Владимир Барвенко - Утро чудес

• Название: Утро чудес
• Автор: Владимир Барвенко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1989
• ISBN: 5-235-01147-3

Проникнутая светлым лирическим чувством, психологически достоверная повесть В. Барвенко рассказывает о юности паренька из небольшого провинциального города.

---

— Постой, постой, Аня, а вдруг у сына талант, — не согласился отец.

— Талант? А вот его картины. — Мама указала взглядом на стену, где висели несколько моих давних пейзажей. — Что может из этого получиться?

Отец встал, подошел к картине с изображением дремлющих рыбацких баркасов. Я напряженно следил за ним.

— Такое вот оно и есть, море, — сказал отец.

— Эдик, а ну-ка покажи последнюю картину. Девушку в море, — просияла мама.

— Она еще не готова.

— …Надо же. Везде море. Чайки. У тебя своя тема, сынок, — переходя от одной картины к другой, говорил отец. — Признаться, я сразу и не сообразил, что это твои работы.

Отец закончил осматривать картины, опять сел за стол. А я так и не понял, понравились они ему или нет? Мнение моряка мне было бы совсем небезразлично.

— Сынок, ну покажи папе свою последнюю картину, — настаивала мама.

— Я спешу, — сорвался вдруг я. — У нас сегодня вечер в школе… Я опаздываю, ма.

— Какой вечер? — испугалась мать.

— Тематический вечер. Я пойду… извините. Ответственный я за дежурство, — бормотал я, пятясь к выходу. — Я постараюсь пораньше.

— Ты хоть рубашку-то свежую надень, — как-то беспомощно пролепетала мама. Она догадалась, что вечер я придумал. Мне стало ее жаль. Я потом все ей объясню.

Мама вышла проводить меня в коридор, плотно прикрыла дверь в гостиную. Вид у нее был встревоженный.

— Зачем ты так? В какое положение ты ставишь меня? Думаешь, он ничего не понял? Ты же удираешь от него.

— А я и хотел, чтобы он все понял. И стыдно, ма, должно быть ему. Иди, он тебя ждет. Продолжай прислуживать…

Мама опустила голову, прошептала:

— Никогда не думала, что ты вырастешь таким жестоким.

— Нет, мама, не жестокий, а справедливый.

Я хлопнул дверью.

Глава одиннадцатая

Я быстро сбегаю по ступенькам и внизу встречаюсь с Суриным. Старик каменно застыл в темноватом дверном проеме квартиры, в заношенной, страшно вылинявшей исподней рубахе и грязно-зеленом галифе с латками на коленях.

— Зараз не батька твой приехал? — спрашивает он, меряя меня туповато-тяжелым взглядом. — Давеча мимо окон прошел. Неужто, думаю, Пашка?

— Он самый, — отвечаю я и проношусь мимо.

Я выхожу из подъезда, и на меня хищником набрасывается ветер, пронизывает до костей. Я поднимаю воротник пальто и низко натягиваю фуражку. Куда пойти? С Гальцевой я опять в ссоре. К дружкам не хочется. А время надо убить. По крайней мере два часа. Может быть, в кино?

Моросит дождь. Шляпки фонарей на столбах мечутся из стороны в сторону. Улица под слабым напором мутновато-желтого света, в холодной калейдоскопической россыпи оконных огней кажется совсем незнакомой, чужой. И ни одного прохожего.

Я иду в центр города. Знобкий ветер подталкивает в спину. Я почти бегу. У кинотеатра «Победа» полно людей. Скверная погода им не помеха, потому что началась демонстрация итальянского фильма «Утраченные грезы». Говорят, очень хороший фильм. Мальчишки, например, уже мурлычут из него песенку: «Кумара, кумарелла»… На огромной афише — морячок сурового вида и пышноволосая девица с плачущими глазами. Я внимательно разглядываю афишу, и чудится мне, что на ней изображена Лидка Степанкова.

Я должен увидеть Лидку. Я давно ее не встречал. Как она там живет? Неплохо бы купить билеты и пригласить Лидку в кино. Представляю ее лицо. Она страшно удивится.

Я ныряю в толпу и протискиваюсь к кассе. На моем пути огненно-рыжий здоровый парень. Он у окошечка. Я трогаю его за плечо и вежливо прошу взять два билета, но верзила не реагирует.

— Эй, мальчик, не крутись тут, — говорит стоящий за ним пожилой мужчина, слегка отталкивая меня от рыжего, и я ухожу.

Конец очереди довольно далеко от кассы. На ближайший сеанс билетов, конечно, не достанется. Значит, на следующий — последний. Поздно. Лидка наверняка не согласится. А почему я решил, что она пойдет со мной в кино? У нее могут быть дела и поважнее. Или вовсе ее нет дома, прогуливается где-нибудь со своим другом. И вообще как-то нехорошо получается — встречаюсь с Гальцевой, а Степанкову приглашаю в кино.

