Николай Телешов - Записки писателя

• Название: Записки писателя
• Автор: Николай Телешов
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

«Записки писателя» — уникальный исторический и литературный документ, правдиво повествующий о жизни отечественной культуры на рубеже XIX–XX столетий: открытие памятника А. С. Пушкину в Москве в 1880 году; артистическая и литературная Москва 90-х, издательства и издатели, литературные кружки и писатели. Отдельные статьи сборника посвящены А. П. Чехову, М. Горькому, Л. Андрееву, Н. Златовратскому, Д. Мамину-Сибиряку.

Статьи «Старые годы Малого театра» и «Начало художественного театра» свидетельствуют о работах знаменитых режиссеров, актеров и актрис: Медведевой, Акимовой, Рыкаловой, Федотовой, Ермоловой, Макшеева, Музиль, Ленского, Южина, Правдина, Садовского, Станиславского, Немировича-Данченко, Москвина.

---

Много поработал на своем веку этот скромный самобытный поэт, вышедший из народных глубин, и сам себе заработал в жизни хорошую и счастливую старость.

В 1952 году, в день моего восьмидесятипятилетия, он прислал мне стихотворный привет в дружелюбно-шутливой форме, прочитанный публично в Центральном доме литераторов и вызвавший веселые улыбки и гром аплодисментов.

Привожу эти стихи:

Милый Митрич! Неужели
Вам уж восемьдесят пять?!
Так, должно быть, в самом деле
Мне-то Вас и не догнать…

Обижались Вы, что ноги
Стали плохи, не резвы,
А по жизненной дороге
Обогнали многих Вы.

Ваши книги сердцу близки.
Их читают нарасхват.
И «Писателя записки»
В магазинах не лежат.

Я как искреннему другу
Шлю Вам пламенный привет.
Плюньте Вы на все недуги
И живите до ста лет!

XVII

Всегда интересовался я русскими самородками и так называемыми самоучками, интересовался их успехами, их судьбою и бывал рад, когда эти труженики, искренне преданные своему любимому делу, начинали выходить на дорогу, более или менее широкую.

Однажды поэт Белоусов привез ко мне незнакомого человека, очень скромного и тихого, за какой-то справкой о литераторах, членах Кассы взаимопомощи, где я в то время был председателем. В комнате у меня уже сидело несколько человек моих литературных товарищей: помню С. Я. Елпатьевского, Юлия Бунина, И. С. Шмелева и В. В. Вересаева… Разговор шел о писательских псевдонимах, о шуточных подписях раннего Чехова, вроде «Человека без селезенки» или «Брат моего брата», а также о «Иегудииле Хламиде» Горького и других.

Пока я искал в папках нужную справку, Белоусов, прислушиваясь к беседе, рассказал, что псевдоним «Горький» был одно время его личным псевдонимом, одним из самых ранних, вскоре им оставленным.

— Да вот спросите Ивана Филипповича, — указал Белоусов на привезенного им гостя. — Он все эти дела хорошо знает.

Все мы взглянули на Ивана Филипповича, а тот, скромно опустив глаза, молчал и даже не пошевелился.

— У меня в молодости тоже был псевдоним, — сказал Елпатьевский, обратясь к незнакомцу.

— Да. Я знаю, — тихо ответил Иван Филиппович, — вы подписывались: «Е–ский», когда в восьмидесятых годах сотрудничали в «Северном вестнике».

— Совершенно верно, — подтвердил удивленный Елпатьевский.

— А вот про меня, — улыбнулся Бунин, — вы уж, наверно, ничего не знаете.

Нет, Юлий Алексеевич, и про вас кое-что знаю, — в свою очередь скромно улыбнулся Иван Филиппович. — Вы писали о революционном движении, тоже в восьмидесятых годах… Издание было нелегальное. Печаталось в Харькове, я помню. А псевдоним ваш был «Алексеев».

— Откуда же вы знаете об этом?!

— У меня картотека. Всю жизнь ее собираю. Несколько тысяч карточек уже есть. Тысяч тридцать… Обо всех вас имею сведения. Вот Иван Алексеевич Белоусов подписывался иногда под стихами тоже, как и вы, — «Алексеев», — улыбнулся он Бунину. — Да у него много было псевдонимов — и «Белый Ус», и «Брянцев», и «Брянцевский», и «Муравей», и много всяких других…

Все заинтересовались.

— Говорите: тридцать тысяч карточек? — изумился Шмелев.

— В настоящее время даже, пожалуй, больше. Всю жизнь интересовался библиографией… Собираю все, всякие сведения о литераторах и других заметных наших людях…

— Неужели у вас имеется даже и мой псевдоним, о котором я сам давно забыл? — продолжал допытываться Шмелев.

— Имеется. Вы подписывались одно время «Варламов»… На память не берусь назвать эти годы, но подписи такие бывали.

— Все это очень интересно и для меня неожиданно, — заметил Вересаев. — Вот я пишу тоже всегда под псевдонимом… А известно ли вам мое настоящее имя?

— Кто же вас не знает! — ответил незнакомец. — Вы — Викентий Викентьевич Смидович. Но, кроме вашего громкого псевдонима «Вересаев», бывали и у вас в девяностых годах такие подписи: «В–ев». Это мне точно известно.

