Сергей Алексеев - Волчья хватка. Книга 3

• Название: Волчья хватка. Книга 3
• Автор: Сергей Алексеев
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-906412-13-3

Третья книга приключенческого романа Сергея Алексеева ВОЛЧЬЯ ХВАТКА погружает читателя в историю возникновения Засадного полка - древнего воинского братства араксов, защитников Отечества. Преподобный игумен Сергий собирает в своих скитах и монастырях отроков, дабы возродить исконные традиции боевого искусства и ратного духа. Но прежде чем вывести своё воинство на поле Куликово, следует вскормить поединщика, имя которому Пересвет...

Главному герою - вотчинному араксу Ражному - предстоит пройти путь духовного совершенства, чтобы в итоге обрести свою суженую и получить от неё свое роковое предназначение, связанное невидимыми нитями с тайнами судьбы его далёкого предка.

---

— Ты же знаешь, князь, невеста у меня была, — жалобился лазутчик. — Младшая дочь Стрешнева, Евдокия. Всё сговорено промеж нас было, сватов в пору засылать. А Стрешнев прознал о сём и скороспешно выдал любу мою за Фрола Тугоухого!

Потому, мол, я на дыбе назвал этих бояр, а с ними и прочих, кто на свадебном пиру гулял, объявил раскольниками и изменниками. Дескать, дурного умысла не было у меня, за Евдокию вздумал отомстить по юной горячечности. А поскольку в обители я всего–то послух и пострига не принимал, то и Божьего суда нет надо мной. Ежели осудишь своим княжеским судом, то заслуживаю я снисхождения и пощады за юное неразумение и пыл сердечный.

Верно, Никитка на молодость князя полагался, на его прямодушность и явную неопытность в деле дознания, и просчитался. Настоятель в первый миг аж дар речи потерял от такого лукавства, однако князь ни единому слову боярского сына не поверил, выслушал жалобы и не удосужился даже вдругорядь вздёрнуть на дыбу послуха, услышать признания из его уст.

— Негоже чинить расправы и казни в обители, — посожалел он. — А посему отведите его подалее в лес, и на кол. Отца его сюда привести, пусть позрит. А потом и самого посадите рядом. И с кольев не снимать, покуда не сотлеют!

Палачи взяли его за шейную цепь и поволокли из предбанника прочь, только голова забрякала по порогам да ступеням.

— Пощади! — запоздало взвыл лазутчик. — Всё скажу! Имена изменников выкликну!..

Иноки ткнули его мордой в снег, а князь велел отворить двери парной и выпустить ближних бояр. Те едва на четвереньках выползли — так напарились. Повалились на землю и лежат, голёхонькие, стонут.

— Выкликай, — приказал Дмитрий.

Никитка и стал имена изменников называть. Лежащие большие бояре только вздрагивали, ровно под бичом, а малые, стоящие особняком, приседали, как если бы под колени их рубили. Но этот трепет рождался у них не из вины — из страха: вдруг ни с того ни с сего боярыч Ноздря кого из них выкликнет? Глухонемые встряхивали клятвопреступников, вязали конскими путами, вели к телегам и валили, словно кули с рожью. Всех больших из свиты погрузили, а Никитка всё ещё выкликал имена боярские, коих в обители не было. И отца своего, боярина Ноздрю, назвал в числе последних, кто пока что беззаботно пребывал в Москве и о княжеском дознании в Троицкой пустыни не ведал.

Последним завалили в телегу самого лазутчика, который молил не о пощаде и милости, напротив, просился хоть накол, но чтобы только умереть в безлюдье, тайно, подалее от глаз возлюбленной своей Евдокии Стрешневой.

Которую, как выяснилось, в замуж за Фрола и не отдавали вовсе, а только грозились отдать. Ещё и по той причине, чтоб Никитку всё время в узде держать, чтоб и думать не смел о вероломстве.

—На лобном месте казнить станем, — решил князь. — При стечении народа, чтоб иным неповадно было.

И тот же час стал собираться в обратную дорогу, даже не отстояв заутреню. Несмотря на поспешный отъезд и суету, про оборотня не забыл.

—Сего удалого аракса пришли мне, отче, — напомнил, уже будучи в седле. — Как ему имя?

—Пересвет! — с гордостью произнёс игумен. — Старцем наречён.

—Вот и пришли ко мне сего Пересвета, — велел князь и добавил мечтательно. — Вот ежели целый полк таких собрать, от Орды и её присных фрягов духа бы не осталось!

На восходе великий князь Московский отбыл в обратный путь, уже тихим ходом, с обозом, в виду малоснежности–тележным. Половина свиты скакала верхом, вторая половина, укрытая дерюгой, нещадно тряслась на грубых монастырских телегах, дребезжащих по мёрзлой земле. Едва звуки стихли и ударил колокол к утренней службе, на подворье вновь объявился оборотень.

Оказалось, он в стойле у своего коня на конюшне спал, забравшись в ясли, и теперь потягивался с зевотным разморённым подвывом.

