Михаил Старицкий - Богдан Хмельницкий. Книга первая Перед бурей

• Название: Богдан Хмельницкий. Книга первая Перед бурей
• Автор: Михаил Старицкий
• Издательство: Днепро
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1981

В романе М. Старинного «Перед бурей», составляющем первую часть трилогии о Богдане Хмельницком, отражены события, которые предшествовали освободительной войне украинского народа за социальное и национальное освобождение (1648–1654). На широком фоне эпохи автор изображает быт тех времен, разгульную жизнь шляхты и бесправное, угнетенное положение крестьян и казачества, показывает военные приготовления запорожцев, их морской поход к берегам султанской Турции.

---

Предостережение деда было в пору: через полчаса тщательных исследований дна и местности чайка наконец пристала к пустынному берегу; линия его, иззубренная обвалами, краснела и терялась в тумане; невдалеке, на плоской возвышенности, было разбросано несколько татарских саклей; некоторые ютились у самого моря.

— Смотри, не Хаджибей{136} ли? — пристально рассматривал дед этот поселок.

— Он и есть, — подтвердил Богдан, — не сгинула доля казачья! Лучшего места и придумать нельзя: и Очаков, и Кимбург позади, а до Аккермана{137} далеко... По Каяльнику так вверх и двинем... Уж коли бог на море помиловал, то суходолом доведет нас и до кошевого.

— Отчего не довести, доведет, — отозвался черномазый казак, — только коней чертма, вот что досадно.

— А собственные? — подмигнул дед. — «Пишкы немае замишкы».

— Да, — улыбнулся Богдан, — non habetur subaqua picho-tarum debes!{138}

— А, вот только, — почесал дед затылок, — где мы поде- нем войсковую добычу? Не зарыть ли где тут?

— Нет, диду, — ответил Богдан, — возьмем лучше с собой: нужно в Хаджибее купить одну или две арбы и коней, сколько найдется... Ступай-ка ты, брат Черномазый, ты ведь по-татарски добре маракуешь, возьми с собой еще кого для помощи, да переоденьтесь в басурманское, а то, как увидят христианскую одежду, так всполошаться и знать дадут.

— Я мигом, — почесал усердно грудь и спину казак, — а ну-ка, Рябошапко, — обратился он к одному из товарищей, — отыщи нам важнецкую сбрую!

Переоделись Черномазый с Рябошапкой, при общих остротах и смехе, а через час, не больше, на берегу стояли уже две высокие двухконные арбы. В них были сложены наскоро припасы и захваченная добыча. Богдан предложил было и Марыльке сесть в арбу, но панянка решительно от этого отказалась и захотела, при общем одобрении, разделять с казаками все неудобства пути.

Окружив свои арбы, казаки под прикрытием тумана двинулись вверх, придерживаясь берегов длиннейшего озера Каяльника. Без всяких приключений, не замеченные никем, достигли они устья впадающей в озеро реки и сделали небольшой привал.

Сейчас были собраны из валежника костры, на них кашевары устроили на треножниках казаны, и вскоре в них закипел кулиш, разнося в чистом воздухе аппетитный запах подшкваренного сала. Живописными группами разлеглись на кереях казаки, смакуя и затягиваясь своими носогрейками.

Перед подвечерком казакам поднесено было по ковшу оковитой.

— Вспомянем, друзи, — сказал Богдан, — наших товарищей! Разметала их пригода и буря по морю... Уйдут ли от лиха? Так выпьем же за их долю да за то, чтобы послал бог нам, братьям, вместе собраться!

— Дай боже! — вздохнули все искренно и осушили ковши.

Усталые, голодные, подавленные роковою неизвестностью за судьбу своих собратьев, казаки принялись за кулиш и молча хлебали его своими ложками, поддерживая их куском хлеба.

— Кошевой, сдается, на Сарыколи, — не то спросил, не то заметил про себя среди общего молчания дед.

— Да мы туда и прямовать будем, обогнем Каяльник и туда, — ответил не глядя Богдан; он был погружен в глубокие думы и бросал исподлобья украдкой нежные взоры на восхитительное личико джуры, а тот уже успел завладеть общими симпатиями. Ловкое подыгривание и вместе с тем простота обращения со всеми красавца хлопца обнаруживали в нем тонкий житейский такт; бросаемые им Богдану изредка фразы дышали и теплотой, и кокетством, но не давали повода ни к какой подозрительности, тем более, что джура держался все время подле деда.

Улучив минуту после подвечерка, Марылька подошла тихо к Богдану и шепотом обратилась к нему:

— Исполнит ли тато мою просьбу?

— Все, что только в моей силе, — ответил горячо Богдан.

— Так вот что, мой дорогой спаситель: все может статься... на нас могут напасть... Так если это случится, то я умоляю пана: убей меня своею рукой, а не давай в полон; я не хочу больше... слышишь, не хочу больше переносить позора после встречи с моим татом... это невыносимо!

— О моя дорогая доня, дитятко милое! — произнес взволнованным голосом Богдан. — Но к чему такие мысли?

— Дело походное... Так убьешь меня, тато, если что?

— Никому не отдам тебя, верь! — промолвил торжественно Богдан и с чувством сжал нежную и тонкую руку.

