Елена Ткач - Перстень старой колдуньи

• Название: Перстень старой колдуньи
• Автор: Елена Ткач
• Жанр: Ужасы и Мистика

Повесть Елены Ткач «Перстень старой колдуньи» полна ужасных тайн и удивительных превращений.

---

Страшно было подумать, что сделают с ним эти двое: старая ведьма и тот, с чьей помощью она творила свои темные дела! Она-то думала, что демон подчиняется ей, а на самом деле… Недаром ведь говорится про что-то дурное: «от лукавого!» Лукавство, ложь и обман — вот тот мир, в который вот-вот может пасть Ева. Нет, он теперь не будет называть её так — ведь Никита знал теперь, отчего у неё не только настроение, но и имя двоится…

Тут его рука, шарившая в снегу, нащупала очки. Наконец-то! Кит кое-как протер их и водрузил на переносицу. Теперь он мог хоть что-нибудь разглядеть…

Больше не раздумывая, парень сполз к краю козырька, свесил окоченевшие ноги и рухнул вниз. Он упал в большой рыхлый сугроб, куда дворники сваливали убранный снег. Это его спасло — он не расшибся и, к счастью, ничего себе не повредил. Какое-то время Кит оставался лежать неподвижно ноги совсем не слушались. Потом, застонав, поднялся и заковылял прочь от страшного места — в пургу, в ночь…

Глава 12 УТРО

Когда он добрался до дома, родители уже обзвонили все больницы — было уж далеко за полночь. Увидев сына — мертвенно-бледного, с разорванной и окровавленной щекой, Ольга только охнула и без сил опустилась в кресло. Отец молча обнял её и кивнул сыну:

— Ступай в ванную, завтра поговорим!

Они не стали его ни о чем расспрашивать — счастливые уже тем, что сын жив! Однако, разговор предстоял, — и разговор нелегкий, — об этом без слов говорило нахмуренное лицо отца и измученный вид матери.

Никита был рад, что его не стали пытать расспросами, нотациями и укорами — у него на это просто не хватило бы сил. Он понимал, что не имел права так волновать родителей и прежде не позволял себе этого — всегда предупреждал, где находится и звонил, что задерживается. И никогда не являлся домой позже десяти — об этом был уговор, который не подлежал обсуждению…

— Бедная мама, — выдохнул Кит, разглядывая себя в зеркало в ванной он и сам себя не узнавал!

Темные круги под глазами, иссиня-бледная кожа, вся щека разодрана, на лице запеклась кровь… Распухшие красные пальцы, а ноги… ох, хорошо, что мама не видит! — они совершенно одеревенели, а пальцы на ногах побелели и почти ничего не чувствовали. Он принялся растирать их — нужно же что-то делать, — похоже, он отморозил пальцы… И с трудом сдержал крик, когда ноги начало колоть миллионами острых игл.

Отец постучал и вошел. И, увидев, что у сына с пальцами на ногах, только крякнул и покачал головой.

— Ну, ты даешь! Выдрал бы, да ведь спасать нужно.

Санчо принес в ванную бутылку водки, растер сыну ступни. У того от боли слезы выступили на глазах.

— Пап… я не хотел. Так получилось!

— Не надо ля-ля! Все разговоры завтра. Марш в постель!

Да, с отцом, когда он был в гневе, разговор короткий. Никита хотел подойти к матери, но отец не дал.

— Я кому сказал? Не трогай мать! У неё с сердцем плохо…

Да, похоже жизнь в их новой квартире не слишком-то ладилась. И родители были расстроены ещё и из-за этого — все у них пошло как-то вкривь и вкось…

«Ну ничего… — подумал Никита, ложась. — Я все исправлю… вот только Ева… моя Евгения…»

И больше не было ничего — только тяжкое забытье.

Проснулся он поздно — в половине одиннадцатого. На кухне слышался шум воды — видно, мама мыла посуду.

Никита, едва-едва поворачиваясь, кое-как поднялся, оделся… Все тело ныло, точно его вчера долго били или заставляли разгружать вагоны на овощной базе. Ступни горели огнем, щека саднила… Но это все ничего, — как говорится, до свадьбы заживет! Хуже всего было сознание вины перед родителями. И страх неизвестности: что будет с Женей?

Он побрел в ванную, осторожно передвигая ноги, точно они были чужими. Точно у него протезы теперь, и он заново учился ходить. Добрел, наконец, защелкнул задвижку, пустил из крана струю теплой воды… Из зеркала на него глядело серое незнакомое лицо со следами запекшейся крови. Видно, ночью, когда он метался в потели, рана опять начала кровоточить.

Ну и шут с ней… Говорят, мужика шрамы только красят!

Ах, как же хорошо, когда тепло, когда все родное, знакомое: вода из крана, свое полотенце, кусочек мыла, пахнущий лавандой, халат…

Он уже закончил свой утренний туалет, когда из кухни, которая в этой квартире находилась прямо за ванной, отделенная от неё тоненькой перегородкой из гипсокартона, послышались голоса: отец разговаривал с мамой. Говорили они о нем — обсуждали вчерашнее.

