Евгений Воробьев - Земля, до восстребования

• Название: Земля, до восстребования
• Автор: Евгений Воробьев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

И л ь я".

Уже не в первый раз Гри-Гри получал телеграммы по поводу секретарши от весьма недоверчивого, переполненного подозрениями сослуживца.

Первая шифровка на этот счет пришла вскоре после ареста Этьена:

"Секретарша слишком легко отделалась от агентов ОВРА. Ее благополучие подозрительно. Очень возможно, ее оставили на свободе, чтобы она способствовала аресту других товарищей. Как можно ей доверять? Не делайте ничего без ведома адвоката, без его советов".

И л ь я".

Все последние месяцы Илья только предупреждал Гри-Гри и настораживал, с каждым месяцем этот товарищ, занимающий большой пост в Центре, все больше осторожничал и все строже предостерегал. "Этого не делайте!", "От этого лучше воздержаться", "Решение вопроса целесообразно отложить"...

Черт возьми, но ведь нужно не только опасаться, бояться, остерегаться, надо чем-то реально помогать Этьену! Гри-Гри не чувствовал за словами и поступками Ильи той острой тревоги за судьбу Этьена, той оперативной деловитости, которая всегда ощущалась в рекомендациях Старика. Это Илья должен был подобрать замену для Этьена и не выполнил давнего приказа Старика.

Проницательность Ильи в отношении секретарши мнимая; он исходит из того, что в ОВРА сидят олухи. Бдительный товарищ не понимает: если бы секретарша в самом деле сотрудничала с ОВРА, итальянцы обязательно создали бы видимость, что ее преследуют, и сделали бы это именно для того, чтобы она сохранила доверие друзей Кертнера!

"Она могла бы уже много раз воспользоваться обстановкой и скомпрометировать нас, - размышлял Гри-Гри. - Не стала бы контрразведка ходить так долго вокруг да около!"

И потом Илья не знает и не принимает во внимание всех дополнительных жизненных обстоятельств, обусловивших нынешнее поведение Джаннины, - и гибель отца, и смерть отчима, и ее ссоры с женихом на политической почве. Автор бдительных шифровок не в ладах с психологией, не знает правил, каких придерживаются умные контрразведчики в своих тайных поединках с противником. Наконец, разве Грй-Гри вправе не доверять собственному впечатлению о Джаннине, сомневаться в ее искренности, считать все ловким притворством?

Гри-Гри отправил в Центр телеграмму, в которой выразил острую тревогу за судьбу Этьена, просил принять более действенные меры для облегчения его участи и подтвердил, что ответственность за подбор связных он полностью берет на себя.

58

Большая камера о трех каменных стенах, а четвертой стеной служит сплошная решетка, выходящая в коридор. Стена-решетка удобна тюремщикам: ничего не укрывается от их всевидящих глаз, жизнь камеры как на ладони.

Но решетка позволяет видеть все, что делается в коридоре, и нет тюремных тайн, которые тотчас же не становились бы достоянием заключенных.

Камера, в которую посадили Этьена, была рассчитана на восемь человек, в нее втиснули тринадцать коек. Здесь сидела группа заслуженных революционеров, стойких борцов с фашизмом - Джованни Роведа, Каприоло, Бьетоллини, Будичин, Йори и другие.

Когда мимо решетки вели политзаключенных, они приветствовали жестами или возгласами соседей Этьена по камере. Тюремщики следили, чтобы проходящие не заговаривали с обитателями камеры. Лишь стражник Карузо, когда дежурил один, не мешал скоротечному общению политических между собой.

Три большие камеры для политических в том же коридоре набиты преимущественно молодыми парнями - это рабочие из Милана, Реджо дель Эмилии, Турина, Модены, Пармы, Болоньи, Брешии. И ничего удивительного в том, что молодые выражали свое почтение вожакам коммунистического подполья, популярным в Ломбардии и Пьемонте.

Администрация старалась отъединить политическую молодежь от старожилов тюрьмы. Вот почему, несмотря на тесноту, две промежуточные камеры в коридоре пустовали...

Началось с того, что уголовники, которые разносили по утрам хлеб, протащили назад мимо стены-решетки мешки с нетронутым хлебом. В то утро молодые парни из многих камер взбунтовались и объявили голодовку, протестуя против каторжного режима и против того, что ухудшилось питание.

В Италии заключенные находятся на довольствии у поставщика. Он одевает, обувает арестантов, ремонтирует их одежду и обувь. Он же держит лавку и продает кое-какую провизию тому, у кого есть деньги на тюремном счету.

При сдаче подряда на питание заключенных обусловливается и качество макаронных изделий, и заправка супа. В Кастельфранко уже не раз происходили скандалы из-за того, что жуликоватый подрядчик не придерживается стандарта. Или еще хуже - от супа несет тухлятиной. А сам-то суп - жиденькое хлёбово. Про такое - вспомнил Этьен - в Белоруссии говорили: "Крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой".

