Франц Таурин - Партизанская богородица

• Название: Партизанская богородица
• Автор: Франц Таурин
• Издательство: Иркутское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1963

Роман «Партизанская богородица», вторая книга трилогии писателя Франца Таурина «Далеко в земле Иркутской», посвящен событиям гражданской войны в Сибири.

---

И пустил жеребца в полный мах.

На вершине бугра оглянулись.

По серому полю от желтого колка к дороге скакали три всадника.

— Всего трое! — в ярости закричал Корнюха.

— Не отставай! — крикнул Сергей.

Не было времени объяснять, что трое, может быть, только часть вражеского разъезда, что нельзя рисковать, когда везешь важный пакет...

До леса полем еще версты полторы. Успеть доскакать!.. А если и там засада?.. Тогда кто кого! Живым не возьмут!

Сергей расстегнул кобуру, чтобы выхватить наган сразу.

Только бы доскакать!

Но у беляков кони были свежее. Первый всадник вынесся на бугор, когда Сергей и Корнюха не одолели еще и половины расстояния до лесу. Круто осадил коня, спрыгнул, сорвал с плеч винтовку и вдарил с колена раз, другой, третий...

Корнюха увидел, как Сергей ткнулся в переднюю луку, потом откинулся навзничь, уронив голову на круп гнедого.

Дальше все было, как в бредовом сне.

Рывком задернул коня, подняв его на дыбы. И тут же, падая вместе с ним, едва успел высвободить ноги из стремян и отскочить в сторону. Крепко ударился ничком о землю, но удержал карабин в руках. С трудом приподнял голову. По склону бугра, с разрывом сажен в сто, распластали в скаку коней два казака. Третий стоял на вершине бугра, вскинув винтовку на руку. У скакавшего передом в откинутой назад руке блестела шашка.

Корнюха скрипнул зубами.

— Нет, гады! Я еще живой!

Приложился к карабину и, не поддаваясь сжигающей его ярости, с жестокой медлительностью выцелил переднего, упер жало мушки ему в грудь и ровно, как на ученье, спустил курок.

Казак отчаянно взмахнул руками, шашка взвилась, словно в замахе на удар и, вырвавшись, отлетела далеко в сторону...

Как кулем, сползло тело убитого и поволоклось за метнувшейся в сторону лошадью, сминая густую полынь, — Корнюха не видел. Он, теперь уже с лихорадочной поспешностью, раз за разом бил вдогон уходящему на всем скаку второму всаднику...

Когда, перезарядив обойму, вскинул голову, — казаков на вершине бугра уже не было.

И тогда только Корнюха очнулся, вспомнил о Сергее. Оглянулся. Дорога до самого леса была пуста. Кляня себя за невольную вину, Корнюха побежал к лесу, даже не подумав, что затаившийся враг может послать ему пулю в затылок.

Сергей лежал на дороге, недалеко от опушки. Гнедой жеребец, удерживаемый поводом, намотанным на руку Сергея, стоял подле него. Корнюха привязал жеребца к дереву и склонился над товарищем. Ему показалось, что Сергей мертв. Он торопливо расстегнул на нем полушубок и прижался ухом к пропитавшейся кровью гимнастерке. Сергей застонал. Корнюха разделся, снял нательную рубаху, порвал ее на полосы и, как умел, перевязал сквозную — чуть пониже правой ключицы — рану Сергея.

Когда стал поднимать его на коня, Сергей на мгновение пришел в себя.

Произнес через силу, чуть слышно:

— Брумису скажи... другого главно... бугровский отряд не примет... Письмо...

И снова потерял сознание.

До Больше-Илимского оставалось меньше часу езды.

Но и на этот короткий путь не хватило жизни у Сергея Набатова. Он, так и не приходя в сознание, умер на руках у Корнюхи.

4

Председателя краевого Совета избирали тайным голосованием.

Так предложил Митрофан Рудых.

— В интересах, — сказал он, — революционной демократии.

Митрофан Рудых опасался, что, голосуя в открытую, делегаты волостей не осмелятся поднять руку против кандидата партизан Брумиса, который был единственным его конкурентом.

Брумис, конечно, понимал, почему Митрофан ратует за демократию. Но не подал и виду, что разобрался в его «хитрой механике», и даже поддержал предложение о тайном голосовании. У Брумиса не было причин тревожиться. Красноштанов вчера поговорил по душам с крестьянскими делегатами и убедился, что многие из них тоже раскусили Митрофана.

Каждому делегату выдали по узенькой полоске бумаги. На ней надо было написать или «Рудых», или «Брумис», а в крайности — так договорились — или букву «Р», или букву «Б».

Васька Ершов выставил на стол свою папаху. В нее опускали бумажки с именами кандидатов. Его же — потому что он шумел громче всех — выбрали наблюдать за ходом голосования.

Брумис получил вдвое больше голосов, нежели его соперник.