Вересаев весело рассмеялся и развел руками:

— Ну, это что-то изумительное!..

Тихий и скромный гость, никому, кроме Белоусова, не известный, сделался центром внимания, героем вечера.

Получив от меня нужную справку, он хотел было уходить, но его все задержали:

— Погодите! Побеседуйте! Расскажите что-нибудь о себе. Прежде всего: как ваша фамилия?

— Масанов, — был тихий ответ. — Я всегда интересовался писателями. И вашей «Средой» очень интересуюсь. Обо всех о вас имею сведения — и о молодых и о старых ваших товарищах — обо всех!

— Например, о Боборыкине?.. О Златовратском?.. — спросил кто-то.

— Обо всех… У Златовратского был псевдоним в семидесятых годах «Золотой человек», когда он писал сатирические рассказы. А теперь под критическими заметками подписывает только свои инициалы. С большим уважением отношусь я к этому прекрасному старцу!

С того вечера я ближе познакомился с Иваном Филипповичем Масановым. Иногда он приезжал ко мне вместе с Белоусовым, а то и я бывал у него в Черкизове, в маленьком его домике с крошечным садиком, где росли овощи и цветы.

У стен маленьких невысоких комнаток — спальни и кабинета — до потолка поднимались папки с надписями и ящики с десятками тысяч карточек. Все у него было в порядке. Иногда я заставал у него библиографов с известными именами, профессоров, искусствоведов, ученых исследователей по литературе, писателей — все они были обычными посетителями этого скромного уголка, таившего в себе ценные научные материалы, собранные в течение целой жизни с исключительной любовью человеком простым, бывшим крестьянином и ремесленником, а под конец жизни — почтенным библиографом Всесоюзной книжной палаты, автором научно-исследовательских работ и единственного в своем роде «Словаря псевдонимов» в трехтомном издании.

Когда во время спешной работы кому-нибудь требовалось для статьи немедленно найти дату рождения или смерти кого-либо из писателей, художников, ученых или узнать настоящее имя человека, известного лишь под псевдонимом, то, не роясь в архивах и не доверяя случайно чьей-то памяти, нужно было обратиться в Черкизово, на улицу Гоголя, дом 10, квартира 1, и там через несколько минут получить самые подробные и самые точные справки.

Бывая у Ивана Филипповича, я почти всегда встречал у него кого-нибудь из знакомых, получающих от него сведения для спешных работ. Да и сам я, когда печаталась моя книга «Записки писателя», зачастую обращался за помощью к Ивану Филипповичу, чтоб не ошибиться в указателе дат рождения и смерти упоминаемых лиц.

Профессор С. Д. Балухатый, известный литературовед и исследователь творчества Горького и Чехова, — особенно чеховских пьес, — многими сведениями обязан был Масанову, скромнейшему из скромнейших хранителей точных дат и справок — трудов целой жизни его.

Вспоминая сейчас об этом скромном труженике, достойном большого уважения, хочется, рассказать вкратце о его жизни, о его путях и трудах.

Сын крестьянина Владимирской губернии, окончив курс сельской школы, он был послан, как это бывало в то время обычно, в Москву на заработки, добывать «хлеб насущный». Здесь познал он ремесленные труды: был каменщиком, маляром и кровельщиком, затем перешел в торговую иностранную фирму на должность кладовщика товаров, рассыльного и, наконец, конторщика.

Влечение к книге и к знаниям у молодого Масанова было огромное. Необходимость самостоятельного заработка и тяжелая физическая работа в юности не только не убили в нем жажды знания, но, наоборот, — как бы укрепили ее. В период службы конторщиком Масанов особенно усиленно занимался самообразованием, знакомился с классической литературой и критикой, не щадя своих скромных заработков на приобретение необходимых книг и журналов. В эти же годы он старательно изучает немецкий язык и эсперанто, на котором впоследствии не только свободно говорил, но и вел переписку с корреспондентами самых дальних уголков земного шара; изучает историю, интересуется театром и шахматами, а также цветоводством.

Когда приходилось посещать его в Черкизове, то чего только не видывал я в его крошечном садике! Помимо овощей, необходимых для жизни, сколько и каких цветов, лишь по два-три экземпляра, не бывало на грядах у Ивана Филипповича! И в этих цветах, в этом уклоне от деловой прозаической работы была простая и скромная поэзия человека, любившего жизнь и ее красоту.

С 90-х годов Масанов начинает помещать мелкие историко-литературные и исторические заметки в небольших московских газетах, затем печатает ряд библиографических работ во «Владимирских губ. ведомостях», «Трудах Владимирской ученой архивной комиссии», затем в «Историческом вестнике» и в «Русском архиве». Эти выступления обратили на скромного автора должное внимание. Первая работа Масанова посвящена родному Владимирскому краю и вызвала положительную оценку современной критики, как «бесспорно драгоценное приобретение и настольная книга для всякого желающего познакомиться с историей губернии». Вслед за ней выходит «Библиография сочинений А. П. Чехова». Строгий к себе Чехов большое количество сочинений не включил в прижизненное (марксовское) Собрание сочинений. Огромное наследство «начинающего» Чехова обнаружилось только после его смерти, и открыл его именно Масанов.