Однажды подрядчик завез такие темные макароны, что вызвал в тюрьме всеобщее возмущение. В тот день стража боялась открыть двери в камеры, никого не выпускали на прогулку. Чтобы успокоить заключенных, в тюрьму привезли в запломбированном мешочке макароны - ту самую пробу, которая фигурировала при сдаче подряда. Подрядчика тогда уличили в обмане, он извинился, но его раскаяния хватило ненадолго: оно оказалось еще более скоропортящимся, чем его провизия.

Пайка хлеба и миска супа - дневной рацион заключенного. Он даже не вправе попросить кружку кипятку - только холодную воду.

Воскресенье - праздник для всех католиков, в том числе для заключенных. Воскресный режим отличался от будничного: каждый получает еще две-три картофелины в кожуре и 125 граммов мяса без костей; воскресный бульон - отвар этого мяса. И вот уже не первое воскресенье мясо давали гнилое, а хлеб становился все менее съедобным.

Когда утром молодым политзаключенным принесли хлеб, они его не взяли и остались сидеть на нарах со сложенными руками. А в обед отказались подставить свои миски под черпак, которым разливали суп. В протухшем супе червей плавало больше, чем крупинок риса.

Вонючий суп вызывал тошноту еще до того, как проглатывали первую ложку. Молодой коммунист Бруно крикнул: "Кораццата Потьемкин!" - он видел русский фильм "Броненосец Потемкин", когда-то фильм шел в кинематографах Милана.

Заключенные стучали по железной решетке котелками, били табуретками. Иные дали налить в свои миски суп только для того, чтобы выплеснуть его сквозь решетку в коридор.

Когда раздалась команда "на прогулку", никто из камер не вышел.

На беспорядки в тюрьме Кастельфранко оказало влияние и проникшее туда известие о смерти Антонио Грамши. Сперва сообщили о его тяжелой болезни, и на весь мир раздались голоса протеста - от Ромена Роллана до настоятеля Кентерберийского собора. Муссолини вынужден был согласиться, чтобы Грамши перевезли сначала в клинику доктора Козумано в Формии, а затем в клинику "Квисисана" в Риме. Увы, слишком поздно! 27 апреля 1937 года, через три дня после освобождения, Грамши не стало. Государственный преступник No 7047 расстался с решеткой, но ему уже нечем, нечем было дышать.

В траурный день многие вспомнили циничные слова тюремного врача, который заявил Грамши: "Как фашист, я могу желать лишь вашей смерти". Сосед Этьена вспомнил фотографию: Муссолини сидит в парламенте на правительственной скамье и, приставив ладонь к уху, напряженно вслушивается в слова своего противника. Вспомнили в камере и последнее слово Грамши, перед тем как его приговорили к 20 годам, 4 месяцам и 5 дням тюремного заключения: "Вы приведете Италию к катастрофе, мы, коммунисты, ее спасем!"

"А что я предпочел бы для себя? - подумал Этьен. - Прожить на свободе после десятилетнего заключения эти жалкие три дня или умереть в тюрьме? Пожалуй, три безнадежных дня на свободе стали бы самой жестокой пыткой. Уж лучше отдать богу душу, не снимая тюремной одежды..."

Следующая причина волнений заключенных могла показаться совсем несущественной: на почтовых конвертах, которые отправляли из Кастельфранко, тюремная администрация ставила свой штамп, что было незаконно. Зачем сообщать почтальону, а значит и всей округе, откуда письмо?

Наконец, еще одно событие способствовало тюремному бунту - подошло Первое мая.

Внешность стражника Карузо никак нельзя назвать привлекательной: колючие угольно-черные глаза, посаженные так близко, что между ними с трудом умещается узкий, с горбинкой нос, брови-щеточки, острый профиль. И однако же именно к нему Этьен рискнул накануне Первомая обратиться с просьбой: подойти к решетке камеры в 8 часов и подать знак.

По московскому времени будет 10 утра. Этьену захотелось вообразить себе ту минуту, когда бьют кремлевские куранты, а из ворот Спасской башни выезжает нарком. Сейчас он примет рапорт командующего первомайским парадом, объедет войска и поздоровается с ними. Этьен даже вспомнил смешную оговорку диктора в какой-то праздничной радиопередаче: "Из ворот Спасской башни выезжает нарком, вы слышите цокот его копыт".

Тишина, торжественная, полная сдержанного ожидания, овладевает площадью в праздничном убранстве. Литыми квадратами стоят войска. Еще неподвижны древки знамен, их золотые стрельчатые наконечники. Маршевый шаг колонн еще не наполнил ветром знамена, лишь слегка колышется шелк и бархат. Безмолвен оркестр, еще не раздались голоса повелительной меди, мелодии не согреты живым теплом, дыханием трубачей. Но в этой сосредоточенной тишине уже угадывается первый марш. Все ближе, ближе, ближе величественная и гордая минута - вот-вот начнется парад. И сколько раз ни стоял Этьен в такие минуты на Красной площади, нетерпеливо поглядывая на стрелки кремлевских часов, его всегда переполняло радостное волнение, рожденное предчувствием большого торжества...