Джек Мэтлок - Смерть империи

• Название: Смерть империи
• Автор: Джек Мэтлок
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: Рудомино

---

Наивно полагать, будто личные контакты между военными деятелями (или, если на то пошло, политиками) сами собою обеспечивают мир. Многие конфликты в истории, в том числе и наша собственная Гражданская война, доказывают обратное. Тем не менее, знакомство и личное уважение, быстро развившееся между военными деятелями СССР и Запада1 действовали как смазка в механизме переговоров о сокращении вооружений. Люди по другую сторону стола перестали быть тенями, незнакомыми личностями, прячущимися за сжатыми «биографиями», подготовленными военной разведкой, они обрели плоть и кровь человеческих существ, сталкивающихся с множеством одних и тех же профессиональных проблем. Обе стороны обнаружили (не обязательно к собственному удивлению, зато способом, исключавшим всякие сомнения), что их партнеры тоже считают столкновение НАТО и Варшавского Договора полнейшей катастрофой, избегать которой стоит любой ценой, кроме прямой сдачи или унижения.

Возьми верх такие убеждения, и все остальное решалось бы на переговорах, лишь бы политики не вмешивались. У Горбачева, как мы уже видели, были сильные причины искать временного примирения с Западом. Для Запада вопрос состоял в том, являлось ли желание советского руководителя улучшить отношения тактикой в расчете выиграть время и накопить силу для последующих вызовов или представляло собой фундаментальный сдвиг в советской доктрине.

————

Советская военная доктрина стала меняться к 1988 году. До того она основывалась на концепции «отражения агрессии» наступательными действиями. В Европе, например, это означало, что советские войска в случае возникновения войны немедленно устремляются к Английскому Каналу. То, что по планам войны советское развертывание предопределялось «агрессией» с запада, служило слабым утешением. Ничто ни в доктрине, ни в подготовке, ни в расположении вооруженных сил не помешало бы начать войну, прими советские политические власти такое решение.

На протяжении 1988–89 годов составители советских военных планов принялись облекать в плоть неясные, но наводящие на размышления термины, какие Горбачев стал использовать в 1986 году, «Разумная достаточность» постепенно сделалась «оборонительной достаточностью». Это выражение в свою очередь трактовалось как состав вооруженных сил, необходимый для отражения стратегического нападения и отбрасывания агрессора к границе, но не за ее пределами.

Маршал Ахромеев, вернувшись из поездки по Соединенным Штатам, опубликовал статью в военной газете «Красная звезда», в которой указывалось, что многие из советских военных все еще находятся «в плену старых взглядов», и утверждалась необходимость качественного совершенствования вооружений, дабы возместить сокращения в количестве, а также необходимость изменений в боевой подготовке войск, отвечающей чисто оборонительной доктрине, и осуществлении сокращений в советской военной структуре.

Некоторые изменения в боевой подготовке советских войск и проведении учений вскоре стали очевидными, однако без существенного сокращения вооруженных сил и радикального изменения их размещения подобное развитие легко можно было обратить вспять. Тем не менее, к концу 1988 года мировоззренческая основа для принятия равенства сил с вероятными противниками была заложена, В скрытом виде изменение в доктрине содержало признание того, что в ядерный век опасно пытаться достичь превосходства в вооруженных силах. Без такого изменения в подходе соглашения по сокращению вооружений, которые еще только предстояло выработать, едва ли оказались бы возможны.

Классовая борьба и мусорная корзина Истории

Прежде чем Запад уверился бы в готовности Горбачева наделе покончить с холодной войной, потребны были перемены, выходящие за рамки военной доктрины. И самая важная из этих перемен касалась марксистской доктрины классовой борьбы.

Теория классовой борьбы лежала в основе развития ленинской государственности и ведения холодной войны е Западом. Не будь ее, исчезли бы рациональные основания существования однопартийного государства, равно как и причина холодной войны.

В 70–е годы, когда Запад вступил в мимолетную разрядку с Советским Союзом, брежневское руководство ясно дало понять советскому населению, что соглашения о разоружении, подобные договору 1972 года о ПРО, не влекут за собой никаких изменений в концепции классовой борьбы. «В сфере идеологии никакой разрядки быть не может» — таков был часто повторявшийся лозунг. Высокопоставленные официальные лица вели задушевные беседы с «буржуазными» западниками, однако советское общество в целом было отгорожено от подобных контактов, для предотвращения идеологической заразы принимались меры; жестко ограничивались возможности выезда за границу, под контролем держалась пресса, глушились зарубежные радиопередачи.