— Не в трапезную ли звонят, отче? — спросил, появляясь невесть откуда на пути игумена. — Не к столу ли зовут? Оголодал я больно! Брюхо подвело, и полегчал так, вот–вот от земли оторвусь…

Глава 6

Лодка шла по тиховодью, избегая фарватера, и в некоторых местах с треском крушила забереги, срезала путь. Расстояние от поворота до причала базы гребец одолел за четверть часа, с каждым взмахом вёсел словно приближая мысль о встрече с сыном, которого Ражный никогда не видел.

И сейчас видеть не желал…

Гребец правил лодкой вслепую, не оборачиваясь, не выбирая направления, и в этом угадывалось полное отсутствие опыта. Да и само появление его на реке выглядело нелепо, поскольку перед запоздалым ледоставом, в шугу, никто и никогда не плавал, все лодки давно покоились на берегах. Этот явно был беглецом, и только крайняя нужда, возможно попытка спастись от смерти, усадила его за вёсла в такую гиблую пору.

Разбитый, изглоданный льдом форштевень старенькой, утлой посудины рыскал по воде, едва выдерживая удары заберегов. Случись пробоина или даже небольшая течь, не спастись в ледяной воде, не выплыть! Старый ямщицкий тулуп, высоко поднятый воротник скрывали отважного морехода целиком, даже руки спрятаны в рукавах вместе с рукоятями вёсел.

В последний миг Ражный подумал о степени опасности, которой подвергал себя дезертировавший сын, и вдруг ощутил толчок жалости к нему, неведомого отеческого чувства, когда родному дитю угрожает неминуемая гибель. Тем паче этот живой, плавающий тулуп не собирался причаливать, норовил уйти к противоположному берегу, укорачивая путь!

Вячеслав сбежал к реке и закричал непроизвольно чужим голосом рассерженного родителя:

— Причаливай! Греби сюда! Я кому сказал — причаливай!

И одновременно пришла мысль сесть в лодку вместе с сыном, но не бежать от облавы вверх по реке, а спасти его! Спасти от гибели и позора! Он даже охлопал карманы в поисках спичек. Поджечь базу минутное дело, солярка на холоде разгорается медленно, зато потом горит хорошо, жарко…

Неоконченная мысль осталась висеть в сознании, ибо гребец услышал. Вёсла на секунду зависли в воздухе, после чего лодка резко повернула к причалу. Протаранив тонкий ещё лёд, она всё же не пробилась к вмороженному бревенчатому настилу, зато теперь можно было достать нос и подтащить лодку. Ражный потянулся рукой, и тут послышался хриплый каркающий голос:

— Прыгай, скорее!

В лицо ударила и словно отбросила назад синеватая, как сумерки, липкая волна женской душной страсти. Он не узнал — угадал, кто сидит на вёслах, и ощутил, как тугая спираль прежних чувств на миг взбуравила и защемила сердце.

— Миля?..

В это время тулуп встал и развернулся.

— Ты же позвал меня… Ну, иди сюда! Садись в лодку!

Их разделяло расстояние в сажень и узкая полоса тонкого льда.

— Нет, — произнёс он, напрягая враз пересохшее горло. — Думал, это сын…

— Твой сын со мной! Все твои дети со мной!

— Как — с тобой?.. — мысль увязла, застряла намертво в голове, как лодка во льду.

Она подала мокрое, обледеневшее весло.

— Держись! И смело ступай на лёд. Я увезу тебя в рай. В мир радости и благодати. Туда, где будут гулять в саду все наши дети! Ты же хочешь увидеть своих детей? Своих сыновей?

Речь её была такой же липкой, обволакивающей, как послевкусие чувств, и, повинуясь ему, он сказал чужим, отстранённым голосом:

— Хочу.

— Вот, смотри, — Миля отвернула старый комкастый матрац, лежащий в корме лодки. — Любуйся! Они же красивые, правда? И все похожи на тебя! Семя чужое — гены твои.

На белой простыне лежали аккуратно завёрнутые в куски солдатского одеяла младенцы, и по тому, как Миля заботливо с ними обращалась, в первый миг показалось, настоящие, живые. И она заметила это, взяла одного, покачала, по–матерински любуясь, затем протянула Ражному.

— Возьми, подержи на руках! Это первенец! Твой сын!

Вячеслав стряхнул наваждение собственных ощущений и лишь тогда узрел, что в свёртке пусто, нет жизни, однако есть некое отражённое свечение, которое обычно исходит от ручного инструмента, любимых вещей, намоленных икон.

— Ты не хочешь даже взглянуть на своего ребёнка? — с ревнивым вызовом проговорила она. — На своего сына? Иди к нам в лодку!

В это время заскулила рыжая сука Гейша, и Ражный глянул вверх: все собаки сидели по береговой кромке и внимательно, молча наблюдали за людьми, словно зрители в театре.

— Как тебе помочь? — больше для себя спросил он. — Может, тебе поселиться на базе? Хочешь, перебирайся в отцовский дом. И живи!

Миля напряглась, спросила звенящим голосом:

— Зачем?..

И он пожалел, что предложил, ибо она могла истолковать это совсем иначе.

— Скоро зима… А дом тёплый, есть русская печь, много дров. Тебе было бы хорошо здесь, просторно с детьми…

— А ты будешь жить со мной?

— Нет, я уезжаю, надолго, навсегда…

— Почему тогда зовёшь в свой дом? — возмутилась она.