Владимир Скороденко - Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

• Название: Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи
• Автор: Владимир Скороденко
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1973

В сборник входят новеллы современных английских писателей, посвященные молодежи: подросткам, молодым людям, вступающим в жизнь, — и тем далеко не простым социальным, нравственным и психологическим проблемам, с которыми им приходится сталкиваться. Противоречие между бескорыстием, чистотой помыслов и отношений и общечеловеческими идеалами, свойственными юности, законами и моралью буржуазного общества, стремящегося «отлить» молодежь по своему образу и подобию — главная тема большинства рассказов.

---

Юнцы по-прежнему держались нагло. Я был рад, что им вынесут суровый приговор. Жертва тоже должна быть ограждена, а мы последнее время стали слишком добренькими. Нет, мне не нравится выступать в суде, мое призвание — работа в конторе: юридические консультации по земельным тяжбам да разбор неясных мест в завещаниях.

Когда я вышел из суда, летний день был в разгаре. Яркие краски, сияющий солнечный свет — таким я и люблю наш городок.

Гвин Томас Малая ярость (Перевод М. Мироновой)

Мы учились тогда в третьем классе. Учил нас мистер Пичи. Он был мал ростом, его реденькие светлые напомаженные волосы переплетались на голове искусной решеткой, долженствовавшей поелику возможно скрадывать лысину. Каждое утро он проделывал до школы длинный путь из деревушки, находившейся где-то к югу от долины. Он появлялся в классе с большим пакетом еды и термосом. По ходу первого урока он то и дело нырял за классную доску, чтобы откусить или отхлебнуть чего-нибудь. Ел он, не считаясь с правилами хорошего тона. Мы как зачарованные смотрели на классную доску, из-за которой доносилось громкое чавканье. Мы и сами нередко бывали голодны и охотно разделили бы с ним его шумное пиршество.

Дисциплину держать он умел. Стоило кому-нибудь из мальчишек нарушить тишину во время его очередной отлучки за доску, как он тут же высовывался, судорожно доглатывая остатки бутерброда, он так энергично работал челюстями, что глаза его от напряжения краснели и подергивались слезой.

День всегда начинался у нас уроком закона божьего. Мистер Пичи не был силен в богословии. Судя по всему, он по большей части пробавлялся сохранившимися у него в памяти с детских лет обрывками священного писания; успешному преподаванию не способствовало и то, что именно на этом уроке он усерднее всего питался. Действовал он по такому методу: выкликал по одному наиболее известных персонажей Ветхого завета, а мы должны были сообщать, кто они такие. Простейший ответ вполне удовлетворял мистера Пичи, и он одобрительно хрюкал из-за доски, где боролся со своими бутербродами.

— Кто был Моисей? … — Вождь.

— Кто был Илья?…. — Хороший человек.

— Кто была Иезавель? … — Нехорошая женщина.

— Кто был Навуфей? … — Виноградарь.

— Что случилось с Навуфеем? — Его побили камнями.

— Кто спас Исаака? … — Господь и агнец.

— От кого агнец спас Исаака? … — От Иакова.

— Кто разрушил Иерихон?… — Иисус Навин.

— Какими инструментами?… — Трубами.

После этого вопроса в классе воцарялась атмосфера благодушия. Мы — кто клевал носом, кто бодрствовал, мистер Пичи переваривал пищу. Так проходило утро.

Вскоре нашей привольной жизни пришел конец. Гром грянул в среду утром, когда мы собрались перед началом занятий на молитву. Нам велели спеть новый псалом, но, как мы ни старались, нам так и не удалось взять ни одной верной ноты. А это был любимый псалом нашего директора Тобайаса — толстяка с угрожающе багровым и сердитым лицом. Он оборвал наши попытки на середине второго стиха и выпроводил нас из зала тремя словами: «Отвратительно! Кругом! Марш!»

Мы удалились, надутые и пристыженные.

И пошли в класс. Мистер Пичи, истосковавшийся по своим бутербродам, сделал перекличку и тотчас удалился за классную доску. Пожалуй, он никогда еще так туда не рвался. Через три минуты после начала урока в класс заглянул мистер Тобайас; пальцы его, сжимавшие дверную ручку, побелели, а лицом он больше всего был похож на разъяренного быка.

— Мистер Пичи! — начал он и с громким топотом ввалился в класс. Мистер Пичи съежился; он стоял, приглаживая волосы, а челюсти его все так же быстро и ритмично жевали. Мы все легли грудью на парты, и их твердое дерево казалось особенно надежным в этот момент, когда страх и жалость охватили наши души.

— Для еды существуют другие места, мистер Пичи! — рявкнул мистер Тобайас. Он уже вскинул было руку и раскрыл рот, чтобы учинить уничтожающий разнос. Но тут мистер Пичи пронзительно взвизгнул и стремглав кинулся вон из класса. Я так и слышал вздох облегчения, вырвавшийся из наших трепетных сердец.

Мистер Тобайас посмотрел по сторонам. Ему нужно было немедленно сорвать свою злость. Он уже и сам был не рад, что так получилось. Во взглядах, бросаемых им на дверь, за которой скрылся мистер Пичи, сквозили раскаяние и смущение.

