Любовь Овсянникова - Преодоление игры

• Название: Преодоление игры
• Автор: Любовь Овсянникова
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2016

Случай — игрок ее величества судьбы… Забавляется, расставляет невидимые сети, создает разные ситуации, порой фантастические — поймает в них кого-нибудь и смотрит, что из этого получится. Если они неблагоприятны человеку, то у него возникнут проблемы, в противном разе ему откроются перспективы с лучшим исходом. И коль уж игра касается нас, как теннис мячика, то остается одно — преодолевать ее, ежечасно превращая трудности в шанс, ибо это судьба играет, а мы-то живем всерьез.

Книга о ситуациях в жизни героини, где чувствовался аромат мистики.

---

— Так твоя Клавдия вареники на ужин готовит!

— С чем! — вырвалось у кума Тосика, который до объедения любил вареники с творогом. Забыв о недавних грозных намерениях, он опустился на стул.

— Как с чем? Вот тебе и на! Даже Сергей Иванович знает, что Клавдия творог днем купила. Так же, Иванович? — обратился дядя Игнат к участковому. — Покупала Клавдия творог?

— Конечно, покупала, — подтвердил тот. — Видишь, как кстати. Ты как раз аппетит нагулял. Иди домой, — снова увещевал он Тосика.

— Подожди! — отмахнулся от участкового Тосик. — Кум, а ты не брешешь? А то я ведь тебя знаю, шутника.

— Вот тебе крест, а вот — сто грамм. Если вру, то подавлюсь, — мой дядя перекрестился, потом набрал в грудь воздуху и выпил всю стопку.

— Эх, наливай мировую! — передумал скандалить кум Тосик.

В тот вечер они изрядно нагрузились выпитым.

Стояла тихая осень. Неслышно опадала пожелтевшая листва, в прохладном небе заострились звезды. Даль сделалась звучнее. Несмелые сумерки расстелили над землей темень, где–то грустно завел песню последний сверчок. От реки повевало влагой и запахами тины.

— Только ты меня больше не бей, — услышали мы, когда эти гуляки остановились около нашего двора, — мне очень больно.

— А ты куму не обижай, — не сдавался дядя Игнат.

— Так ей это нравится, а мне нет.

— Не понял, — удивился дядя. — Что ей нравится?

— Значит, ты тупой, и не понимаешь пламенной страсти, — подвел итог кум Рэпаный. — Ты у нее спроси, она тебе все объяснит.

На том они разошлись.

— Я с кумом мирился, — успел сказать мой дядя, переступая порог. Его окончательно развезло, и он упал на кровать, как подкошенный.

— Ой, о-ой… — страдал он с перепою.

Мы с тетей Марией время от времени подносили ему ведро с водой, куда он выливал из себя то, что душа не принимала. А в перерывах протирали ему лицо и шею мокрыми салфетками и накладывали на лоб холодный компресс.

— Ой, помираю…

— А зачем пил?

— Не напоминай, — просил мой дядя. — Я ради кума. Мы же мирились.

— Ага, наклюкались оба, — тетя поднесла ухо к форточке, прислушалась. На улице было тихо. — У кума кулаки как две гири висели, когда он домой шел, — объяснила она мне. Красные кулаки, если они тяжело висели вдоль туловища, были у кума Тосика признаком опасной формы агрессии.

Вдруг тишину прорезал звон разбитого стекла. Мы с тетей бросились к окну, и как раз увидели, как в доме, что стоял напротив через дорогу, из окон посыпались стекла.

— А почему все село знает, что ты вареники варила?! — теперь легко донеслось оттуда. Мы вздрогнули и переглянулись, удивившись мотивировке про вареники.

— Вот же гад, — вздохнул дядя. — Ну не понимает шуток, хоть плачь! Ох, ох… Неужели правда, что у кумы были вареники на ужин? — спросил он у жены.

— Не знаю, наверное.

Вокруг нас сгустился мрак, потому что дяде в темноте было лучше. Мы не отводили глаз от дома тетки Клавдии — там горел свет, но никого видно не было.

— Они в дальней комнате, в бабушкиной, — сказала я.

— И–и–и… И–и–и… — скоро послышался оттуда детский визг. — И–и–и…

— Да что же он с детьми делает, садист!

Дядя Игнат любил малых детей, это любому известно. И не выносил их плача, он на любого врага за ребенка мог пойти, не только на Тосю Рэпаного. Тетя Мария от того визга тоже начинала нервничать.

Мы уже знали, что у кума Тосика и Клавдии ночь любви начиналась дракой, а заканчивалась примирением с дальнейшим апофеозом. Знали это и их домашние, невольно втягиваемые в этот спектакль. Но им от этого легче не становилось и они при первой же возможности старались выбежать на улицу и скрыться. Часто отсиживались в погребе, а если там было очень холодно, то дети бежали к соседям, а бабушка Федора — в кусты.

На этот раз они, похоже, оставались в доме, и возникало подозрение, что от пьяного кума достается не только объекту его вожделения, но и остальным.

— Ведь только что помирились. Ну? — двусмысленно зашевелился дядя Игнат, с явным намеком, что готов встать.

