Всеволод Нестайко - Пятёрка с хвостиком

• Название: Пятёрка с хвостиком
• Автор: Всеволод Нестайко
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-08-001487-3

---

А тогда он просил Захара Власовича никому ничего не говорить, даже своему сыну Алику. И Захар Власович слово сдержал — не рассказал.

Кстати, Алик скрипку свою таки бросил. Во втором классе на музыку он уже не ходил.

И Богдан Цыпочка фигурное катание бросил. Перешёл было на хоккей, но бросил и хоккей. Мама решила, что хоккей слишком «травматический» вид спорта. И после некоторых шишек и синяков собственноручно вынесли Цыпочку на руках с ледовой площадки. С тех пор он посещает шахматную секцию.

А вот Люся Гулина фигурным катанием ещё занимается, хотя выдающихся успехов покамест не достигла.

И Крокодил Гена ходит в бассейн. Хотя тоже чемпионом ещё не стал.

Наибольших результатов достигла Натали Приходько. Важность и нужность изучения иностранных языков она доказала на практике.

К ним в школу прибыла однажды делегация немецких пионеров из города Лейпцига, побратима нашего Киева. И Натали Приходько так бойко «шпрехала» с ними по-немецки — четвёртый «А» просто диву давался.

Толя после этого решил всерьёз взяться за английский. Купил несколько тоненьких книжечек для внеклассного чтения и заставил себя их читать.

Не без того, что тут помогло и влияние его друга Ромки Лещенко, который, как вы знаете, по-настоящему закалял свой характер. И теперь, в упор посмотрев на звеньевую первого звена Тину Ярёменко, Шурочка сказала:

— Что же, по-моему, Красиловский — мог!

Но Толя их уверенность развеял в один миг:

— Я же тогда болел. Вы что — забыли?

И Шурочка вспомнила: действительно, в тот день, когда случилось это событие с деньгами, Толи Красиловского в школе не было. Он был болен ангиной. И Шурочка с Тиной ещё ходили его проведывать. И застали там Ромку Лещенко.

Шурочка посмотрела на Ромку. Ромка улыбался. Он прекрасно всё помнил, но ему хотелось проверить, как относится актив к его другу, что он думает о нём. И теперь Ромка был доволен.

— Слушайте, — сказала редактор стенгазеты Натали Приходько. — А чего это мы всё время только на мальчишек думаем? Полковник же сказал, что дежурный не разобрал — мальчик или девочка. Почему это не могла бы быть, например… ну, например, Грацианская?

— Или Миркотан? — подхватила Тая Таранюк.

Аллочка Грацианская и Люба Миркотан

Аллочка Грацианская очень хорошенькая девочка.

Да что я говорю — хорошенькая. Просто красивая. Не будем бояться этого слова. Создаёт же иногда матушка-природа такое диво. Пышные, чёрные как смоль волосы. И синие-синие глаза. И длинные мохнатые ресницы. И пухленькие розовые губки. И ровненький носик. И ослепительная белозубая улыбка. И ямочки на щеках. Ну просто не к чему придраться.

Всё красивое.

И по характеру симпатичная.

Красивые, как вы знаете, часто бывают заносчивые, капризные, самовлюблённые.

А Грацианская — ничего подобного. Добрая, воспитанная, щедрая. Всегда поделится и конфетами, и жевательной резинкой, и стерженьками для авторучки. И улыбается всем приветливо. Ни с кем не ссорится, не ругается. Если нужно, и на уроке подскажет, списать даст (она отличница). Одним словом, хорошая девочка, и всё.

Если среди хлопцев все больше всего любили Кума Цыбулю, то среди девчонок — её, Аллочку Грацианскую.

И никто не мог понять, почему Люба Миркотан вдруг так невзлюбила её. Люба на Аллочку не могла спокойно смотреть. В глазах у неё всегда была неприязнь и презрение. Иногда казалось, что Люба готова даже ударить Аллочку. Всех это очень удивляло. Девочки не раз спрашивали Любу:

— Ну почему ты её так не любишь?

— Не люблю, и всё, — цедила та сквозь зубы.

— Но почему? Она же такая хорошая девочка. Всем нравится.

— Всем нравится, а мне не нравится.

— Без причины?

— Без причины.

Девочки только плечами пожимали.

Один лишь Гришка Гонобобель поддерживал Любу:

— Чего привязались? Ну, не нравится. Подумаешь! Кому что. Хи-хи!

Ну тот вообще всех презирал, над всеми хихикал.

И если бы Люба от природы была девочкой злой, недоброжелательной. А то ведь нет. Она была доброй, приветливой со всеми. Со всеми, кроме Аллочки.

— Да она просто ревнует, — решила Люська Заречняк, — что Аллочка красивее её.

Действительно, Люба тоже была хорошенькая, но, конечно, не такая яркая, как Аллочка.

Кто его знает. Чужая душа, как говорят, потёмки, в чужую душу не влезешь.

Люба и Аллочка жили в одном дворе. Аллочка — в фасадном доме (том, что выходит на улицу), а Люба — во флигеле (том, что в глубине двора).

