Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

• Название: Ленин. Спаситель и создатель
• Автор: Сергей Кремлев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906817-05-1

Россия заново открывает для себя Сталина, но пора открывать заново и Ленина. Возглавив Россию в тяжелейшее время, Ленин оказался её Спасителем, пролив и кровь «за други своя»… Затем он стал Творцом новой России, новых социальных законов и отношений, новых чувств, новых идей и новых людей. Умением провидеть и создавать умное будущее он важен для нас и сейчас.

Сегодня Украина в приступе социальной паранойи свергает памятники Ленину и тем программирует свою грозную трагедию. Но Ленин не просто достоин всех тех пьедесталов, на которых он стоит на тысячах площадей, он достоин и большего – понимания. И для того, чтобы понять Ленина, не требуется копаться в закрытых архивах – достаточно его читать. Ленинские письма, а также записки и телеграммы послереволюционных лет занимают десяток томов, и это – наиболее точная информация о Ленине, как и сорок пять томов его трудов. Они сами по себе развенчивают миф о пресловутом пломбированном вагоне и прочие подлые мифы.

Со страниц книги Сергея Кремлёва, широко предоставляющего слово самому Владимиру Ильичу, встаёт неожиданный и многогранный Ленин: мыслитель-гуманист и остроумный политик, вождь и романтик, жёсткий менеджер и блестящий спортсмен… Но, прежде всего – гениальный инициатор движения России к мощи и расцвету.

После Октября 1917 года Ленин стал неудобным для большевистской элиты – Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина… Лишь Сталин был предан ему, видел в Ленине вождя – гаранта новых успехов. И Сергей Кремлёв отдельно останавливается на тайне последних дней Ленина, так рано и странно ушедшего из жизни.

Эта книга, прочесть которую полезно всем, кому не безразлична судьба России, – подлинный прорыв в освещении ленинской темы.

---

Денег было в обрез, питались в основном всухомятку – сыром и яйцами, запивая вином или родниковой водой, а обедали изредка. Но в одном «социал-демократическом» трактирчике рабочий посоветовал: «Вы обедайте не с туристами, а с кучерами, шофёрами, чернорабочими: там вдвое дешевле и сытнее».

Так и поступили…

«Тянущийся за буржуазией мелкий чиновник, лавочник и т. п., – поясняла Надежда Константиновна, – скорее готов отказаться от прогулки, чем сесть за один стол с прислугой. Это мещанство процветает в Европе вовсю. Там много говорят о демократии, но сесть за один стол с прислугой не у себя дома, а в шикарном отеле – это выше сил всякого выбивающегося в люди мещанина. И Владимир Ильич с особенным удовольствием шёл обедать в застольную, ел там с особым аппетитом и усердно нахваливал дешёвый и сытный обед».

А потом они надевали свои «мешки» и шли дальше…

В рюкзаке у Ленина лежал тяжёлый французский словарь, в рюкзаке Крупской – полученная ей для перевода французская книга, однако ни словарь, ни книгу они так ни разу и не открыли – «не в словарь смотрели мы, а на покрытые вечным снегом горы, синие озёра, дикие водопады…»[317]

Вот, собственно, один этот месяц и был в их жизни – один полностью беззаботный и молодой. У них были хорошие дни и в Шушенском, но разве можно сравнить ссылку со свободой? Пропахшее навозом Шушенское – с горными тропами, дышащими чистейшим воздухом Альп?

«Белая» и «золотая» сволочь разных стран бешено развлекалась на модных курортах, за ночь просаживала в Монте-Карло суммы, которые могли бы обеспечить судьбу сотен обездоленных людей…

А Владимир и Надежда Ульянова, лишь недавно «разменявшие» четвёртый десяток, ещё молодые, здоровые, полные энергии, шагали себе по гористой Европе, и им было хорошо вдвоём.

Они рады были забыть на время о деле, ими самими на себя принятом, и на целый месяц – в первый и последний раз в их жизни – принадлежали только самим себе.

Ну – почти самим себе…

В августе 1904 года Ленин с Крупской уехали в глухую деревушку под Лозанной – недалеко от станции Шебр у озера Лак-де-Бре. Здесь отдых был, конечно, относительным – Ленин уже работал, намечая с А. А. Богдановым-«Малиновским» планы дальнейшей борьбы с меньшевиками.

Но тишина, чистый воздух, прогулки, ежедневные долгие заплывы в озере – на что Ленин был мастер, оказались и здесь отличным средством расслабления и восстановления сил, физических и моральных.

А они были Ленину ох как нужны – в очередной раз! Ведь он ежедневно вёл свой бой, и, несмотря на то, что его «полевой формой» была недорогая пиджачная пара, «оружием» – перо и чернильница, а «боеприпасами» – переписка с товарищами по партии и книги, бой это был жестокий, изнурительный и ежедневный.

Если просмотреть даже краткую хронологию жизни и деятельности Ленина, помещаемую в конце каждого тома Полного собрания сочинений, да ещё прочесть все его письма за тот же, охватываемый данным томом, период, то складывается вполне определённая картина.

И это картина непрерывной работы – год за годом…

Конечно, все люди – если они не паразиты и бездельники, работают повседневно, но есть работа и есть работа. Причём, в отличие от многих других работ, крест профессионального работника на дело народа был и для Ленина, и для его товарищей добровольным!

А, впрочем, так ли уж и добровольным? У Маркса есть точная, я бы сказал – безжалостно точная мысль:

«Идеи, к которым разум приковывает нашу совесть, это узы, из которых нельзя вырваться, не разорвав своего сердца, это демоны, которых человек может победить, лишь подчинившись им…»

Это – как раз то, о чём русский народ сказал попроще, но тоже неплохо: «Охота пуще неволи».