— Но ты понимаешь, что тут замешана эта девчонка? — волнуясь, убеждала Ольга отца. — И не нужны мне никакие доказательства — я это просто знаю и все! Сердцем чувствую. А женскую интуицию не проведешь.

— Но все-таки, прежде чем принимать жесткие меры, давай с ним поговорим.

— Поговорить-то поговорим, только это ничего не изменит. Я требую, чтобы ты запретил ему видеться с ней!

Так, приехали! Вот как все обернулось…

Он появился на кухне, уставясь в пол.

— Доброе утро…

— Доброе, нечего сказать! — начал было Санчо, но Ольга его остановила.

— Пускай поест сначала.

Кусок в горло не лез.

Все же он с трудом запихнул в горло бутерброд с ветчиной и немного омлета. Мама налила ему чашку какао.

— А теперь, сын, рассказывай, где вчера размахался! — тоном, не допускающим и намека на снисхождение, велел Санчо.

— Пап, понимаешь…

Никита отставил чашку. Собрался с духом… Он сомневался только одну секунду: никогда прежде не врал родителям — не соврет и теперь. И потом, раз уж против его Женьки объявлена война, он так этого не оставит. Он так им все прямо и бухнет. Обо всем! А иначе будет он не мужчина, а трусливый слизняк, который мямлит и со страху родичам лапшу на уши вешает — лишь бы против шерстки не погладили!

— Я был… сначала с ребятами во дворе. Потом в гостях у Женьки нашей соседки снизу. Вернее, не у нее, а у её соседки Марьи Михайловны — у них коммуналка, вы ж знаете. Ну вот, эта старушка… она нас пирожками кормила. А потом мы с Женей гуляли.

— Пол ночи? — дрогнувшим голосом спросила мать.

— Выходит, что так, — набравшись духу, ответил Никита.

В кухне, кажется, даже воздух застыл от этих слов. Пауза закачалась над столом, над чашками с кофе и недоеденными бутербродами.

— Та-а-ак! — рыкнул отец.

— Санечка, подожди… не надо! Давай спокойно во всем разберемся, едва сдерживая слезы умоляла отца Ольга.

— Спокойно, говоришь? Что ж, давай спокойно! Наш сын с девицами непотребными гуляет в четырнадцать лет, а ты говоришь — спокойно!

— Папа, не смей! — Никита вскочил, опрокинув свою чашку. Зачем ты… она не такая!

— Ах ты… — Санчо стиснул сына за плечи и тряхнул его так, что у того в глазах помутилось, а кухня медленно поплыла вокруг света.

— Ты ещё будешь мне указывать!

— Мальчики, перестаньте… ну что вы со мной делаете?! — крикнула Ольга и, уронив голову на руки, разрыдалась.

— Ну вот… видишь, до чего мать довел… — тотчас умеряя свой пыл, буркнул Санчо. — Немедленно извиняйся! Она вчера на валокордине, да на валидоле впервые в жизни весь вечер сидела… из-за твоих прогулок. Обедать не пришел, не позвонил! С утра пропал — и ищи его! Взро-о-ослые мы теперь, да? С нас теперь и взятки гладки, так?

Он опять начал кипятиться. А Ольга стала понемногу приходить в себя, вытерла слезы салфеткой, поднялась и принялась подтирать лужу какао, пролитую в пылу этого утреннего накала страстей.

— И не думай! — отец вырвал у неё тряпку. — Сам подотрет. Не маленький!

— Мама, конечно, я сам!

Никита взял тряпку и начал возить ею по полу, думая только о том, как бы все-таки вырваться из дому. «Там, в гробу — твоя невеста…» Он не мог, не имел права оставлять её сегодня одну!

Покончив с полом, он вымыл руки и встал перед кухонным столом, за которым снова уселись родители, как перед судом трибунала.

— Я… извините меня, пожалуйста. Я понимаю, что вчера… должен был позвонить, сообщить. В общем… — он в сердцах махнул рукой. — Но, если бы смог, я бы это сделал. Правда! Я всегда ведь предупреждал. И вообще… не могу я, когда мама волнуется. Мамочка… только я хочу, чтоб ты знала, что эта девочка — Женя… она хорошая, добрая. И талантливая. Ты же сама говорила, что человек, у которого дар Божий, не может быть злым. Только несчастным. Вот и Женя… она несчастная. У неё мать умерла. А отец — сами видели… И братика своего Елисея — она зовет его Слоником — Женя практически растит сама. Только Марья Михайловна — соседка — ей помогает. И ещё она лепит фигурки из глины. Мам, они тебе очень понравятся — вот увидишь. Они такие…

Он недоговорил — в дверь позвонили.

— Ну-ну… — покачал головой Санчо и пошел открывать.

— Здрассьте… Сын, это к тебе, — возвестил он из коридора, несколько сдавленным голосом.

— Ну, иди… иди! — взъерошила ему волосы Ольга, и Никита понял, что он прощен. По крайней мере, мама на него больше не сердится.