Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1

• Название: Собрание сочинений в 4 томах. Том 1
• Автор: Николай Погодин
• Издательство: Искусство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

В первый том Собрания сочинений Николая Погодина включены ранние пьесы драматурга: «Темп», «Поэма о топоре», «Мой друг», «После бала», «Аристократы» и «Падь Серебряная».

Том открывается статьей Алексея Волгаря, рассказывающей о жизни и творчестве Н. Погодина.

---

Степан. Да.

Сверху сбежал Глеб Орестович.

Глеб Орестович. Ага, Петр Семенович уже здесь! Товарищ Знаменский — тоже. Прошу!.. Степан, что же вы здесь стоите? Берите пробу. Директор. Уже?.. Ну-ка… Фу!..

В глубочайшем молчании действуют Имагужа и Степан. Оба в синих очках, в войлочных шляпах. Достают на стальных прутьях металл, бросают в ванны с водой. Присутствуют директор, Кваша, Знаменский, Глеб Орестович, рабочие. Кто-то привел Евдокима, притащили небольшую наковальню. Степан долго стоит у ванны. Вдруг схватил слиток и, перебрасывая его в руках, бросил под ноги Знаменскому. Из-за шума печи не слышно, что здесь говорят, но постепенно начинаешь понимать, что металл открыт. Слитки переходят из рук в руки. Знаменский пожал руку Степану. Степан дает знак рабочим выпускать металл. С другой стороны выпускают металл. Огромным заревом пылают стены. Нержавеющая сталь открыта. Директор подал Евдокиму слитки. Тот положил их на наковальню. Легко начинает проковывать. Один-два удара молотом. Вдруг бросил молот. Собрал в горсть мелкие осколки стали.

Евдоким. Она рассыпается, как хрусталь!

Ударил директор по слитку. Отшвырнул молот. Знаменский, пошатываясь, теряя какие-то записи, собирает в пригоршню осколки. Он идет, ничего не видя. За ним уходят все. Все ушли, точно отступились от Степана. Он, тяжело шагая, подтащил табуретку, собрал на полу слитки, сел, глядит на них. Задрожали плечи, глухо зарыдал. Имагужа подошел к нему, присел на корточки, заглянул в лицо, бросил шляпу, вскочил и, закрывши рукой глаза, ушел. Тихо вокруг. Прибежала Анка.

Анка. Степка! Степашка!.. У-у-у, какая обида!.. Степка, не смей! Искусай руки, выкрути пальцы… не смей!

Степан (очнувшись, вытер кулаком глаза, глядит на руки). Я плачу? Не может быть!

Занавес

Действие третье

Эпизод первый

Комната Глеба Орестовича. Ночь. Входит Екатерина Петровна.

Екатерина Петровна. Глеб, Глебка!.. Никакого Глеба здесь нет. Он на заводе. Он открывает четвертый благородный металл. Я не вижу… То есть, чего же я не вижу? Не вижу. Я не вижу личной жизни. «Как стебель, как сухой стебель, она упала на костер и сгорела». Да-с!.. Я устрою ему драму. (Мечется по комнате. Увидала — на стене висят четыре мужских головных убора. Разозлилась.) Шляпа! (Бросила в угол через комнату.) Это он носил шляпу? Инженер! (Взяла форменную фуражку.) Усики… и пенсне! (Бросила). Шапка. Благопристойный муж с трубкой! (Бросила и взяла грязную кепку.) Советский инженер, термист-практик… Я должна быть острой, как стекло. Жечь и резать! И тогда сто тысяч будут у меня шелестеть в руках, как японские веера. Я должна сделать нечто сверхъестественное, чтобы оно потрясло его, чтобы он плакал, грыз углы стола и выл, выл, выл… У-у-у, я сделаю!.. (Села за стол, пишет.)

Затемнение

Глухой переулок. Газовый фонарь. Рудаков и Гипс.

Гипс. То есть… я сегодня беседовал с богом, и бог сказал мне: мистер Гипс, уезжайте отсюда как можно скорее, иначе ваша верная жена будет выходить плакать на Темзу, как Ярославна[45] в Большом театре. Мы с вами — опера. Опера.

Рудаков. Поймите вы! Я предаю, слышите, я предаю вот этот город, кусок моего отечества.

Гипс. «Предаю» — это лирика. Давайте говорить сухим языком деловых людей. В какой стадии?

Рудаков. В той же.

Гипс. О чем позволите информировать правление?

Рудаков. Вы не знаете советской системы. Если сопротивление оказывает ведущая часть предприятия, если эта ведущая часть мобилизует рабочих, то тут мы нуль. Это уже не лирика. Дирекция со мной формально соглашается, но я же вижу, что это значит. Они протоколируют все заседания, они требуют письменных распоряжений и все это подбирают. Это значит, что меня могут раскрыть, когда факты разойдутся с документами. Вот вам сухой язык, сэр.