Ленин был человеком идеи. Нынешние его хулители, очернители и сказители баек о «пломбированном вагоне» понять, о чём сейчас было сказано, не смогут, поскольку антиленинцы, антисталинцы, антисоветчики, антикоммунисты и высокая идея – вещи несовместные! Но и не для них всё это говорится, не для них пишется эта книга…

Так вот, Ленин был человеком идеи – большой, великой, человечной идеи. Мог ли он не подчиниться идее, если иначе он просто разорвал бы своё сердце!?

Он ей и подчинился!

В анкетах и прочих подобных опросных листах Ленин в графе «профессия» указывал «литератор» или «журналист». А как ещё он мог ответить на глупый, вообще-то, по отношению к Ленину, вопрос о профессии? Профессия у него была штучная, редкостная, о которой в анкете не напишешь. Представители этой профессии в истории человечества пересчитываются на пальцах, к тому же – на пальцах чуть ли не одной руки, а называется эта профессия «социальный реформатор»!

Лютер, Пётр Великий, Наполеон, Маркс, Энгельс…

Ленин…

И Сталин.

Вот, собственно, и всё!

Но мир в 900-е годы ХХ века ещё не знал, что в нём уже есть, уже живёт и действует тот, кому предстоит возглавить эпохальную социальную не реформу даже, а эпохальную социальную революцию.

Оппоненты Ленина в партии понимали, что Ленин – это сила даже сам по себе, а уж в соединении с партийной массой, а тем более – с рабочей массой, это сила побеждающая. Поэтому попытки примирения – через того же Носкова, были, но 11(24) сентября 1904 года, уже после «отпуска», Ленин пишет письмо Носкову:

«Уважаемый товарищ!

Вы опять повторяете, что пожелание, чтобы я вступил в редакцию ЦО, выражено „Центральным Комитетом“. В свою очередь, и я должен повторить, что это, по малой мере, неточно…

Вы полагаете, что моё вступление в редакцию ЦО „обеспечило бы почти полный мир в партии, которого я так хочу“. Это Ваше „почти“ очень характерно!..»[318]

Временно прерву знакомство читателя с ленинским письмом… В пьесе замечательного белорусского советского драматурга Макаёнка «Затюканный апостол» главный герой – Малыш, метко замечает, что слово «почти» – это почти слово: «умный» и «почти умный», «живой» и «почти живой»… Судя по приведённым выше ленинским строкам, он тоже хорошо понимал эту особую функцию слова «почти» в русском языке и в русской жизни.

Впрочем, продолжу:

«Да, я хочу мира в партии, я предлагал мир печатно в декабре 1903 г. в своём „Письме в редакцию „Искры““… Я предлагал мир ещё раз официально в Совете партии в январе 1904 года… Замечу, что вопреки нынешней моде говорить о мире лицемерные фразы, понимая под миром полную уступку меньшинству, …я совершенно определённо указывал в Совете, чту я разумею под миром в партии. Я… прямо заявил, что под миром разумею очищение идейной борьбы от местнических счётов, дрязг и нечестных приёмов борьбы. Пусть ЦО будет у меньшинства, ЦК у большинства, – предлагал я тогда, – призовём всех к прекращению всякого бойкота, всякой местнической, кооптационной дрязги и давайте спорить по-товарищески о наших разногласиях, … давайте приучать партию к честному и достойному разбору её внутренних споров…

После того, как редакция, захватившая Совет, отвергла со смехом моё предложение мира, я заявил тогда же, что единственным честным выходом считаю съезд…»[319]

Ленин тогда оказался, по сути, перед фактом недостойной фракционности того же типа, что и фракционность троцкистов и «правых» бухаринцев, с которой в 20-е годы пришлось иметь дело уже Сталину.

В одном Сталину было легче – его конфликт с «лидерами» происходил не в подполье, и в своей борьбе с оппонентами Сталин мог опираться на прочное большинство в партийной массе, широко информируемой о сути конфликта через легальную партийную печать.

Однако корни легальных дрязг 20-х годов уходили, как видим, в нелегальные 900-е годы.

В письме Носкову Ленин подробно остановился на оценке меньшинства, на его попытках окончательно овладеть ЦК, кооптировав туда Дана и Троцкого, и т. д., а закончил письмо так:

«Вашего сожаления о том, что нам не пришлось повидаться, я разделить не могу. После ваших проделок с т. Осиповым (Розалия Землячка. – С.К.) и Вашего отношения к данному слову (договор 26 мая 1904 г.) я никаких отношений с Вами, кроме чисто официальных и исключительно письменных, иметь не желаю.

Член ЦК Н. Ленин»[320].

Ленин если рвал с кем-либо политически, рвал и лично. Как уж тепло он относился к Юлию Цедербауму («Мартову»), но когда их политические пути разошлись, разорвались и их товарищеские отношения. Ленин мог порой хитрить, но лицемерие и Ленин лежали в непересекающихся проскостях.

Усиливающийся раскол настроения не поднимал, и чтобы как-то развеяться, женевские большевики стали устраивать вечера. «Очень разгоняли они навеянную всей этой склокой с меньшевиками тоску, – вспоминала Крупская, – и весело было слышать, как залихватски затягивала Зверка (Мария Эссен. – С.К.) какого-нибудь „Ваньку“ и подхватывал песню высокий лысый рабочий Егор… Ильич веселел: эта залихватость, эта бодрость рассеивала его тяжёлые настроения».