Он сосредоточил огонь на моей парте. Мы сидели на ней втроем. С одного края я, с другого — Ллой Триэрн, а посредине наш друг Вилли Наттол.

Я почувствовал, как напрягся от страха Вилли. Грязные руки, сжатые в кулаки, он положил перед собой на парту. Вилли был наш самый близкий друг. Мы знали, что Вилли отнюдь не был тупым и медлительным, когда мы играли в зарослях папоротника на вершине горы или болтали, растянувшись на теплых металлических плитах кочегарки теплоцентрали, находившейся в конце нашей улицы, — таким он становился, лишь переступив порог школы. Там он был вечной жертвой, несменяемой мишенью.

Палец мистера Тобайаса взлетел в воздух и уткнулся в нашу парту. Он отбарабанил три простейшие арифметические задачки. Ллойд решил свою. Я свою. Задачки были на извечную тему о купле-продаже селедки, и мы щелкали их как орехи. Но когда наступила очередь Вилли Наттола, он лишь скорчился в тоске и намертво замолчал.

Мистер Тобайас неистовствовал, он занес руку над головой Вилли, но когда Вилли поднял к нему свое помертвевшее, искаженное бессловесной мукой лицо, мистер Тобайас руки не опустил, а снова метнул быстрый взгляд на дверь, за которой скрылся мистер Пичи, словно проявляя милосердие к Вилли.

После этого мистер Тобайас бегло проэкзаменовал нас по закону божьему. Мы старались как умели. Мы с Ллойдом держали Вилли за плечи, призывая его быть бодрым и смелым, как взрослые, которых нам приходилось встречать на своем жизненном пути. На этот раз он нарушил молчание. Мистер Тобайас рот разинул, услышав кое-какие ответы Вилли. Иерихон унесся на небо в золотой колеснице. Левит был забит камнями на своем собственном винограднике. Иезавель обращена в соляной столб.

— А кто предал Самсона? — спросил мистер Тобайас.

— Кто? Да Лилия, — ответил Вилли бодрее прежнего, чувствуя наши руки у себя на плечах.

Мистер Тобайас хохотал до упаду. Гнев его улетучился. Он испытывал огромное облегчение от того, что можно больше никого не тиранить, и слегка переусердствовал со смехом. Раскаты хохота, его напряженное, багровое лицо потрясли нас больше, чем его ярость. Вилли был окончательно сражен и уничтожен. Он сидел между нами, словно окаменев, и глаза его остекленели. Мы с Ллойдом почуяли совершающуюся в нем перемену. В нем появилось что-то зловещее и даже по-своему грозное.

— Он с забора упал, сэр, — вдруг выпалил Ллойд.

— Кто? Самсон?

— Нет, сэр! Вилли, сэр! Вилли Наттол. С забора он упал.

Об этом рассказывал нам сам Вилли, объясняя странную молчаливость, в которую он иногда вдруг погружался.

Мистер Тобайас воздел руки к небу. Ему, по-видимому, хотелось дать нам вволю насладиться звоном шутовских бубенчиков, которые он нацепил на темную мантию своей учености и важности. Но вот бубенчики разом умолкли, он посуровел и вышел из класса.

Тут же обратно прокрался мистер Пичи — вид у него был еще более затравленный и обиженный, чем обычно. Он подошел к окну и уставился на озаренный солнцем западный склон горы, круто уходивший ввысь. Ему хотелось туда — к покою и свету. Челюсти его продолжали свой неустанный титанический труд. За стеклянной дверью послышались какие-то звуки. Там стояла миссис Илфра Дэсмонд — учительница из соседнего класса. Она смотрела на мистера Пичи с нежностью и участием, и взгляд ее, казалось, способен был растопить дверное стекло. С таким выражением она смотрела на мистера Пичи вот уже два года — с самого того дня, как появилась у нас в школе, но он так и не пожелал выйти из своей скорлупы. Мисс Дэсмонд было лет тридцать пять, то есть она была ровесницей мистера Пичи. Даже мы сознавали, как велико тепло ее сердца и как мучительно одиночество. Она приехала в наши края из Сомерсета совсем еще девочкой, в совершенстве овладела уэльским языком, чтобы утвердить свое духовное родство с людьми, говорившими на нем, и стала самой ревностной преподавательницей этого языка в школе.

Желая привлечь внимание мистера Пичи, она пошаркала ногами по гранитным плитам коридора, но, оглушенный своим горем, он не заметил ее. Она прошла дальше по коридору, а он по-прежнему стоял, упершись взглядом в склон горы.

— А теперь, — сказал он очень тихо, — теперь мы перейдем к стихам.

Он имел в виду стихи, которые давал нам учить наизусть — каждому мальчику свое. Эти стихи были его единственной отрадой.

— Ллойд Триэрн! — вызвал он

Ллойд начал монолог Марка Антония. Он расправил плечи и вышел в проход между партами, чтобы было где развернуться. За эту декламацию — и в особенности за выражение величественной скорби, появлявшееся на его лице, когда он указывал перстом на гроб Цезаря, — ему неизменно присуждали трехпенсовую премию на состязаниях местных декламаторов.