Гипс. Что же вы предлагаете?

Рудаков. Я страшусь! Я сдаюсь дирекции. Я — за реконструкцию. Иначе уже нельзя. Но кредиты я закрыл. Понятно? Конечно, это чепуха! Реконструкцию могут сорвать инженеры. Только.

Гипс. Покупайте.

Рудаков. Кого?

Гипс. Я, например, нашел кого. О, какой у меня выработался слух! Мембрана… Я пошел, я гулял, пою… Гуд-бай!

Входит Глеб Орестович, поравнялся с фонарем, остановился, вглядываясь в огонь. Гипс, бормоча ругательства, скрылся. Рудаков слушает.

Глеб Орестович. Что-то там толкует мне Евдоким?.. Нагрев, разогрев…

Рудаков. Глеб… температура сто двадцать…

Глеб Орестович. …восемь. Степашка, друг! Ты же умница, подлец!..

Рудаков. Глеб, ты выпил?

Глеб Орестович. Мы сейчас проверим. (Резко повернулся, идет.)

Рудаков. Гражданин лунатик!

Глеб Орестович. Что? (Остановился.)

Рудаков. У тебя у самого какая температура? Сто сорок восемь?

Глеб Орестович. А-а, ты… Не понимаю, чего ты шатаешься по ночам! У тебя бессонница?

Рудаков. А ты чего шатаешься по ночам? Влюбился?

Глеб Орестович. У нас, брат, разные дела.

Рудаков. Именно, брат.

Глеб Орестович. Да, брат, все-таки побегу сейчас в лабораторию на завод. Надо.

Рудаков. Позволь лунатик, ты откуда брел-то?

Глеб Орестович. С завода.

Рудаков. И опять…

Глеб Орестович. На завод. Рудаков, некогда, право!

Рудаков. Слушай, Орестович, брось-ка ты сейчас свой завод, выкинь на время из головы термические процессы, я имею для тебя разговор поважней твоих дел. Серьезно, милый… (Берет под руку.) Пойдем ко мне, поужинаем, и за стаканом вина…

Глеб Орестович. Оставь меня, Рудаков. Оставь лучше! А? Ты прости… Ты Кате вдолбил в голову какие-то сумасшедшие мысли. Не знаю, через тебя или через кого-то другого она встретилась с какими-то авантюристами… иностранцами…

Рудаков. Никаких иностранцев я не…

Глеб Орестович. Ну прости, ошибся. Только все, что ты мне говорил, я не понимаю… это как- то не для меня. Я тут, на заводе… Для тебя это наивно, но у меня есть свои принципы. Ну, я пойду. Надо… Спокойной ночи, брат! (Идет, остановился.) Слушай, Рудаков! Я тут действительно вслух вычислял… Ты слыхал? Сто двадцать восемь? Да?..

Рудаков молчит.

Спасибо. (Уходит.)

Рудаков. Дурак! За каждую балку, поставленную в здание пятилетки, за каждый гвоздь, вбитый для большевиков, таких, как ты, будут ловить в переулках под фонарями и стрелять в самые глаза.

Пауза. Затемнение

Эпизод второй

Та же комната. Входит Глеб Орестович.

Глеб Орестович. Это надо проверить, проверить… Почему она… Катя… Никакой здесь Кати нет! Тем лучше, тем лучше, мы с тобой позанимаемся, мудрец. Как, а? Температура сто двадцать восемь. Какая дурацкая температура! Мы, Степка, с тобой алхимики. Мы на заводе открыли теоретический металл. Хрусталь не ржавеет, однако хрусталь не металл, а она, эта сталь, рассыпается, как хрусталь. Совершенно верно. Дураки мы все, близорукого характера. Однако какой же это мерзавец разгромил мой стол? То есть, не мерзавец, а… моя жена. Письмо мне?.. Ну да, мне. Когда жена пишет мужу письма, то… А все-таки смущает меня навеска при анализе… Когда жена пишет мужу, то тут начинается кинокартина… Кремний! Наводит меня на подозрение кремний (Читает.) «Глеб, ты варвар…». Варвар… Почему я варвар? (Читает.) «Ты можешь разодрать свою грудь!..» Как она неграмотно пишет — «разодрать грудь»… Ушла… Ну да: «Ушла от тебя насовсем». Нет, это же несерьезно. Раз пишется «насовсем», это уж несерьезно… Тем лучше. Мы теперь позанимаемся с тобой, мудрец. Но не понимаю. Жена уходит, а при чем стол? Эх, женотделы[46], женотделы! Ни черта вы не умеете еще работать! (Собрал свои вещи, сел за стол, работает.)

Вбегает Екатерина Петровна.

Екатерина Петровна. Глеб, я не ушла.

Глеб Орестович. Куда не ушла?

Екатерина Петровна. Никуда не ушла! И ты не надрывайся! Не плачь… Я с тобой. Всю жизнь я буду с тобой!