К вечеру казаки подъехали к степному лесочку, гайку, за которым местность понижалась видимо к реке. Еще не доезжая до гайка, заметил Богдан движение каких-то точек вдали, а потому и решил укрыться в леску, покуда не будет сделана точная рекогносцировка. Дед взял Черномазого и отправился на опушку осмотреть долину, пока еще не зашло солнце. Вскоре он возвратился и сообщил, что в долине, у реки, кто-то стоит лагерем, по всей вероятности, татарский загон.

— Нужно в этом удостовериться, — сказал озабоченно Богдан. — Кто, Панове, пойдет на разведку?

— Да я ж, — подхватил дед первый. — Биться не сдужаю, а разведать — разведаю: все ихние уловки знаю.

— Да вы ж, диду, недобачаете?

— Я с собою молодые очи возьму, — взглянул дед на Черномазого.

— Спасибо за ласку, — весело вскрикнул тот. — Я вас ни за что не покину.

Взяли казаки с собой по краюхе хлеба и отправились на разведки. За леском начинался покатый спуск к реке, усеянный мелким кустарником; ползти между ним было чрезвычайно удобно и при наступавших, все еще мглистых сумерках решительно безопасно; в десяти шагах наши разведчики не могли разглядеть друг друга, и только легким свистом, напоминающим ночных птиц, удерживали между собой расстояние, а при малейшем подозрительном шуме заползали в кусты.

Ползут казаки, прислушиваясь да оглядываясь. Время тоже ползет; сумерки сменила темная ночь, а нет конца этой покатости; или истомились они, или сбились, не туда поползли? Но дед опытен и в этом случае маху не даст: он не раз прикладывает ухо к земле и слышит далеко, что на ней деется.

— Лагерь близко, — шепчет он подползшему к нему Черномазому. — Я уже слышу говор и топот.

— Так тут скоро и разъезды вартовых будут, — заметил Черномазый.

— Да, скоро, вот кажись, сюда и приближается пара- коней, — прислушивался к земле дед, — именно сюда... Отползи, на случай, и спрячься в кустах.

— Да их тут почти нет, там разве? — отползал торопливо Черномазый, присматриваясь напряженно кругом.

Между тем всадники приближались: уже ясно слышался в ночной тишине топот коней, а Черномазый искал торопливо куста и не находил.

«Черт их знает, куда провалились они! — мелькали у него в голове тревожные мысли. — В темноте прямо могут наехать, лежа и не уклонишься, а они вот-вот, близко», — и Черномазый даже поднялся на ноги, уходя торопливыми шагами от приближающегося шума... Вдруг ему показалась впереди какая-то широкая тень, вроде куста, и он стремительно бросился в нее: но не успел Черномазый войти в этот куст, как раздался страшный трескучий шум со свистом... Молодой казак вскрикнул от неожиданности и присел. Только по прошествии нескольких мгновений он догадался, что это было огромное стадо куропаток, всполошенное им на ночлеге; но эта догадка не поправила уже дела: крик его был услышан, и вартовые рысью пустились к этому месту.

Пробежала тонкая струйка мороза по спине Черномазого, и он поспешил залезть в куст и затаить дыхание, а всадники уже кружились на месте, где притаились наши лазутчики.

— Тут ведь крикнул, чертяка, — отозвался один.

— Да, тут, чтоб его ведьма накрыла, — ответил другой.

Едва услыхал родную речь дед, как схватился и закричал

радостно:

— Свои, свои, сынку, свои!..

— Где? Что? Кто такие? — подъехали изумленные всадники.

— Свои! Запорожцы из Хмеля батавы!

— Вот они кто! Кажись, дед Нетудыхата! — присматривался один, слезши с коня.

— Он самый. Почеломкаемся, сыну!

И казаки начали обниматься.

Прибежал и Черномазый, весело приветствуя своих друзей.

— Да вы-то кто такие? — спросил, наконец, дед.

— Мы из лагеря Пивторакожуха.

— Так это он тут стоит?

— Он самый.

— Вот привел господь! — перекрестился дед. — А мы-то вас по степи ищем!

— Только, братцы, беда, — сообщил один из вартовых, — умирает наш кошевой, лежит на смертной постели.

— Ох, горе! — встревожился дед. — Так поспешим же к наказному и сообщим ему все.

Вскоре казаки были разбужены радостным известием, что у реки желанный лагерь, а вместе и поражены были тем, что кошевой умирает. Не дожидая утра, все двинулись поскорей присоединиться к братьям, а Богдан, выпросивши у вартового коня, полетел туда первым.

Желтый, с обрюзглым лицом и воспаленными глазами, лежал распростертый на керее атаман; изголовьем ему, вместо подушки, служило небольшое барыльце, прикрытое красной китайкой; над ним возвышалось малиновое знамя; сбоку лежала булава, а в ногах скрещенные бунчуки. Несмотря на наступившую уже агонию, сознание еще не покидало кошевого, и он прощался мутным, тоскливым взором со стоявшею вокруг старшиной, склонившею в безотрадном молчании свои чубатые головы. Неожиданный приход Богдана встрепенул изумлением и старшину, и умирающего атамана; у последнего даже вспыхнули снова потухающие глаза и оживились мертвеющие черты. Богдан обнялся молча с старшиною и, устремив полные слез глаза на Пивторакожуха, сказал ему взволнованным голосом: