дождался аплодисментов, но с поспешностью, бросив отчаянный взгляд на леди Блудд, ускользает из зала. Уне представлялось, что, если качество маскерадов мастера Уэлдрейка пребудет на сем уровне, Королеве вскорости придется согласиться: пришла пора озаботиться поисками нового придворного поэта, – однако ладоши зрителей с жаром схлопывались, а Касимир и Гассан скакнули вперед, почти врезавшись один в другого, дабы поздравить Глориану с прелестностью ее спектакля, благородством виршей, мудростью чувств, достодолжным звонкозвучием музыки, так что Уна сумела скрыться за одной из ширм, разрисованных пейзажами, содрать опостылевшую накидку и обнаружить рядом леди Блудд, неукротимо хихикавшую наедине с собой. Опасаясь ловить взгляд леди Блудд и заразиться через него хихиканьем, Уна вернулась на сцену и была немедленно подхвачена лордом Монфальконом, почти что беспечным. В его словах определенно крылась большая теплота, нежели обычно, ибо он недолюбливал графиню, полагая ее соперницей в схватке за королевское ухо, губительным голосом, отваживающим Королеву от ее обязанностей.

– Красивые стихи, верно? – сказал Монфалькон. – Уэлдрейк на сию Двенадцатую превзошел себя. Надобно дать ему весной рыцарство, я поговорю с Королевой. «Что Славный Альбион их принял тяжко бремя, / Ведь Глорию сию разделит всяко племя!» Как точно, а?

Смакуя столь основательный перевертыш их обычных амплуа, Уна ухмыльнулась:

– О да, милорд! Так точно, милорд! – и услыхала за ширмой очередное ржание.

Ведя Монфалькона, взявшего ее под руку, она передвинулась ближе к центру Великого Зала, где Королева услаждалась лестью королей и князей и, в ее нынешнем настроении, могла обрушить эрлство на плечи поэта, коего за пару минут до того готова была выпороть столь добротно, как желала в потаенных помыслах. Таким образом, мастер Уэлдрейк с его несостоятельными виршами обрел почет и потерял единственную награду, коей был когда-либо достоин.

Доктор Ди прошествовал мимо, весь внимание к словам старинного друга Короля Рудольфа Богемского, объяснявшего результаты самоновейших экспериментов.

– Итак, трансмутация была достигнута? – вопрошал Ди. Уна видела, как он быстро и втайне стрельнул глазом в сторону королевской шеи.

– К сожалению, успех был лишь частичным. Предмет Маскерада напоминает мне о том, что я читал однажды про истинную природу карлов, появляющихся в старинных сагах. На самом деле они были могущественными колдунами, происходившими не с сей планеты, пришельцами из совсем иного мира, что принесли с собой все узнанные там алхимические секреты. Такова, видите ли, основа нашего фрагментарного научного знания. Обнаружив их трактаты – возможно, где-то на Северном полюсе, – мы могли бы отчалить воистину в новую эпоху в истории человечества. Я выслал три или четыре экспедиции, но, как ни жаль, ни единая пока что не возвернулась…

Музыка, ныне весела и изящна, заиграла вновь, и, не снимая костюмов, маскёры соединились со зрителями в триппе, усложненной форме галлимара, пребывавшего в моде, но совсем не подходящего человеку в костюме Норны Настоящего. Уна Скайская принялась ожидать Пиршества.

* * *

В обширном дворе корчмы «Грифон» пламенел изумительный костер Двенадцатой Ночи, столь жаркий, что он обогревал всех стоявших вокруг. Столь жаркий, что он обогревал даже тех, кто слонялся по открытым галереям наверху и лил пиво на головы друзей и врагов, гогоча над фиглярничанием труппы карл-скрипачей, гарцевавших вкруг огня под писки и скрипы, кои шумливо пародировали музыку. Щупая части спутников своих и спутниц, отказывавших в доступе к оным по тем или иным причинам в первые дни празднества, таща куски мяса, ломти хлеба и головы сыра, выделываясь, танцуя либо попросту колышась из стороны в сторону, писая, пукая и блюя в не столь уж приватных уголках корчемного двора, клянясь до самого гроба любить знакомцев по сей ночи и вечно ненавидеть стариннейших товарищей, люди заполняли всякое пустующее место. Морозный воздух разве только не горел и был столь напоен, что насыщал всякого его вдыхавшего, впитывая естественным образом пары кипящего мяса и жарящейся дичи, вина и рома, пота и спермы, томящегося дерева и тающего снега. Изо всех щелей трактира неслись взрывы смеха, и порой, когда Лудли бывал отталкиваем к огню неблагосклонной шлюхой, смех гремел так, что дрожали брусья. Здесь также имелись профессиональные клоуны – некоторые из них ранее увеселяли саму Королеву: дзанни, харлекины, хвастливый, вышагивающий гоголем щеголь, дряхлый склеротик, очаровательные леди – в платьях италийского покроя, хотя почти все девицы были лондонки, – под мухой благодаря королевскому злату и даря новым зрителям то, что Королева обретала за деньги.

В галдящей толчее, обнимая за талию полюбовницу, развязно печатал шаг капитан Квайр с мечом, что торчал позади, как вилючий хвост торжествующего кабыздоха, нашедшего тропку в мясную лавку. Изысканный бело-серебряный костюм капитановой партнерши, мишурная короночка на причесанной головке, добела пудренное личико, преувеличенно подведенные глаза, пугающе пунцовые губки явно высмеивали Королеву, каковой она явилась во время празднеств на льду.