Чарльз Стросс - Акселерандо

• Название: Акселерандо
• Автор: Чарльз Стросс
• Жанр: Научная Фантастика

Тридцать лет назад мы жили в мире телефонов с дисками и кнопками, библиотек с бумажными книжками, игр за столами и на свежем воздухе, и компьютеров где-то за стенами институтов и конструкторских бюро. Но компьютеры появились у каждого на столе, а потом и в сумке. На телефоне стало возможным посмотреть фильм, игры переместились в вирутальную реальность, и все это связала сеть, в которой можно найти что угодно, а идеи распространяются в тысячу раз быстрее, чем в биопространстве старого мира, и быстро находят тех, кому они нужнее и интереснее всех.

Манфред Макс - самый мощный двигатель прогресса на Земле. Он генерирует идеи со скоростью пулемета, он проверяет их на осуществимость, и он знает, как сделать так, чтобы изобретение поскорее нашло того, кто нуждается в нем и воплотит его. Иногда они просто распостраняются по миру со скоростью молнии и производят революцию, иногда надо как следует попотеть, чтобы все случилось именно так, а не как-нибудь намного хуже, но результат один и тот же - старанием энтузиастов будущее приближается. Целая армия электронных агентов помогает Манфреду в этом непростом деле. Сначала они – лишь немногим более, чем программы автоматического поиска, но усложняясь и совершенствуясь, они по-немногу приобретают черты человеческих мыслей, живущих где-то там, in silico. Девиз Манфреда и ему подобных – «свободу технологиям!» - и приходит время, когда электронные мыслительные мощности становятся доступными каждому. Cкорость появления новых изобретений и идей начинает неудержимо расти, они приносят вне новые дополнения разума и «железа», и петля обратной связи замыкается.

Экспонента прогресса превращается в кривую с вертикальной асимптотой. Что ждет нас за ней?

Перевод – torque_xtr.

Оригинал - http://www.antipope.org/charlie/blog-static/fiction/accelerando/accelerando-intro.html.

(under Creative Commons 2.5.)

---

«Второе детство». Айнеко встает, потягивается и сворачивается в корзинке. «Вот в чем проблема вашего бессмертия, лысые обезьяны – вам снова и снова нужна очистка и перезагрузка, и рано или поздно вы теряете связанность… Ладно. Дело не во мне, Сирхан. Я принял сигнал с дальнего края сети маршрутизаторов, отражение, утверждающее, что оно из семьи. Говорит, они таки добрались до своей дальней дали и там, за Пустотой Волопаса, нашли что-то достаточно важное и солидное, что стоит пуститься в путь целиком и увидать это воочию. Но я должен убедиться перед ответом, что это не очередные Вунч или что-то этакое. И это я не собираюсь запускать в свое сознание. Даже в песочницу. Понимаешь, о какой вещи я говорю? Поэтому я должен воссоздать физического взрослого Манфреда со всеми его воспоминаниями, но при том не бывшего частью меня. Чтобы он взглянул на этот разумный пакет данных и ручался за него. Чтобы разобраться в таких посылках, нужно самоосознающее существо. К сожалению, храм истории досадно хорошо защищен от незаконного извлечения – я не могу просто пойти туда и достать его копию, но я не хочу использовать мою собственную модель Манфреда – он знает слишком много. И потому...»

«Что оно обещает?» - напрягшись, говорит Сирхан.

Айнеко разглядывает его сузившимися глазами, издавая резонирующее мурлыканье в основании глотки. «Всё».

***

«Бывают разные виды смерти» - рассказывает Манни женщина, которую зовут Памела, и ее голос шорохом сухих листьев раздается в темноте. Манни пытается двинуться, но он будто скован каким-то замкнутым пространством. Он отгоняет от себя приступ паники. «Во-первых, и это главное, смерть – это отсутствие жизни. А для человеческих существ – и отсутствие сознания тоже, но не просто его отсутствие, а отсутствие самой способности иметь сознание». Тьма надвинулась на него, она дезориентирует, и Манни даже не уверен, что знает, где верх, а где низ – ничего не работает. Даже голос Памелы ощущается вездесущими колебаниями среды, и приходит со всех сторон.

«Простая старомодная смерть, тот ее вид, что существовал до сингулярности, была неизбежным состоянием прерывания для всех форм жизни. Сказки о жизни после смерти ничего не стоили». Сухой смешок. «Я обошла все фазовое пространство возможных послежизней, каждый день перед завтраком пытаясь поверить в какую-нибудь новую из них только на тот случай, если Пари Паскаля[207] верно. Но теперь, я полагаю, мы можем согласиться, что прав был Докинз[208]. Человеческое сознание просто уязвимо для определенных типов передающихся мем-вирусов, а религии, обещающие жизнь после смерти, в этом особенно тлетворны, поскольку эксплуатируют уязвимость нашего естественного отвращения к состояниям прерывания».

Манни пытается сказать «я не умер», но его горло не работает. Прислушавшись к себе, он замечает, что вдобавок он и не дышит.