И все-таки я хочу увидеть Лидку. Мне необходимо рассказать ей о встрече с отцом. Я думаю, она помнит моего отца. Лидка — единственный человек в мире, который связывает меня со старым двором не только детством с играми, тайнами и мечтами. Когда начались все эти нелады с отцом, ей одной я мог рассказать, что происходит у нас. Я знал, Лидка никогда никому не передаст и обязательно что-нибудь посоветует. Что-нибудь такое, от чего станет легче. Она всегда понимала меня. И сейчас вряд ли она согласится с мамой, что я поступил жестоко с ним. Едва стоит напомнить Лидке о письме, которое мы сочинили отцу вскоре после развода.

Мама тогда серьезно заболела. Ее положили в больницу. Я не знал уже, чем ей помочь можно. Однажды мы с Лидкой шли из больницы, и она посоветовала написать отцу письмо. Но ни о чем его не просить и не сообщать о материной болезни. И тут она рассказала мне случай, про который слышала от своей мамы.

В сорок четвертом году, зимой, под какой-то религиозный праздник, наши матери собрались в церковь. Их сагитировала бабушка Вера. Накануне в квартиру Киреевых принесли похоронку — вторую в наш дом. И женщины пошли в церковь помолиться за здоровье своих мужей. А церковь на окраине города. В дороге их захватила метель. Такой неожиданно поднялся буран — в трех шагах ничего не было видно. Мама моя промерзла до костей. В осеннем пальто да в ботиках вздумала пойти. Еле-еле доплелась до церкви. А возле нее народу — не протолкнешься. Бабушка Вера головой покачала, сказала: «Мира!» И предложила помолиться на образ у входа: «Авось, господь и здесь нас услышит». Они начали молиться, каждая за спасение своего, а мама так окоченела — руки поднять не может. Стоит и плачет. Тут вдруг старушка какая-то тронула ее за рукав: «Пойдем ко мне, милая». И увела маму. Старушка рядом с церковью жила. Обогрела и валенки дала. Мама поблагодарила ее и неожиданно призналась: «А я неверующая, бабушка. Зачем я в церковь ходила?» — «Неверующих нынче нет. В душе господь-то у каждого, — совсем доверительно произнесла старушка и печально прибавила: — Кого же нам еще просить-то за их, горемычных? Только господь им сейчас и поможет».

И все-таки валенки не уберегли маму от простуды. Слегла с воспалением легких. Дворовые раздобыли у Петрушиных козьего молока. А бабушка Вера готовила для мамы разные отвары. Выходили.

И мы написали об этом случае отцу. Письмо опустили в ящик на почте — надежнее. И я стал ждать папу. Конечно, он догадается и заторопится к нам. Отчего-то хотелось, чтоб он непременно приехал ночью… Просыпаясь, я прислушивался к каждому шороху за окном и долго не мог уснуть. Нашу встречу я представлял себе очень живо. Думал, как перво-наперво мы сходим на базар, купим маме самых красивых яблок и груш. А потом пойдем к ней. То-то удивится и обрадуется мама, увидев нас вдвоем из больничного окна! Но дни бежали, а отец не появлялся.

Как-то я с сомнением спросил у Лидки:

— Ты думаешь, мама не рассказывала отцу про то, как в церковь ходили?

— Только он забыл. Всегда вы, мужики, обо всем забываете, — вспылила она.

Отца я так и не дождался.

И вот я иду к Лидке и думаю о том письме. И передо мной возникает комната в старом бараке. Я сижу за столом и аккуратно вывожу каждую буковку на тетрадном листке в косую линеечку. А Лидка топчется возле меня и громко диктует. Лицо у нее строгое, как у настоящей учительницы.

Интересно, помнит еще Степанкова про тот давнишний случай?

А дождь усиливается. В острые косые струи вплетаются льдистые снежинки, обжигают лицо. Фуражка на мне промокла. Но вот и Лидкин подъезд. Я снимаю фуражку, стряхиваю последние капли и, машинально пригладив волосы, надеваю ее опять. На голове противная мокрая тряпка.

И вдруг я чувствую, что страшно волнуюсь. На лестничной площадке третьего этажа я останавливаюсь. Сую руки под подоконник на батарею — тепло от металла словно вливается в меня.

Откуда-то доносится музыка. Может, Лидка крутит пластинки? Конечно, она достала новые пластинки. Всего несколько ступенек отделяет меня от нее. Но я не могу унять своего странного волнения и преодолеть эти проклятые несколько ступенек. «А чего я, собственно, боюсь? У меня к Лидке дело», — настраиваю я себя.

Рывок — и я у дверей квартиры Степанковых. На мгновение мне чудится, что я в старом дворе у квартиры № 7, пришел к Лидке после болезни, но отчего-то не решаюсь войти, медлю, то разглядываю фанерный почтовый ящик, то блестящую бронзовую ручку с инициалами «К. С.» А вокруг весна! Чистое, очень синее небо, какое бывает лишь в апреле… Как давно это было. Фокстрот. Танцующая девчонка в голубом.

Я нажимаю на коричневую пуговичку звонка. Музыка смолкает. За дверью долго возятся с запором. Наконец дверь распахивается, и я вижу длинного, тонкого парня в солдатской форме. У него короткая стрижка, смешно торчат большие уши. Парень, не мигая, смотрит на меня зелеными глазами.