Может, всё-таки что-то между ними было, какая-то ссора. Впрочем, Аллочка клялась девочкам, что никогда в жизни не ссорилась с Любой, никогда не сделала ей ничего плохого, нистолечко. Несколько раз она пробовала откровенно поговорить с Любой, выяснить, как говорится, отношения. Но ничего из этого не вышло.

— Я к тебе ничего не имею, — презрительно говорила Люба, глядя Аллочке прямо в глаза. — Что ты хочешь? Чтобы я бросилась тебе на шею, как другие? Извини, мне не хочется! — И уходила.

Аллочка очень переживала из-за такого Любиного отношения, переживала искренне, девочки это видели и сочувствовали ей.

Аллочка привыкла к ласковому, нежному отношению, привыкла, что её все любят, что ею любуются. Как я уже говорил, её любили все — и родные, и близкие, и знакомые, и малознакомые. Не говоря уже о родителях, о папе и маме.

Но, наверное, никто так не проявлял своей любви, как баба Надя.

Баба Надя, или Надежда Сергеевна, жила во флигеле, там, где и Люба Миркотан. Только Люба — на третьем этаже, а Надежда Сергеевна — на первом. Когда-то она работала паспортисткой в домоуправлении, но давно уже была на пенсии. Мужа своего, Григория Ивановича, который работал бухгалтером на заводе «Транссигнал», она похоронила лет десять назад и жила одна (детей у них не было).

Аллочка знала Надежду Сергеевну с первых дней своей жизни. Собственно говоря, это Аллочка назвала её бабой Надей. Потому что Надежда Сергеевна заменила маленькой Аллочке родную бабушку. Дело в том, что одна родная Аллочкина бабушка, мамина мама, жила в Запорожье со вторым своим мужем. Вторая родная бабушка, папина мама, жила в Одессе с папиной сестрой и её детьми, то есть своими внуками. Приехать они не могли.

Родители Аллочки работали. Мама, Инна Аркадьевна, преподавала в политехникуме связи. Папа, Борис Иванович, руководил в спорткомитете. Присматривать за Аллочкой было некому.

В яслях она часто болела.

Увидев тяжёлое положение Грацианских, Надежда Сергеевна сама предложила свои услуги. Родители не знали, как её благодарить.

— Ах, Надежда Сергеевна, как мы вам обязаны! Вы наш добрый ангел-хранитель! Что бы мы без вас делали? — не раз говаривали и папа, и особенно мама.

Родители пробовали предлагать Надежде Сергеевне деньги, но та категорически отказывалась.

— Она же мне как родная! Я же её так люблю! — говорила Надежда Сергеевна, глядя на Аллочку увлажнёнными глазами.

Более добрых глаз, более доброго взгляда Аллочка не видела ни у кого. И руки у неё были добрые, мягкие, тёплые, ласковые. Аллочка и сейчас помнит лёгкое прикосновение этих рук. Особенно когда они обнимали её, прижимали к груди. Тогда Аллочка слышала, чувствовала, как бьётся бабы Надино сердце.

И пахло от бабы Нади очень приятно. Всю жизнь, как она говорила, душилась она одними духами, которые дарил ей когда-то муж и которые назывались так необычно и таинственно — «Манон». Этот особенный, нежно-пряный запах волновал Аллочку. И квартира у бабы Нади была очень уютная. Маленькая, двухкомнатная, заставленная старой мебелью, которой теперь уже ни у кого нет. Чёрный шкаф. Буфет буквой «Н», с двумя тумбочками по бокам и двумя зеркалами между ними. Клеёнчатый диван с высокой спинкой, наверху которой снова-таки было овальное зеркало. Так называемый трильяж — туалетный столик с тройным зеркалом.

Это обилие зеркал в маленькой квартире делало её больше, просторнее.

Аллочка любила, когда баба Надя приводила её к себе.

Особенно нравилось Аллочке рассматривать старые фотографии в большом сером альбоме с фиалками на виньетке. Больше всего привлекали её фотографии бабы Нади в детстве.

— Ой! Это ты? Ты тоже была пионеркой? Ой, как интересно!

— А как же! Будьте уверены! «Здравствуй, милая картошка, тошка, тошка… пионеров идеал…» — напевала баба Надя, и Аллочка звонко смеялась.

Однако особых чувств у самой бабы Нади фотографии детства почему-то не вызывали. А вот те, где она была сфотографирована со своим мужем, светлооким, русоволосым и стройным, всякий раз оживляли её. Она нежно гладила их своей мягкой рукой и говорила:

— Вот это мы в Сочи. А это в Никитском ботаническом саду, в Крыму. Видишь, под пальмой. Это в Мисхоре, это в Гурзуфе. А это в Ливадийском дворце. Возле льва. Видишь, там такие львы на лестнице. Мы с Григорием Ивановичем весь Крым, весь Кавказ объездили. Будьте уверены! Мы на месте не сидели. Мы любили путешествовать… — Она вздыхала и медленно проводила рукой по фотографии.