«Теперь о сознании. Забавная штука, не так ли? Оно - плод гонки вооружений между хищником и жертвой. Если прнаблюдаешь за кошкой и мышкой, ты заметишь – поведение кошки лучше всего объясняется тем, что у кошки есть модель сознания мышки. Внутренняя симуляция, позволяющая предсказывать наиболее вероятное поведение мышки, замечающей хищника. Например, куда та побежит. И кошка, используя эту модель сознания, может оптимизировать стратегию атаки. Но одновременно с этим виды добычи, устроенные достаточно сложно для того, чтобы иметь собственную модель сознания, получают преимущество в обороне, если становятся способной предвидеть действия хищника. В конце концов, именно эта самая гонка вооружений млекопитающих и привела к появлению нас, вида общественных обезьян, которые пошли дальше. Мы научились использовать модель сознания для улучшения системы сигналов – чтобы племя могло работать сообща – а затем и в рефлексии – чтобы воссоздавать внутренние состояния самого индивидуума. Соедини вместе эти две вещи – сигнальную систему и интроспективную симуляцию – и ты получишь сознание человеческого уровня, а в качестве бонуса – язык, систему передачи информации о внутренних состояниях, а не просто примитивных сигналов вроде "там хищник!” или “вот еда”».

Вытащи меня отсюда! Манни чувствует, как паника вгрызается в него зубами, смазанными жидким гелием. «В-ы-т-а-щ-и...» Каким-то чудом он действительно произносит это, хоть и не понимает, как ему это удалось – его глотка не работает, и внутренняя речь - тоже. Все отключено, все системы не работают.

«Теперь же – о послелюдях» – безжалостно продолжает Памела. «Не о простых отображениях наших собственных нейросистем, пусть даже заснятых на субклеточном уровне и эмулированных на большом-пребольшом компьютере, таком как этот. Это всего лишь травести. Я говорю о существах, являющихся качественно лучшими познающими машинами в сравнении со всем классом простых людей, дополненных или нет. Они превосходят нас не только в совместных действиях – чему классическим подтверждением является Экономика 2.0., - но и в симуляциях. Послечеловек может построить внутреннюю модель человечески эквивалентного сознания, которая будет обладать всеми когнитивными способностями самого оригинала. Мы – к примеру, ты, или я – иногда полагаем, что знаем, что заставляет тикать других людей, но мы весьма часто ошибаемся, а настоящие послелюди могут на самом деле симулировать нас вместе со всеми нашими внутренними состояниями, и сделать это правильно. И в особенности это касается тех, у кого был полный доступ к нашим дополнениям памяти. Кто имел его все эти годы, еще задолго до того, как мы и подозревать начали, что они вскоре превзойдут нас всех. Наш случай, Манни, не так ли?»

Манни бы кричал сейчас на нее во всю глотку, если бы у него был рот, но паника не находит выхода, и она уступает место невероятно сильному дежа вю. С этой Памелой что-то связано, что-то зловещее, о чем и он тоже знает… он знал ее, понимает он. Почти все его системы по-прежнему отключены, но один процесс, появившийся только что, наоборот, очень активен. Это отражение личности, сигналящее о намерении воссоединиться с ним. “Дельта” огромное - многие годы опыта, расходящегося с главной ветвью, и этот опыт надо впитать… Он огромным усилием отпихивает его прочь – это очень настойчивое отражение – и пытается сосредоточиться, пытаясь развязать свой проглоченный язык, представляя губы, касающиеся зубов, слова, собирающиеся в глотке. «Я...»

«Не надо нам было совершенствовать нашу кошку, Мэнни. Она слишком хорошо знает нас. Я умерла во плоти, но меня запомнил Айнеко, запомнил настолько чудовищно подробно, насколько Зловредные Отпрыски помнят любого ресимулированного. Ты можешь бежать – как сейчас, во второе детство, но спрятаться ты не сможешь. Ты нужен коту. И не только ему». Мурашки пробегает по спине от ее голоса: отражение начало слияние своей невероятной горы памяти с его нейронной картой, и теперь ее голос, одновременно и возбуждающий, и отталкивающий, наполняется значением – все это плоды психологической настройки с обратной связью, которой он подверг себя целую жизнь – много жизней – назад. «Он играл нами, Мэнни. Возможно, еще с той поры, когда мы не понимали, что он осознает себя».

«Тогда...» Манфред умолкает. Он снова может видеть и двигаться, и ощущает язык во рту. Он снова стал сам собой, физически вернулся к форме, в которой был, когда ему было тридцать и он вел свою перипатетическую жизнь в досингулярной Европе. Он сидит на краю кровати в номере амстердамского отеля, очаровательно обставленного и излюбленного философами, и на нем джинсы, футболка и жилет со множеством карманов. Они забиты трухой давным-давно устаревших приспособлений, из которых он собирал личную сеть, а на столике у кровати лежат его безумно громоздкие очки-проекторы. У двери, как скульптура, стоит и наблюдает за ним Памела, и она - не та рассохшаяся карикатура, которую он видел на Сатурне, подслеповатая Судьба, опирающаяся на плечо внука. Она и не мстительная Парижская Фурия, и не фундаменталистский дьявол-интриган Пояса. На ней идеально скроенный костюм поверх красного с золотом парчового корсета, а светлые волосы, уложенные в тугой шиньон, блестят как тончайшая проволока. Концентрированная стихия, в которую он и влюбился тогда давным-давно – подавление, господство, безжалостная машина, принадлежащая ему одному.

«Мы мертвецы» - говорит она. И добавляет, со смешком, жестким и коротким: «Нам не обязательно снова жить в смутные времена, если мы этого не хотим».

«…Что это за игра?» - спрашивает он с пересохшим ртом.

«Репродуктивный императив». Она фыркает. «Давай, вставай. Иди сюда».

Он послушно встает, но не шагает к ней. «Чей императив?»

«Не наш». У нее дергается щека. «Когда ты мертв, ты начинаешь во многом разбираться. Эта проклятая кошка должна нам ответы на многие вопросы».