Более того, теория классовой борьбы лежала в основе решений о помощи революциям в Африке, Латинской Америке, Азии и о вводе советских войск в Афганистан в декабре 1979 года. Хотя действительность не соответствовала этой теории, такие действия рассматривались брежневской кликой как законные акты классовой солидарности, которые — в случае успеха — возвеличивали силу и престиж самой клики, поскольку ей выдан мандат истории на выражение воли мирового пролетариата.

————

Познав на практике — в 70–е и 80–е годы — результаты приверженности СССР теории классовой борьбы, я следил за признаками того, что она видоизменяется или отвергается. До тех пор, пока она не окажется искренне и официально отброшенной, любые перемены к лучшему в наших отношениях были бы иллюзорными или, в лучшем случае, временными. Высоки ставки и для внутренней советской политики: трудно было себе представить, что когда–нибудь удастся принудить Коммунистическую партию к отказу от монополии на политическую власть и к допущению состязательности фракций внутри партии, пока она придерживалась теории классовой борьбы.

Поначалу Горбачев, Яковлев и Шеварднадзе отказывались от этой доктрины косвенным образом, словно избегая прямых споров. Перемены в политике прикрывались туманным термином «нового мышления». Раскрытие смысла того, что сие означало, сделалось предметом постепенных откровений. К лету 1988 года, когда возросла напряженность в отношениях между Яковлевым и Лигачевым из–за различия в подходах к внутренним вопросам, споры о классовой борьбе вырвались на всеобщее обозрение.

Обычно споры вокруг идеологии не подходящая тема обсуждений для иностранных послов. Хотя наше посольство заботливо слало в Вашингтон доклады об идеологических разногласиях в Москве, внимание на них обращали разве что специалисты по теории и практике коммунизма. Американским политикам, прагматикам по натуре, было трудно постичь значимость того, что представлялось им спорами по схоластическим, теоретическим вопросам, не имевшим, по–видимому, никакого отношения к реальной жизни. Для них эти словопрения походили на диспуты средневековых теологов: безобидная трата времени, на какую людям практичным лучше не обращать внимания.

Не удивительно — при таком отношении, — что мы никогда не получали указаний обсуждать или прояснять отдельные положения коммунистической доктрины с советскими официальными лицами. Тем не менее, я чувствовал, что от исхода спора в советском руководстве зависит многое, и хотел дать этому руководству понять, что кое–кто из нас следит за ним с особым интересом и что завершение спора повлияет на нашу уверенность в искренности Горбачева. Вот почему я решился при ближайшей возможности поговорить на эту тему с Шеварднадзе, не в плане официального запроса, а в плане личном.

Судьбе было угодно, чтобы я получил согласие Шеварднадзе на встречу 8 августа для вручения ряда посланий от госсекретаря Шульца. Мне было назначено на вечер, когда Шеварднадзе был не так стеснен временем, как в обычные рабочие часы. (В дипкорпусе хорошо знали, что он чаще всего работал вечерами почти до полуночи.) Так что, покончив с официальными делами, я затронул интересующую меня тему, пояснив, что мой долг объяснять происходящее в Москве Вашингтону и я хотел бы быть предельно точен в оценках. Я уже довел до сведения высказывание Шеварднадзе по поводу классовой борьбы, отнеся его к благоприятному развитию событий однако меня интересовало, всеми ли в советском руководстве, включая и Лигачева, разделяется эта точка зрения. Не мог бы министр помочь мне лучше понять ситуацию?

Шеварднадзе, всегда ощущавший неловкость от удобной или необходимой лжи, но все еще не привыкший обсуждать с нами внутренние разногласия, смущенно заерзал в кресле и уверил меня, что взгляды Горбачева являются авторитетными, что тот ясно заявил: недопущение ядерной войны это задача всеобъемлющая. Классовая борьба есть нечто происходящее внутри стран, заметил он, и Лигачев в своих высказываниях, должно быть, это имеет в виду.