Митрофан Рудых, ошарашенный неожиданным для него исходом выборов, попытался скрыть свое раздражение и досаду и первым поздравил Брумиса с высоким назначением.

— Вы теперь, Владимир Янович, как бы наш рабоче-крестьянский губернатор!

— А жалованье какое будет новому губернатору? — спросил кто-то из мужиков.

— Красноармейский паек, — ответил Брумис[6].

Митрофан Рудых вежливо улыбнулся словам Брумиса и произнес почти торжественную речь, в которой задним числом благодарил делегатов за то, что доверил и ему — сибирскому мужику Митрофану Рудых — быть повитухой новой власти. Подчеркнув, что роды прошли успешно, он хлебосольным жестом передал Брумису «бразды правления».

Брумис молча занял председательское место. Ему было не до парадных пустопорожних речей. Он в десятый, может быть, в сотый раз задавал себе вопрос: надо ли было посылать на смерть Сергея Набатова? Судя по извлеченному из кармана его гимнастерки, пробитому пулей и залитому кровью письму — надо было. Назначение Бугрова без его согласия могло повести к осложнениям, не только излишним, но и пагубным для общего дела. Сергей Набатов погиб на посту, как солдат революции... На войне убивают... Но если бы знал заранее, что поручение можно выполнить только ценой жизни, послал бы и тогда?.. Нет, не послал бы!..

И, ответив так, принял вину на себя.

Когда Брумис спросил, кому делегаты решат доверить высокий пост главнокомандующего, несколько голосов враз назвали Бугрова.

— И я так думал, — сказал Брумис. — Но вот что предлагает сам Бугров.

Он показал всем побуревший от крови лист и прочел письмо.

— Какие будут мнения по предложению товарища Бугрова?

Васька Ершов выкрикнул что-то о генералах, которых снова сажают на шею. Митрофан Рудых заметил о молодости лет. Кто-то сказал с глухой обидой, что надо бы своего, сибиряка...

— Кто хочет выступить против, бери слово! — жестко напомнил Брумис.

Наступило напряженное молчание.

— Нету желающих говорить против, — сказал Красноштанов. — Голосуй!

— Ставлю вопрос на голосование! — сказал Брумис. — Товарищ наш, боец Приангарского отряда Сергей Набатов, проголосовал уже своей кровью. Его голос считаю за! Кто за, прошу поднять руку!

К Вепреву послали нарочного с пакетом и перешли к делам гражданского управления.

Обсудили зачитанный Брумисом проект положения о Краевом Совете и его отделах.

Васька Ершов возмутился, услышав об отделе призрения и труда.

— Это не Совет, а какая-то земская управа!

И опять пришлось Брумису терпеливо объяснять: все, что делала земская управа, будет делать и Совет. Разница одна: земская управа все вопросы решала в интересах богатеев, а Краевой Совет — в интересах фронта и трудового населения.

— Агитировай больше! — закричал Васька Ершов. — Ну, там финансовый, скажем, отдел, понятно. Без денег, знамо, не проживешь. А на кой ляд этот еще, отдел призрения? Нету больше делов, как всякими богадельнями заниматься!

— Надо же головой думать! — рассердился Брумис. — Мало у нас стариков, вдов, сирот! Вот после Сергея Набатова жена осталась больная и сын малолеток. Должен кто-то о них позаботиться? Тебя убьют, должен кто-то позаботиться о твоих близких!

Васька Ершов широко ухмыльнулся.

— А меня, может, и не убьют!

— Живи сто лет. На здоровье! — сказал Брумис.

Легко ли убить человека?..

1

Сказал бы кто раньше, что можно идти вдвоем с Санькой час, другой и молчать?..

Не поверила бы Палашка такому вздору.

А вот шли и молчали. Молчали, хотя понимали хорошо оба, что, может быть, последний раз в жизни видят друг друга.

Санька шел передом по едва заметной, но ему, видать, хорошо знакомой тропке. Шел бесшумно, но быстро, бережно раздвигая почти оголенные ветки ольховых кустов и мохнатые лапы пихтовника. Шел не оглядываясь, знал, что быстрая на ногу Палашка не отстанет. И хорошо, что шел быстро. Ночью, когда переправлялись через реку, дул низовик, в лодку наплескало воды. Палашка сидела в корме, промочила ноги и зазябла. Сейчас, на быстром ходу, разогрелась.

...Лодка пристала к пологому берегу. Надо было брести по воде. Корнюха вынес ее из лодки.

— Опоздал, уж полны ичиги набрала, — сказала она, но не стала противиться, когда он взял ее на руки.

— Как стемнеет, приедешь на это место, — сказал Санька Корнюхе. — Жди до утра. Не придем — езжай обратно. А ночью опять сюда. Понятно?

Корнюха ничего не ответил. Стоял перед ней, как вкопанный. Крупное его лицо чуть заметным пятном проступало в темноте.