— Лежи! — прикрикнула на него тетя Мария. — Защитник.

— Но ведь…

— Я сама, — решила тетя Мария. Она резко встала: — Свет не включай, следи за событиями из окна, — это она адресовала мне. — Выпустишь меня и запрешь дверь. Откроешь, когда я вернусь, — закончила инструктаж.

Я выпустила тетю Марию в ночь. Холодно. Она надела фуфайку, голову покрыла большим кашемировым платком, одним концом которого обмотала шею и заправила его внутрь под подбородком. Босые ноги вставила в тяжелые кирзаки, которые надевала для работы по хозяйству. Я отчетливо видела, как тетя Мария вошла во двор к соседям, а дальше ее скрыла развесистая акация нижними ветками своей кроны.

Тем временем тетя Мария подошла к кухонному окну, заглянула внутрь. Напротив окна виднелся альковный вход в бабушкину спальню — крошечную комнатку, где у противоположной стены лишь помещалась кровать и рядом с изголовьем — тумбочка. Так вот кум Тосик согнал на эту кровать всех домочадцев и колотил, не разбирая, кто где. Он загородил собой дверной проем, и убежать от его ударов не представлялось возможным. Что–то щебетала ему жена: то ли разжигая, то ли уже склоняя к примирению с любовными экспрессиями. Ойкала несчастная старушка. Если бы она понимала, что ее дочь обладает девиациями пикантного рода, то плюнула бы на все и спала бы спокойно в укромном месте. А так — принимала эти драки за чистую монету, за недоразумение и пыталась их прекратить. Визжали дети, использование которых в таких играх было не меньшим грехом, чем мучить старую мать. В доме стояли крики, стоны, плач. И только «бух–бух–бух!» — работали кулаки, приближая страстные минутки.

— Кум! Кум! — как оглашенная забарабанила в окно тетя Мария.

Кум Тосик обернулся, загораживая расставленными руками выход из спаленки, и она увидела налитые кровью, сумасшедшие глаза.

— Чего тебе? — весьма дружелюбно, только громко спросил кум Тосик, узнав соседку.

— Кум, в сенях за дверью бабушка оставила мне кринку молока. Вынеси, пожалуйста.

— Зачем тебе? — спросил Тосик Рэпаный, не соображая, что у них нет коровы, а значит, нет и кринки с молоком.

— Игнат отравился, надо его молоком отпоить.

Кум на минуту задумался.

— Перепил? — наконец спросил, трудно возвращаясь в действительность.

— Ага!

— От слабак! — кум Тосик с добродушной ухмылкой пошел в сенцы, и пока в темноте искал несуществующую кринку, удерживаемые им в плену участники спектакля покинули дом. И тут до доверчивого кума дошло, что его провели, как бобика, обманули. — Ах ты курва! Сейчас и ты получишь!

Тетя Мария невольно задержалась у окна, считая спасенных, выбегающих из дома, и теперь, хоть и засеменила прочь, но поняла, что не убежит. Оглянувшись туда–сюда, она вскочила в сиреневый кущ.

Кум Тосик выбежал во двор — ни души. Матерясь на чем свет стоит, кинулся в один конец двора — пусто, в другой — никого.

— Догоню, ведьма!

Это было хорошо, что он все время кричал. Тетя Мария безошибочно определяла, где его носит, и когда он очутился подальше, она выскочила из куста и побежала вдоль улицы к большаку. Оттуда легко было попасть в свой двор с тыла, чтобы ее не увидел преследователь.

Но кум Тосик заметил мелькнувшую в конце улицы фигуру, и понял намерение беглянки. Он пошел на военную хитрость и устроил засаду в нашем дворе.

— Ве-е… — выворачивала тем временем дядю Игната выпитая мировая.

— Тихо, тихо, — шептала я ему, сменяя компресс на лбу.

— Душа вон, прости Господи… Как они ее пьют? — стонал он, приговаривая.

Туп–туп–туп! — услышала я беготню вокруг нашего дома. Это сосед погнался за тетей Марией. Цок–цок–цок! — удирала она, не отклоняясь от курса. Я замерла, как охотничья собачка. Гэп! — непонятный звук вызвал у меня тревогу. Неужели дядя Тосик бросает камни в мою тетю? Какое варварство! Я не успела обдумать последствия такого сценария, как услышала новое «Гэп!» и следом энергичный возглас торжествующего преследователя:

— Получай, фашист, гранату!

Ну все, пора вмешиваться! — я улучила минуту, когда «Цок–цок–цок!» стало слышнее, а «Туп–туп–туп!» еще звучало в отдалении, резко распахнула дверь, перехватила запыхавшуюся тетю Марию, втянула ее в дом и снова заперлась.

Туп–туп–туп! — пронеслось мимо, Тосик дальше наматывал круги вокруг дома. Раз, два, три… Долго еще он будет бегать? Но вот Тосик Рэпаный остановился, поняв, что проиграл. Постучал в окно.

— Мария, ты хоть и зараза, а все равно кума, — он прислушался, а мы затаили дыхание. — Ты в доме? — Мы молчим. — Кума, мои у вас? — зашел он с другого конца.